— Я нарушил приказ! Энергии могло не хватить для запуска. Я мог погубить экипаж.
— Но не погубили.
— Я был не в состоянии принимать взвешенные решения, — он прервался, стараясь успокоить самого себя. — Я не позволил отключить Наку. Если бы не ее воля к жизни, мы бы... Я должен понести наказание. Начинай сеанс.
Молчанов кивнул и включил запись диктофона. Он наговорил стандартное предисловие и задал командиру несколько уточняющих вопросов о его личности. Стивенсон отвечал очень серьезно, иногда говорил сходу, а иногда долго думал прежде чем произнести хоть слово.
— Вы осознавали последствия своих действий? — спрашивал Молчанов.
— Да, осознавал, — отвечал Стивенсон, выпрямив спину, словно на экзамене.
— Тогда почему вы пошли на это?
— Я не верил в успех запуска.
— Вы считали, что экипаж погибнет?
— Да.
— Если бы кто—то из экипажа обратился к вам с просьбой отправить сообщение его семье. Вы бы дали разрешение?
Вопрос заставил Стивенсона задуматься.
— Нет. Это против правил.
— Тогда почему вы дали разрешение себе?
— Я проявил слабость. Недостойную для командира.
— Есть ли другие причины, по которым вы хотите подать в отставку?
Стивенсон молчал несколько секунд, собираясь с мыслями.
— Нет.
Ответ не звучал уверенно.
— Вы любите свою семью?
— Конечно.
— Что вы сказали им в сообщении?
Стивенсон посмотрел вдруг на Молчанова и в его взгляде читалось недовольство.
— Это не относиться к делу.
— Это поможет мне прояснить ваши мотивы, проверить наличие аффекта и оценить психоэмоциональное состояние. Это непременные атрибуты заключения.
Командир Стивенсон задумался.
— Я попросил прощения.
— За что?
Он помолчал. Потом выдохнул и заговорил.
— За то, что не послушал их. Согласился на полет, который ничего для меня не значил.
— Тогда почему вы полетели?
— Потому что пообещал.
— Кому вы пообещали?
— Другу.
— Вы имеете ввиду Чарли Хэнлона, сэр?
У него задрожали скулы.
— Простите, что я затронул эту тему. Но мне важно знать подробности.
Его глаза покраснели.
— На месте командира он видел только меня. Я пообещал, что сделаю это.
— После смерти Чарли вы могли отказаться от обещания.
— Я не мог предать его память.
— Вы были обязаны ему чем—то?
— Мы учились вместе, вместе служили. Однажды, когда оба были еще зелеными юнцами, мы вели патрулирование границы военного конфликта в Алжире. Мы возвращались на базу. Мой бортовой компьютер дал сбой, я отклонился от курса и залетел на территорию противника. У них были старые русские ПВО. Лучшие, что я видел. Противник открыл огонь. Я пытался маневрировать, но понимал, что шансов нет. Катапультироваться было бессмысленно, меня бы поймали, запытали до смерти, а потом повесили мою голову на заборе. Чарли вызывал меня по рации, но я не отвечал. Я не хотел, чтобы и он погиб из—за меня. Когда у меня закончились тепловые ловушки, я понял, что это конец. Но ракета, вдруг отклонилась в сторону. Это был Чарли. То, что он сделал было просто невозможно. Его самолет прошел пересекающим курсом между мной и ракетой. Она ударила ему в хвост. Я наблюдал как горящий самолет моего друга пикирует к земле, и понимал, что ничем не могу помочь. Через три дня Чарли подобрали в тридцати километрах к югу у границы. Противник отправил сотню людей на поиски, но Чарли проскользнул мимо, как нож сквозь масло. У него был талант всегда выбираться из любой передряги. Я бы так не смог. Когда мы встретились, он только похлопал меня по плечу и сказал — “ты поступил бы также, брат”. И я пообещал, что, когда Чарли нужна будет моя помощь я обязательно приду. Если бы не он у меня не было бы моей семьи. Я обязан ему всем.
— Что вы почувствовали, когда узнали, что он погиб?
— Ярость.
— Вы вините себя?
Стивенсон уставился в одну точку и еле заметно кивнул.
— Вы ничем не могли ему помочь. Будь вы рядом вы бы тоже погибли.
