Каору держал одну ногу на педали, другую поставил на землю. Ноги, обутые в кожаные ботинки, были хорошо защищены, Каору понимал это и все-таки не мог сдержать дрожь.
Ему ужасно хотелось пить. В съемном багажнике была минеральная вода, но Каору коробило от мысли, что надо будет становиться обеими ногами на землю. И, пересиливая жажду, он поехал дальше в глубь поселка.
Ему попадались дома из камня и глиняные мазанки. Почти на всех домах крыша провалилась, и, стоя в комнатах, наверное, можно было смотреть на небо.
Когда Каору въехал на своем мотоцикле в одно из развалившихся строений, он попробовал взглянуть на небо через пролом в крыше. Сквозь небольшую щель наискосок проникали солнечные лучи, обозначив полосками облачка пыли одинаковой окраски.
Где же люди? Давно умерли, заразившись вирусом рака? Или ушли отсюда в города, где есть больницы?
— Эй! — крикнул Каору в глубь комнаты. Ответа, разумеется, не последовало. Ему показалось, что вибрация его голоса слегка потревожила освещенную полосу пыли.
По другую сторону разрушенной стены взору открывалось небольшое плоское пространство, напоминавшее площадь. По краям этой площади стояло несколько домов.
Каору слез с мотоцикла и, чтобы иметь возможность в любой момент вскочить на него и уехать, развернул его к выезду из деревни. Двигатель оставил включенным. Затем он полез в сумку и, достав минеральную воду, сполна утолил жажду.
Он должен выполнить то, ради чего приехал сюда. А приехал он, чтобы отыскать место, где жил Кеннет Росман, и найти там какую-нибудь зацепку относительно того, где он находится сейчас.
Проезжая по поселку, он искал таблички с надписями, но ничего подобного так и не заметил.
Каору вышел из освещенных предзакатным солнцем развалин и направился на площадь. В Уинсроке это, похоже, было публичное место. Посреди площади он увидел монумент в романском стиле. Статуя из белого камня, изображавшая женщину, стояла прямо в центре поселка, образовывавшего полукруг, за двумя рядами домов начинался склон горы.
Каору попытался представить, как выглядит панорама поселка сверху. Стало понятно, что дома располагаются в виде веера, сложенного вдвое[7] .
За обнесенным балюстрадой памятником он обнаружил яму — цилиндр с круглым отверстием. Это, разумеется, был колодец. И конечно, в нем оказалась вода. Поэтому-то здесь и построили поселок. Когда Каору заглянул на дно, в нос ему ударил запах застоявшейся воды. Он мощной струей поднимался из колодца, хотя все в поселке было иссушенным.
Колодец углубляли постепенно, и он стал похож на улитку. Сходство усиливалось тем, что по стенке вниз спускалась витая лестница, из-за чего внутри колодец напоминал улиточную раковину.
У колодца не было крышки, и ветер гудел в цилиндре, словно кто-то играл на трубе. У края колодца Каору наткнулся на маленький темный предмет. Ему показалось, что это камень размером с кулак, но, вглядевшись, он увидел лежащую кверху брюхом дохлую мышь. Она была не одна. По всей площади черными пятнами валялись десятки дохлых мышей.
Каору пересчитал глазами мышиные трупы. Оказалось, что под деревьями, которые, как знал Каору, были больны раком, черных пятен скопилось больше, чем в других местах на площади. Под одним из деревьев стояла скамейка. На ней сидел человек — такого же цвета, как и мышиные трупы.
Освещенный со спины закатом, он выглядел так, будто сам был тенью.
Каору приблизился к скамейке и остановился в десяти метрах от нее. Это был труп мужчины: ноги широко расставлены, руки бессильно свисают, затылок прирос к скамейке, подбородок высоко поднят. Тело уже отчасти мумифицировалось. На подбородке длинные пучки бороды. Каору помнил эту бороду, как у горного козла... Только золотые цепочки на руках и на шее не подверглись тлению и сияли нестерпимым блеском.
Каору осторожно приблизился к телу и начал рассматривать лицо, начиная с подбородка. У Кеннета Росмана было красивое, с тонкими чертами лицо, особенно на нем выделялась длинная борода. К тому же на трупе были золотые цепочки, которые Кеннет всю жизнь носил на руках и шее. Это тело принадлежало Кеннету Росману, сомнений быть не могло.
