– Именно в этой таверне их и нашли… – подтвердил многоликий, – мертвыми!
– Господин, когда я уходил, получив плату за свою работу, они были живы, – твердо проговорил Вотша.
– Вот только в таверне не помнят, чтобы ты оттуда ушел через дверь! – вновь взъярившись, заорал многоликий. – Ты их убил и, как вор, бежал через окно!
– Господин, я вышел через дверь, а никто этого не запомнил, потому что в таверне в этот момент была всеобщая драка!.. А окна в кабинете, где пировал мастер Клапп с друзьями, были снабжены решетками и закрыты наружными ставнями!.. – Голос Вотши не дрогнул. Возможно, поэтому многоликий вдруг оглянулся на стоявшего рядом дружинника, и тот едва заметно кивнул, словно подтверждая слова пленника.
– Хорошо, – успокоился многоликий и с прежней иронией поинтересовался: – А скажи мне… сказитель, зачем тебя разыскивает трижды посвященный Ратмир из стаи восточных волков?!
«Вот оно! – Сердце в груди Вотши рухнуло вниз, а в груди тяжелым комом вспухла тоска. – Вот по чьему указанию меня схватили и к кому меня теперь отправят!»
И все-таки ему удалось сохранить внешнее спокойствие, видимо, сказались долгие актерские уроки дядюшки Прока, он только на секунду задержался с ответом да судорожно сглотнул, прежде чем потрясенно прошептать:
– Неужели о моем таланте узнал кто-то из трижды посвященных служителей Мира?!
Как ни странно, этот спонтанный, казавшийся неожиданным для самого узника ответ произвел впечатление на самого многоликого. Он недовольно поморщился и посмотрел на стоящего рядом с ним дружинника, а затем задал Вотше следующий вопрос:
– А ты действительно умеешь сочинять… э-э-э… драпы и… эти… флокки?
– Конечно, господин! – с оттенком гордости ответил Вотша.
Многоликий поднялся с нар и неожиданно закончил разговор:
– Может быть, ты действительно великий сказитель, но пока не закончится расследование смерти мастера Клаппа, ты посидишь у меня в подземелье.
Он направился к выходу и, переступая порог, бросил стоящему у двери дружиннику:
– Пусть сюда принесут все необходимое и кормят сказителя… – Тут он сделал странную паузу, бросив взгляд в сторону Вотши. – Как и всех остальных!
«Как и всех остальных!» – эхом повторилась в голове Вотши последняя фраза многоликого. Он мгновенно вспомнил рассказ Житыря о других извергах, пойманных стариком Клаппом и отданных вожаку стаи западных вепрей! Он сразу же понял, где находится и кто его допрашивал.
Все трое многоликих покинули комнату, но спустя всего несколько минут дверь снова отворилась, и на пороге появился уже знакомый извержонку дружинник. Мимо него в комнату прошел изверг со странно пустым, словно стертым лицом и мертвыми глазами. В руках у изверга был скатанный тючок и большой фаянсовый горшок. Горшок он поставил под нары, а скатку бросил на нары и раскатал – в ней оказался тонкий матрас из грубой холстины и еще более тонкое одеяло. Изверг несколькими неловкими движениями расправил это подобие постели на нарах, а затем быстро вышел из комнаты. Многоликий посмотрел на Вотшу и с полным безразличием проговорил:
– Располагайся, сказитель.
Только когда дверь за многоликим захлопнулась и Вотша опустился на нары, он вдруг почувствовал, насколько голоден. Странного в этом ничего не было – он не ел больше суток, но до этого момента мысль о еде даже не приходила ему в голову.
Однако кормить его сейчас, похоже, никто не собирался. Вотша вытянулся на нарах и закрыл глаза. Сначала неяркий свет маленькой масляной лампы мешал ему, а потом он перестал обращать на него внимание. Напряжение постепенно оставило его – думать о возможном будущем было бесполезно, да и сделать что-либо он не мог. Спустя пару десятков минут извержонок повернулся лицом к стене и… заснул!
С этого момента для Вотши кончилась жизнь и началось странное, лишенное смысла существование. Маленькая лампа горела в его комнате постоянно неярким, ровным, немигающим светом. Его никто не беспокоил, дверь комнаты открывалась только для того, чтобы впустить, под надзором многоликого, изверга с едой для узника. И еда эта была все время одна и та же: миска темной, пахучей каши с маленьким кусочком мяса и кружка какого-то темного отвара, слегка отдававшего мятой. Делать Вотше было совершенно нечего, кроме как размышлять, но и размышлять вскоре стало не о чем – никаких событий не происходило. Он потерял счет времени и уже не мог определить, светит сейчас над Миром солнце или сияют звезды.