— Если бы я был там, я не дал бы ему вести электрокар так безрассудно.
Наступило молчание. Глаза командира стали стеклянными, а мысли витали где—то совсем далеко.
— Сэр, а что если Чарли погиб не случайно?
Стивенсон навострил уши.
— Вы сказали, что он асс...
— Лучший из тех, кого я знал.
— Тогда почему асс, способный вести многотонную машину на скорости десять тысяч километров в час, не справился с управлением электрокара в хорошую погоду?
— Чарли слишком часто обманывал смерть. Очередной раз она не простила ему.
— Ведь он вел “Дьявола”, не так ли? Самый совершенный электрокар в мире. Все его контуры дублированы трижды. Лучшие датчики, противоаварийная система и ничего не помогло.
— Ты хочешь сказать, что кто—то нарочно испортил контур “Дьявола”, и никто не заметил?
Повисла секундная пауза.
— Я не знаю, сэр. Но это возможно.
— Кому это могло понадобиться? — абсолютно серьезно спросил Стивенсон сам себя и его сознание будто покинуло организм, глаза стали совсем потухшими.
Стивенсон хотел еще что—то сказать, но замолчал, издав непонятный визгливый звук.
— У него были какие—то враги? — спросил Молчанов.
— У всех людей есть враги. Откуда мне знать?
— Я всего лишь рассуждаю. Может быть он делился с вами?
— Почему ты вообще заговорил про него?
— Это вы заговорили про него.
Сердцебиение Стивенсона приблизилось к ста пятидесяти ударам.
— Сэр, я дам вам успокоительное.
Молчанов потянулся к сумке. Стивенсон схватил его руку и сильно сжал. Пальцы мгновенно онемели. Молчанов не произнес ни звука. Спустя какое—то время Стивенсон отпустил и направился к переходу из модуля. Молчанов последовал за ним. Стивенсон шлагбаумом выставил руку перед ним.
— Мы закончим позже.
— Конечно, сэр.
***
Частички растений, еще недавно бывшие льдинками, забили фильтры вентиляции лаборатории. Молчанов провел полдня вычищая их. В результате ободрал руки и получил ноющую боль на месте поджившего перелома.
Наружу уже выглядывали первые зеленые побеги. Особую радость Молчанову доставляли ростки репейника. Он представил, что уже к концу путешествия, его лаборатория вновь будет благоухать запахами жасмина и пестреть зелеными лопухами.
Молчанов глотнул воды и проверил журнал полива. Он держал информацию о каждом растении в памяти, но страх потерять все снова заставлял его по много раз перестраховываться.
В лабораторию влетела Нака. Молчанов точно помнил, что ближайшая их встреча назначена только на завтра. Нака кивнула в знак приветствия, осмотрелась и направилась к стеклянному квадратному куполу. Внутри располагалась чашка Петри — специальная плоская посуда для выращивания культур микроорганизмов. Нака нагнулась над куполом и прищурилась.
— Карцикулы, — сказал Молчанов, приблизившись сзади.
Нака глядела на них с лицом школьника, пришедшего на экскурсию в музей.
— Это то, о чем все говорят?
— Карцикулы лактис, - от радости у Молчанова все еще щемило в груди. - Это удивительно, но они выжили. Их ДНК стабильно. Это настоящее чудо, грандиозное открытие для астробиологии. Только ради этого стоило начинать эту миссию.
— Я их совсем не вижу, — посетовала Нака.
Молчанов приблизился вплотную, аккуратно взял ее за руку и направил палец в левый верхний угол чашки Петри.
— Видишь бледно серую пленку.
— Такие крохи, — она прильнула поближе чтобы рассмотреть.
— В этом пятнышке больше микроорганизмов чем звезд в нашей галактике.
Нака осмотрела лабораторию.
— Многие твои растения умерли, — с чувством вины сказала она.
— Я восстановлю их. У меня еще полно запасов семян, — Молчанов указал на мешочки, аккуратно сложенные в отдалении лаборатории. — Земли хватит чтобы вырастить все.
Она вновь прильнула к куполу.
— Хочешь посмотреть на них вблизи? — спросил Молчанов.