Он не стал лечиться от рака, а встретил судьбу дома.
Если этот человек действительно Росман, то он был вовсе не чужим для Каору. Приезжая в Японию, он всегда останавливался в доме у Каору.
Каору огляделся вокруг, и тут одна вещь поразила его взгляд. На холме, поросшем засухоустойчивыми растениями, мелькал, колеблемый ветром, то появляющийся из-за листьев и веток, то вновь исчезающий цветок размером с ладонь.
Одно из деревьев зацвело. Тонкий ствол, тонкие ветви, хрупкий цветок. Казалось, что ни в чем, кроме этого деревца, не было жизненной силы.
Все деревья на холме были больны раком, прожилки на листьях уродливо вздулись, и только оно одно сохранило свой природный цвет. Да еще и на конце свисавшей ветки появился цветок розоватого оттенка.
Одни растения размножаются неполовым, вегетативным путем, другие — половым. Считалось, что растения местных гор размножаются именно вегетативным путем. Цветение же символизировало собой половое размножение.
Говорят, если растения переходят с вегетативного способа размножения на половой, они зацветают раз в жизни, а потом быстро увядают и умирают. Растение не может цвести вечно. За удовольствие цветения оно платит своей смертью.
Каору решил сорвать цветок и возложить его на тело, которое, как он считал, принадлежало Кеннету Росману.
Про растения, размножающиеся вегетативным путем, можно смело сказать, что они живут практически вечно, покуда могут приспосабливаться к окружающей среде. В пустыне Мохаве можно обнаружить растения, возраст которых переваливает за десять тысяч лет. Совсем как раковые клетки, только создай им подходящие условия. В пробирке они могут жить вечно.
Как бы там ни было, но из всех растений, которые здесь видел Каору, только это дерево, начавшее размножаться половым путем, смогло избежать рака. И вскоре, когда оно отцветет, оно умрет естественным образом.
Заранее запрограммированная смерть наступит после радости цветения, а пораженный раком организм, не зацветая, будет жить вечно и не стареть. Всегда есть выбор. Что выбрать самому? Яркую жизнь или скучное, хотя и вечное существование? Размышлять не о чем. Конечно, подобную цветению жизнь человека.
Каору стал взбираться за цветком на гору.
4
Сорвав цветок и спускаясь со склона горы, Каору увидел тонкий луч света, шедший от крыши одного из домов. Каменная крыша такого же, как и грунт, цвета медленно рассыпалась. Крыша не должна была ничего отражать, но Каору, сощурившись, все-таки стал высматривать источник света.
Приглядевшись, он увидел, что в тесно застроенном поселке, на одном из стоящих в два ряда домов, на обветшалой крыше из красного кирпича была установлена черная пластина прямоугольной формы. Вероятно, ее стальные края и уловили лучи заходящего солнца.
Эта черная пластина как-то очень необычно сверкала среди крыш. Поражала ее новизна — дом-то ведь совсем обветшал.
Даже издали было видно, что это солнечная батарея. Она могла обеспечить достаточным количеством электроэнергии весь дом. Каору подумал, что если бы в этом поселке такую систему установили на всех домах, то столбы, выстроившиеся вдоль дороги, потеряли всякую значимость, но, сколько он ни смотрел, на других домах подобной системы не обнаружил. Только на одном доме в поселке стояло это специальное оборудование.
Каору говорили, что Кеннет Росман оборудовал свой дом под лабораторию. И в таком случае нет ничего необычного в наличии солнечной батареи.
Каору осторожно положил цветок на колени покойнику и, проходя сквозь лабиринт переулков между домами, стал отыскивать дом, на крыше которого была установлена солнечная батарея. Со склона он ясно видел свою цель, но, заплутав в этом лабиринте и потеряв ориентир, заметался.
Каору остановился в растерянности перед стеной. Он, похоже, сам того не заметив, зашел в дом и оказался в коридоре.
Ветер, задувавший сквозь щель в стене, завывал словно флейта, беспорядочно носился по помещению, кружился у ног Каору. Казалось, что ему аккомпанирует племя индейцев, а может быть, это кричит какая-то птица, или шелестят ветви деревьев.
