Я хорошо помню ночь, когда прибыл связной. Шел дождь. Сосны шумели глухо и тревожно. И вдруг - свист дозорного. Я не спал, услышал сразу. Смотрю, ведут какого-то человека. Держится довольно уверенно.
- Мне бы командира, - говорит.
А Игнат только заснул. Не хотелось его будить.
- Я комиссар отряда, - отвечаю. - Можешь мне все выкладывать.
Зашли мы в землянку. Зажигаю фонарь, присматриваюсь. Молодой рыжеватый парнишка, вроде интеллигентного вида. Одет в крестьянское, но руки чистые, белые. Без лишних слов лезет за пазуху, достает пакет.
Что за бумаги были в пакете - не так важно. Во всяком случае, известия неплохие. Сейчас я думаю, что это обстоятельство и притупило мою бдительность. Когда у человека хорошее настроение, он не будет чересчур недоверчивым…
Связной - звали его Иваном Фоминым - оказался бойким пареньком. В доставленном им сообщении была приписка, в которой говорилось, что связной может быть оставлен в отряде. Посоветовались мы с Игнатом и решили принять его к себе. Парень охотно согласился.
На другой день разговариваю я с Платоном Журко и вижу, что доктор наш что-то слишком рассеян. Он и прежде был чудаковат, а тут совсем выглядит не от мира сего.
Спрашиваю его, в чем дело. Он мнется. Наконец, говорит:
- Кажется, где-то я видел этого связного. А где - убей, не вспомню. Второй день мучаюсь.
- Стоит ли голову ломать, - отвечаю ему. - Ну, видел где-нибудь на улице. Оба вы из Омска. Мало ли каким образом два человека могут встретиться.
- Нет, не в том дело, - говорит Платон. - Что-то тут еще есть. Какая-то заковыка… Но не могу припомнить.
Посмеялся я над доктором и занялся другими делами. А потом этот разговор совсем забылся. И снова я, как комиссар, оказался не на высоте.
Через несколько дней прибыли мы в Ольховку. Село бедное, жители поголовно сочувствуют партизанам. Ребята рады - можно отдохнуть, выспаться как следует, починить бельишко, помыться. И хотя о беляках тут ничего не слышали, держимся все равно настороже. Посты все время начеку.
Первая ночь прошла спокойно. А на вторую будят меня. Смотрю - один наш боец. Глаза страшные, встревоженные.
- Вот, - говорит, - какое дело. Доктор-то наш сбежал!
Я даже подскочил.
- Как так?
- А вот и сбежал. Лег я, значит, во дворе, на сене. Потом вдруг проснулся. Слышу - шорох какой-то.. Присмотрелся и вижу: идет наш доктор, вроде крадется куда-то. Между прочим, одет. Сам старается держаться в тени. Потом вышел на улицу, вое так же крадучись перебежал дорогу и пропал в кустах. Подождал я немного - никого. Потом заглянул в хату, там все спят. Эге, думаю, дело неладно. И прямо сюда…
- А ты хорошо видел, что это доктор?
- Еще бы! Ночь-то лунная. К тому же он у нас один очкастый. Я так полагаю, выдаст он нас белым….
Я задумался. Бойцу велел не поднимать шума. А сам разбудил Игната, рассказал ему все. И никак мы не можем понять, что именно заставило Платона пойти ночью в тайгу. В то, что он мог струсить - не верилось. Слишком хорошо мы его знали. Да и в боях он себя героем показывал. И в то же время последние слова бойца вертелись у меня в уме. Неужели все поведение Платона было только ловкой маскировкой? Может быть, он хотел войти в доверие, а потом навести карателей на след отряда? Я осторожно высказал эту догадку, но Игнат хмурится. Не верит.
- Хорошо, - говорю, - спорить не стану. Но факт-то налицо! Что делать будем?
- Подождем. Утро вечера мудренее.
- А может, лучше поднять отряд по тревоге?
- Людей смешить? Пусть спят. К тому же сейчас искать его - что иголку в сене. Урман все скроет…
- А вдруг белые близко?
- Ерунда. А если что - посты тревогу поднимут. Доктор же все равно не знает их расположения. Он был весь вечер у раненых, а посты Фомин разводил.
Я вспомнил о недоверии, которое доктор почему-то испытывал к расторопному связному из города, но вслух ничего не сказал. Если бы я знал в тот момент, что случится через каких-то полчаса!
Мне не спалось. Вышел я во двор покурить. Стою, на луну поглядываю. Вдруг слышу - вроде выстрела где-то вдали. Прислушался - тихо. Померещилось, думаю. Долго еще стоял, потом замерз, повернулся, чтобы идти. И в тот же миг застучали со всех сторон пулеметы, захлопали выстрелы. Случилось .самое страшное. В село ворвался отряд карателей.
Жаркий был бой. Но что могли мы сделать, если наши бойцы даже опомниться от сна не успели. А беляки совершенно точно знали, в каких избах спали партизаны. Подбегут к окнам - и гранатами. Не прошло и нескольких минут, как половины отряда словно не было.
Я и еще несколько бойцов залегли в канаве. Отстреливаемся кое-как. И вдруг меня словно молотом по голове. Перевернулся мир в глазах, и потерял я сознание.
Очнулся - ничего не могу понять. Лежу в каком-то сарае. Голова гудит, в ушах звон. А надо мной какая-то старушонка склонилась.
- Ожил, касатик? - спрашивает. - Слава тебе, господи!