Она улыбнулась и кивнула. Молчанов подключил микроскоп к капсуле. Нака заглянула в окуляры. Молчанов тем временем вытер рукавом лицо от грязи, налипшей во время чистки фильтров.
— Они похожи на бонсай, — воскликнула она.
— Карликовые деревья. Хм, отличное сравнение, мне оно не приходило в голову.
— Мама выращивала их в нашем саду. Они были ее сокровищем.
Молчанов покрутил ручку зума и уменьшил масштаб.
— А теперь как шарики воздушные. На веревке, — восхищенно сказала Нака. — Так красиво.
— Когда мы прилетим на Марс, я выпущу эти шарики на волю.
Нака оторвалась от микроскопа и с удивлением посмотрела на Молчанова.
— Под присмотром конечно, — уточнил он. — В изолированном от биосферы Марса месте.
— Может быть Марсианам пригодятся эти карцикулы? Ими можно питаться.
Молчанов представил себя на лекции перед студентами в университете. Том самом, в котором, когда—то работал отец.
— Биосфера любой планеты уникальна. Даже если мы на сто процентов уверены, что планета необитаема, нельзя привносить земную жизнь без тщательной проверки.
— Это же просто грибки. Как они могут быть опасны?
— Для нас они безвредны. Но марсиане живут в других биологических условиях. Их ДНК существенно отличается от нашей. Они подчиняются другим биологическим законам, абсолютно неведомым для нас. Карцикулы могут стать для них смертельным ядом, — Молчанов снял со стены фотографию марсианина. — Часто представляю, как впервые увижу их движения - они определенно должны быть грациознее наших. Услышу их голос. Интересно, как он будет звучать в условиях низкого давления? Возможно марсианская эволюция и вовсе лишила их голосовых связок, и они общаются жестами.
— Или читают мысли?
— А почему бы нет? Наши знания о развитии жизни всегда ограничивались только земной средой обитания. Мы всего лишь набор случайных мутаций. Эволюция миллионы лет приспосабливала нас к земной жизни. Если бы эволюция решила, что для выживания нам нужны крылья, она дала бы нам их, как птицам и никто не удивлялся бы летающим людям. Только представь на что могут быть способны марсиане? На Земле я всегда тянул за ниточки и знал к чему они меня приведут, потому что жизнь взаимосвязана. Но Марс. Я совершенно не знаю, что меня ждет. Я тяну нить вслепую, и это невероятно интересно.
— Ты, как мой папа. Он говорил со студентами также страстно. Никого не замечал вокруг.
Повязка съехала ей на лоб. Она попыталась приподнять ее, но ей не удавалось ухватиться за торчащий краешек. Молчанов помог и закрепил повязку.
— Так—то лучше.
— Спасибо.
Она сняла с пояса фотоаппарат.
— Хочу сфотографировать тебя. Рядом с ними.
— Не стоит. У тебя совсем мало кадров.
— Я хочу.
Молчанов придвинулся к капсуле и положил сверху руку, словно обнимал друга. Нака прицелилась. Щелчок.
— Кажется, я моргнул.
Нака убрала фотоаппарат за пояс.
— Ничего. Я сделаю так, чтобы твои глаза были открыты. Могу даже сменить их цвет.
— На какой?
— Какой захочешь.
— Красный.
Она рассмеялась.
— Лучше оставить как есть. Уже идеально.
Нака приблизилась к стене и рассмотрела фотографии, которые Молчанов перенес из каюты вместе со спальным мешком.
— Это твой папа?
— Да.
Она потянулась к фотографии и за несколько сантиметров от нее остановилась, взглядом спросив у Молчанова разрешения. Он кивнул. Она аккуратно сняла фото и рассмотрела вблизи. Отец запечатлён в лаборатории. Он стоял, облокотившись на стол, скрестив руки перед собой, голова повернута в сторону, рот приоткрыт. В тот он подзывал Андрея к себе, чтобы сфотографироваться вместе. Но Григорий Васильевич, его наставник не дружил с электронной техникой и случайно сделал это фото. Несмотря на то, что через несколько секунд была сделана их совместная фотография, Молчанов любил именно эту. Отец на ней как живой.
— Совсем не похожи, — сказала Нака.
— Я похож на мать. Только подбородок его и волосы.