Однажды, когда он, как обычно, открыл глаза после тяжелого, беспокойного сна, больше похожего на больное забытье, и уставился в покрытый мелкими трещинами потолок, он вдруг услышал странный, надтреснутый голос, полный едкой, наполненной ненавистью насмешки:
– Вот изверг и пробудился!..
Голос, казалось, шел от двери, и Вотша бросил быстрый взгляд в этом направлении, но там никого не было. И тут же раздался новый едкий смешок:
– Да ты совсем не ориентируешься в пространстве! Я ведь здесь, совсем рядом с тобой!
Теперь голос звучал прямо у него за головой, и он откинул голову назад, пытаясь увидеть говорившего. Однако и там не было никого. Зато хихиканье обрушилось сверху, словно вырвавшись из паутины мелких трещинок. А потом снова прозвучал все тот же голос:
– Так, изверг, ты себе шею свихнешь! А я вправлять ее не буду, мне некогда заниматься извержачьими шеями!
Вотша мысленно плюнул и постарался успокоиться, а затем медленно спустил ноги с нар и сел на постели. И тут он увидел того, кто над ним издевался. Около двери стояла высокая, удивительно худая фигура, прикрытая черным балахоном. Голова фигуры пряталась под глубоким капюшоном, так что даже глаз не было видно. Но самое главное, то, что больше всего поразило Вотшу, – подол черного балахона не касался пола, а сама фигура странно колебалась, словно между ней и Вотшей струился сильно разогретый воздух!
Извержонок медленно поднялся на ноги, не отрывая глаз от фигуры, и сделал шаг вперед. И в тот же момент фигура выбросила руку перед собой, и Вотша очень отчетливо увидел тонкие, хищно изогнутые пальцы, обтянутые тонкой черной кожей перчаток. И вновь раздался надтреснутый ненавистью голос:
– Не смей ко мне приближаться, изверг! Это может плохо кончиться для тебя!
Воздух между ними заструился еще сильнее, фигура нелепо задергалась и стала исчезать.
Вотша понял, что сейчас опять останется один в этой крошечной комнате, и он невольно отступил на шаг и снова сел на нары.
– Вот так-то лучше, – удовлетворенно проскрежетал голос, и струящееся марево снова стало чуть заметным. Несколько секунд длилось молчание, а потом начался странный, не совсем понятный Вотше разговор.
– Как тебя зовут, изверг?
Голос, казалось, несколько успокоился, но нотки хрипловатой ненависти все еще проскальзывали в нем. Вотша от неожиданности едва не назвал свое настоящее имя, однако вовремя спохватился:
– Ёкуль из Норникса, – заученно пробормотал он.
– Сказитель. – Слово прозвучало недоверчивым смешком, и поэтому Вотша как можно тверже ответил:
– Да, господин, сказитель!
– Да!!! – неожиданно взвизгнул голос. – Я для тебя господин, изверг, и ты даже не представляешь, до какой степени я для тебя господин! Но ты это скоро поймешь!!!
Снова на несколько секунд наступила тишина, а затем черный балахон качнулся вперед, и голос чуть спокойнее произнес:
– А меня зовут… Темный Харт!..
Сказанная фраза казалась почему-то незаконченной, и Вотша почувствовал, что от него ждут то ли какого-то ответа, то ли некоей определенной реакции. Но он не знал, что ответить, – названное имя не значило для него ничего. Видимо, назвавшийся понял это, и голос зазвучал снова:
– Скоро ты при этом имени будешь дрожать и падать ниц!
И опять Вотша ничего не ответил.
Фигура еще раз качнулась вперед.
– Завтра мы встретимся с тобой опять. Готовься!
Фигура медленно поплыла назад и растворилась в дверном полотне.
После этого странного посещения несколько часов ничего не происходило. Вотше так же, как и раньше, приносили еду, так же, как и раньше, не беспокоили. Он уже начал подумывать, что и посещение странной фигуры и происшедший разговор – всего лишь сон или какая-то галлюцинация, но после очередного то ли обеда, то ли ужина к нему в комнату зашел уже виденный им дружинник и коротко приказал:
– Выходи!