Подавив страх, Каору прислушался. Определить, откуда идет шум, было невозможно. То казалось, что где-то далеко раздаются человеческие голоса, а в следующий момент — что кто-то шепчет прямо над ухом. Сиплый мужской голос. Приглушенная речь раздавалась справа от стены. На мгновение прервавшись, голос вновь возникал уже слева, словно его доносил ветер.
Голос и флейта звучали в пространстве. Когда ветер задувал сквозь провал в стене, все начинало вибрировать.
Каору внимательно вслушивался, собрав воедино все пять чувств. Постепенно он начал понимать, откуда исходит этот неясный звук. Приглядевшись, он нырнул в дыру в стене.
Здесь начинался другой мир. Незнакомый, какой-то искусственный запах плыл по окруженному полуразвалившейся стеной пространству площадью примерно в двадцать квадратных метров. В углу комнаты Каору увидел кровать, сделанную из железных трубок. Простыни и одеяла на ней не было, из матраса торчали две пружины. У кровати стояла массивная деревянная тумбочка, а рядом с ней, друг напротив друга, — два шезлонга, больше уместных на пляже, чем здесь. Настольная лампа каталась по полу. Видавший виды кожаный чемодан, скошенный набок, стоял, прислоненный к тумбочке. Встроенная полка сломалась, и все, что на ней стояло, теперь накренилось. Под полкой лежали стопками толстые тома.
Все в комнате находилось в шатком равновесии. Вынь одну книгу с полки, сдвинь на один сантиметр тумбочку, к которой прислонен чемодан, и все рухнет по принципу костяшек в домино.
Доносившийся непонятно откуда хриплый мужской голос стал шептать что-то прямо над ухом. Каору отпрыгнул, словно его пихнули, глаза его забегали во все стороны.
Никого не было. Голос тут же смолк, и Каору услышал непрекращающийся стрекочущий шум. Взгляд его упал на пространство между тумбочкой и стеной. Он увидел там провод и только сейчас заметил, что на тумбочке стоит приемник. Контакт был очень плохим.
Каору взялся за провод и подергал им во все стороны. Шум сразу прекратился, и мужской голос стал ровным. Голос звучал на фоне однообразного гитарного аккомпанемента. Это, без сомнения, была радиотрансляция. Мужчина, похоже, пел что-то блюзовое. Как понял Каору, это была песня о давно прошедшей любви.
Каору наклонился и отрегулировал звук, уменьшив шумы. Значит, источник этого прерывистого, принесенного ветром голоса был здесь. Радио почему-то оставалось включенным в сеть и продолжало ловить волну.
Невозможно было и представить себе, что в эти развалины по проводам подается электричество.
Вероятно, электричество вырабатывалось солнечной батареей на крыше. Если бы она не действовала, то вряд ли нашлось бы объяснение тому, что радио до сих пор играет.
Каору еще раз проверил провод, подергав его, попробовал отрегулировать звук. Ошибки быть не могло, откуда-то поступает электричество.
«Так, теперь пойдем дальше», — подбадривал себя Каору. Мысль о том, что крыша этого дома, в отличие от остальных развалин здесь, в пустыне, устроена по последнему слову современной науки, почему-то придавала решимости.
В одной из стен была дверь, ведущая в следующую комнату. Каору дотронулся до ручки, и дверь легко отворилась.
За ней оказалось небольшое помещение, из которого, по-видимому, можно было попасть в подвал. Конец лестницы, ведущей вниз, утопал в непроглядной тьме. Ну, пожалуй, не совсем непроглядной. Со всех четырех сторон дверь окружали еле заметные полоски света. В подвальном помещении была зажжена лампа.
Горит лампа!
Каору все не мог убедить себя в этом. Вероятно, как и в случае с приемником, ее просто забыли выключить.
Каору начал медленно спускаться по лестнице.
Уже перед дверью в подвал он закрыл уши руками и попытался представить себе комнату. Звуков не было. Присутствие человека не ощущалось. А проникавший из-под двери свет, более слабый, чем казался до этого, был еле-еле заметен.
Каору постучал, почувствовав, что, возможно, поступает глупо, не дыша повернул ручку и вошел.
Свисавшая с потолка единственная лампа кое-как освещала помещение. Правда, кроме этого из центра комнаты исходило специфическое свечение, символ развития цивилизации.
Для чего использовался подвал, стало понятно сразу. Посреди комнаты был устроен кабинет с установленным в нем компьютером. Именно от его дисплея исходило свечение.