Нака перевела взгляд с фотографии на Молчанова, затем обратно.
— Твой папа врач?
— Он биолог.
— Как ты?
— Почти.
— Он должно быть гордиться тобой?
— Он умер, много лет назад.
— Прости...
Нака отвернулась и внезапно заплакала. Молчанов обнял ее. Она еще больше разрыдалась. Спустя несколько минут она успокоилась и смогла говорить.
— Когда ты сказал, я снова ощутила ту боль. Она живет тут, в груди. Не могу контролировать. Ты тоже до сих пор чувствуешь?
— Будто это было вчера.
Нака возвратила фото на место. Воцарилась тишина. Лишь только жужжала вновь очищенная вентиляция.
— Мой отец часто приносил домой банки с насекомыми, — рассказывал Молчанов. — Жуки бронзовки, венгерские жужелицы, огромные тараканы—носороги, — Нака вздрогнула, когда Молчанов показал ей размер тараканов—носорогов, вытянув ладонь. — Мама так ругалась. Насекомые жили у нас по много месяцев. Когда они умирали я очень переживал. Тогда я решил, что сам могу не хуже папы искать новых жуков. Я ловил их на улице, выкапывал из—под земли, складывал в банку и приносил домой. Мама наругала меня и заставила выпустить их. Они с отцом сильно повздорили из-за этого. Отец говорил, что ребенку нельзя запрещать быть любознательным. Он говорил — я, как растение, если не поливать, засохну. А потом папа принес мне книгу и сказал, что, если я хочу быть настоящим исследователем, мне не нужно содержать находки дома, я должен составлять каталог. Я зарисовывал туда мух, червяков, жуков, в общем все, что мог найти. Потом отец принес с работы старый микроскоп, ему, кажется, было лет сто. Линзы прошаркались, резкость не настраивалась, а еще от него воняло спиртом. Помню, когда впервые посмотрел в него. Вокруг меня были еще миллионы находок. Уже через год у меня был обширный каталог из нескольких томов. Когда видишь перед собой результаты работы — это непередаваемое чувство гордости. К этому чувству быстро привыкаешь и уже не можешь без него жить. Я мнил себя первооткрывателем, а потом отец сказал, что все организмы в моем каталоге уже давно известны. Я так плакал. Отец обнял меня и сказал –никогда не останавливайся! Он поселил во мне желание — продолжать искать. Повзрослев я решил направить взор в космос. Пока мой внеземной каталог пуст.
— Скоро там появится первая запись, — сказала Нака. — Отец бы гордился сыном.
— Он не узнал, что я пошел по его стопам, — голос его задрожал. — Мы поругались, я сказал, что мне его жизнь не интересна. Я сильно огорчил его.
— Ты не виноват.
— Я не успел попросить у него прощения. Слишком поздно я понял...
Она положила руку ему на грудь.
— Он простил тебя давно. Он все видит.
В ее словах была такая искренность, что Молчанов внезапно ощутил прилив жгучего одиночества. Со смертью отца одиночество стало его вечным спутником. И никто, ни мама, ни Света не могли заполнить его. Смогла только Нака. Они, как два голодных изнеможённых пса, промокших под ливнем обстоятельств, внезапно встретились посредине клетки.
Он поцеловал ее. Она оплела его ногами и прижала к себе. Они парили в воздухе, предаваясь новыми ощущениями, как сплетенные бабочки. Ударялись о стены, сносили с крепежей приборы и инструменты. Те в свою очередь кружили вокруг них, словно спутники.
Когда все закончилось они собирали мусор и швырялись им друг в друга. Молчанов отворачивался, Нака подлетала сзади и целовала ему шею. Его пробивали мурашки. Он пытался поймать ее, но она успевала ускользнуть, переворачиваясь в воздухе подобно прыгунье в воду.
Ночью они договорились встретиться снова. Закутавшись в одеяло, в полной темноте они летали, прижавшись друг к другу, и разговаривали обо всем.
— Командир закрыл доступ в программу главного компьютера. Он мне не доверяет.
— Возможно он хочет проверить все ли в порядке после случившегося.
— Меня все ненавидят.
— Это не так, — сказал Молчанов.
— Я чуть не убила вас.
— Ты загладила вину сполна. Все это понимают.