Выйдя в коридор, Вотша осмелился задать вопрос:
– Меня отпускают, господин?
– Отсюда никого не отпускают, – безразличным тоном проговорил дружинник и, несильно толкнув Вотшу в плечо, приказал:
– Двигай!
В сопровождении дружинника Вотша прошел сотню шагов по полутемному каменному коридору и оказался около двери, очень похожей на ту, что вела в его комнату. Дружинник пару раз стукнул в дверное полотно костяшками пальцев, и Вотша услышал из-за двери знакомый надтреснутый голос:
– Впускай!
Стражник открыл дверь и втолкнул Вотшу в комнату.
Дверь за спиной молодого изверга захлопнулась, и он, остановившись почти у самого порога, огляделся.
Комната, в которой он оказался, была настолько большой, что три толстые витые свечи, горящие в кованом светильнике на правой стене, не могли осветить ее потолок и дальние углы, и там залегла плотная темнота. Мебели здесь практически не было, лишь посредине стоял высокий, странно длинный стол, поблескивающий темной поверхностью, да на плохо освещенной левой стене были подвешены узкие стеллажи, заполненные разнокалиберными стеклянными сосудами. Напротив входной двери располагалось большое окно, в которое заглядывали нереально яркие звезды, что очень удивило Вотшу, поскольку комната находилась в подземелье замка, а значит, никаких окон в ней быть просто не могло! Он хотел внимательнее рассмотреть это странное окошко, но тут из скрытого темнотой угла раздался уже слышанный им голос:
– Раздевайся и ложись на стол. Сейчас мы узнаем, кто ты такой на самом деле.
Вотша замер на месте. Нет, не потому, что он испугался предстоящего осмотра, просто в его памяти вдруг всплыло, как много лет назад, когда он был совсем маленьким и его привезли в крайский замок, он услышал точно такой же приказ. И отдал его тогда дважды посвященный волхв Ратмир, брат вожака восточных волков. Именно после этого князь Всеслав принял неожиданное решение: оставить маленького, никчемного извержонка в замке. Прошлое рванулось из памяти и…
– Раздевайся и ложись на стол!!! – взвизгнул ненавистью голос из угла.
Вотша вздохнул и начал медленно стягивать рубаху.
Столешница оказалась каменной и была невыносимо холодна. Вотша вытянулся на ней, сдерживая дрожь, и замер, ожидая продолжения. Несколько секунд ничего не происходило, а затем за его головой что-то тихо прошипело, и вдруг на потолке, скрывавшемся до того в темноте, прямо над его головой замерцало золотистое зеркало. Нет, это было не зеркало, потому что в нем ничего не отражалось. По желто-золотистой поверхности, слегка вогнутой, как показалось Вотше, пробегали стайки золотистых искр, складываясь в замысловатые ажурные фигуры, мгновенно рассыпавшиеся и перетекавшие в фигуры иные, еще более замысловатые. Они притягивали взгляд Вотши, ему было интересно следить за этой мерцающей игрой, он не мог, да и не хотел оторвать глаз от этого упорядоченного и в то же время непредсказуемого золотистого вихря…
Пару минут юноша еще мог отдавать себе отчет о том, что он видит и что с ним происходит, а затем глаза его потеряли осмысленность, остекленели, кровь отлила от лица, а сознание провалилось в темноту… в небытие!
Он уже не видел, как из мрака, окутавшего угол комнаты, выплыла высокая, тощая фигура, закутанная в черный балахон с закрывавшим лицо капюшоном. Фигура приблизилась к лежащему в трансе извергу. Он не слышал удовлетворенное хмыканье, но вопрос, заданный Темным Хартом нормальным, не лишенным глубины и красоты баритоном, он понял:
– Как тебя назвали при рождении, изверг?!
И ответил на него:
– Вотша…
– Где ты родился, изверг?
– В городе Крае, столице стаи восточных волков…
Черная худая фигура, до этого странно покачивающаяся, вдруг замерла в полной неподвижности и переспросила:
– Повтори, где ты родился?!
– В городе Крае, столице стаи восточных волков, – безразлично повторил Вотша.
Последовала долгая пауза, словно спрашивающий никак не мог осмыслить этого простого ответа. Но затем… затем он произнес следующий вопрос:
– Кто тебя воспитывал, изверг?
– Сначала дед, затем меня забрали в княжеский замок…
– Почему тебя забрали в замок, изверг?
– Не знаю…
Секунду спрашивающий раздумывал, а потом задал тот же вопрос по-другому:
– Как ты сам считаешь, почему тебя забрали в княжеский замок?
– Мой прадед, многоликий Ват, был великим воином стаи восточных волков. Может быть, князь Всеслав забрал меня к себе в память о моем прадеде… Или же дважды посвященный волхв Ратмир, брат князя, узнав о том, что я правнук Вата, сумел убедить князя забрать меня в замок…
Следующий вопрос последовал немедленно:
– С тобой в княжеском замке хорошо обращались?
– Да…
– Почему же ты сейчас оказался… – Темный Харт на секунду запнулся, словно не зная, как правильно сформулировать вопрос, – так далеко от своей стаи?
– Я сбежал…
Ответ изверга, похоже, удивил Харта. Да какое там – удивил, это было просто невероятно! Волки… восточные волки не смогли настигнуть в своей степи какого-то изверга! Возможно, поэтому он переспросил:
– Ты сбежал из замка и тебя не догнали?!
– Да…
– И давно ты сбежал из замка Всеслава?
– Больше года назад…
– Причина, по которой ты сбежал из замка?
– Я победил в поединке княжича из стаи южных ирбисов, за что князь Всеслав решил навечно заточить меня в подземелье замка…
И опять изверг удивил Харта – судя по его словам, а врать он не мог, ему пришлось драться на поединке с многоликим. Это было совершенно невероятно и говорило о том, что к этому… Вотше в замке восточных волков относились, как… к многоликому! Учили владению оружием, грамоте, позволили ему выйти на поединок с многоликим!
Прежде чем задать очередной вопрос, Темный Харт несколько секунд обдумывал его:
– Твой прадед был многоликим, был великим воином, почему же ты – изверг?
– Мой прадед был лишен многоличья, дедом нынешнего князя стаи восточных волков…
Услышав этот ответ, Темный Харт насторожился. Ответ не был для него неожиданностью, а вот в голосе отвечавшего изверга вдруг прозвучала… тоска. У отвечающего возникло чувство, чего в принципе не могло быть – ведь он находился в трансе! Надо было бы прервать допрос, но Харт все-таки продолжил его:
– За что твоего прадеда лишили многоличья?
– Не знаю…
Но Харт был настойчив, для него вдруг стало необычайно важно добиться ответа именно на этот вопрос:
– Вспомни, что тебе рассказывали об этом, что ты слышал от других многоликих?!
И тут изверг быстро забормотал хриплым, свистящим, не своим голосом:
– Я не помню! Не помню!.. Не помню!.. Не!..
Его тело вдруг выгнулось дугой, словно скрученное жестокой судорогой, бормотанье превратилось в нечленораздельный хрип, на губах показалась пена.
Темный Харт отпрянул от стола, а затем снова быстро наклонился над корчившимся на столешнице извергом.
– Ты слышишь меня?!
Тело Вотши выгнулось в другую сторону и почти сразу же распрямилось, глухо стукнувшись о камень затылком. На секунду он замер, а потом крутанулся, поджав колени к животу, и… свалился на пол! Харт бросился на него и, удерживая бившееся в крупной дрожи тело за плечи, дважды сильно дунул в искаженное, побледневшее до синевы лицо!
Вотша еще раз-другой дернулся, а затем затих. Тело его расслабилось, ноги разогнулись, и вдруг он тихо заскулил, как маленький щенок, отброшенный в сторону беспощадным ударом ноги.
Харт поднялся, долго смотрел на распростертое перед ним тело, а затем негромко произнес:
– Отнесите изверга в его комнату.
Дверь немедленно отворилась, и на пороге появились два дружинника. Ни слова не говоря, они подошли к Вотше, подняли его с пола и вынесли из комнаты. Темный Харт несколько минут стоял неподвижно, сгорбившись, похожий на странную черную птицу, а потом медленно двинулся в самый темный угол покоя. По мере его приближения в этом углу начало разгораться теплое желтоватое сияние, однако Харт как будто не замечал этого. Вместо того чтобы сесть в стоявшее там кресло, он развернулся и пошел назад к входной двери. Постепенно его шаги ускорялись, он принялся размахивать руками и что-то неразборчиво бормотать, словно подстегивая собственные мысли, которые и без того стремительно проносились в его голове!