- Где я, бабушка?
- Молчи, молчи, сынок. Солдаты ваши тебя сюда затащили. Схорони, говорят, комиссара нашего. А сами обратно.
- А бой кончился?
- Кончился, родимый. Всех ваших побили. Почитай, никого в живых не осталось. А ироды-то вроде дале пошли…
Только много дней спустя удалось мне узнать, что от всего нашего отряда уцелело человек пять-шесть. С трудом добрались они до города, передали в подпольный штаб о гибели отряда. Был среди них и тот боец, который приходил ко мне ночью. От него и стало известно, будто Платон Журко предал отряд…
А тогда я был уверен, что наши погибли все. Раненых беляки добили, а пленных расстреляли. Меня же, крепко контуженного гранатой, ребята во время боя затащили в ближайшую хату. Старуха-хозяйка и ее дочь сумели спрятать меня в сарайчике, хоть и рисковали головами.
Почти сутки я у них отлеживался. А потом поблагодарил своих спасителей, собрался я на рассвете направился в тайгу. Я решил обязательно добраться до города. Пошел вдоль дороги, прямо к югу. И не успел отойти от села, как встретился на полянке с Платоном Журко.
…Не знаю, что удержало меня в тот момент от выстрела. Я много думал за эти сутки о докторе, и такая к нему ненависть поднялась, что готов был задушить его своими руками. Шутка ли - весь отряд погиб из-за одного подлеца!
Платон сидел на корточках на берегу крошечного озерка, зачерпывал горстью воду и жадно пил. Его голова была повязана окровавленной тряпкой. Одежда в грязи, помята. Меня он не видел.
Сначала я ничего не почувствовал, кроме жгучей ярости. Но первая вспышка пропита, и сразу же появилось сомнение. Уж очень не походил Платон на предателя. Если бы он действительно выдал отряд, навряд ли бы я его здесь встретил. Он же должен был уехать с беляками, а не бродить по тайге, грязный и голодный. Нет, думаю, тут что-то неладно…
Вытащил на всякий случай оружие, подхожу ближе. Окликаю. Платон обернулся, узнал. На лице никакого испуга, наоборот, весь просиял.
- Дмитрий! - кричит.- Живой!
Вскакивает на ноги, торопится ко мне.
- Что с нашими? - спрашивает.
А я и не знаю, что делать. То ли на мушку его брать, то ли руку протягивать. Потом говорю сурово:
- Подожди. Рассказывай, как здесь очутился.
Доктор остановился, глаза растерянные.
- И верно, - говорит. - Вы же меня, небось, за беглеца считаете. Как я не сообразил? А дело вот в чем…
И рассказал он мне, что с ним произошло. Я сразу поверил - всем сердцем. И действительно, не ошибся. Оказывается, он все последнее время мучился одним вопросом: где раньше видел Ивана Фомина, того связного. Думал и никак не мог вспомнить. Но чем-то этот парнишка был для него подозрителен. И вот приметил Платон, что тот несколько раз куда-то отлучался. Дисциплинка у нас была так себе, поэтому отлучка бойца могла пройти незамеченной. Но доктор недаром косился на Фомина. Сначала ему не удалось проследить до конца, и он решил проверить. Ночью все улеглись, а доктор не спит. Прошло часа два - Фомин поднимается, выходит. Платон оделся быстренько и за ним. Фомин в тайгу, а он следом. В тот момент и заметил доктора боец…
- Почему же ты никому не сказал об этом? - не выдержал я.
- Сглупил, Конечно, Пинкертона из себя разыгрывать было ни к чему, но я ведь не имел конкретных доказательств. Вот и захотелось самому проверить…
И Платон рассказал мне, как он с полверсты шел за Фоминым и был свидетелем его встречи с белыми. Он услышал обрывки разговора - Фомин говорил, что все в порядке и скоро можно начинать. И тут доктор, наконец, вспомнил, где видел этого паренька. Оказывается, тот был когда-то пациентом Платона. Был он сыном жандармского офицера…
Я думаю, что настоящий связной был схвачен колчаковцами и на допросе не выдержал, рассказал все. Конечно, его расстреляли, а потом с подлинными документами к нам был направлен агент контрразведки. А по его следам послали и карательный отряд…
Когда Платон понял, что партизаны окружены, он хотел бежать, предупредить об опасности. Но его заметили. Офицер выстрелил, и пуля чиркнула Платона по голове. Доктор потерял сознание. Его, очевидно, сочли убитым. А может быть, не захотели стрелять снова, поднимать лишний шум.
А Платон пролежал больше моего. Наконец, очнулся, перевязался кое-как, побрел к селу. И тут мы с ним встретились.
Возвращаться в село было бесполезно. Там оставались белые, нас мигом бы сцапали. И мы решили или разыскать другой партизанский отряд, или добраться до Омска. Я поделился с Платоном едой, какую мне дала старушка - хозяйка сарая. Подкрепились мы, и - в дорогу.
Часа два шли без происшествий. А потом начались самые удивительные события, какие мне приходилось испытать в жизни. События настолько странные, что я и сейчас иногда думаю - а вдруг это просто игра воображения? Бывают же такие галлюцинации… И если бы не исчезновение Платона, не спящие каратели, которых я трогал своими руками, трудно было бы самому поверить в случившееся…
Мы немного сбились с дороги. Заспорили, .как лучше идти. И тогда я решил залезть на дерево, осмотреть окрестности. Заодно, думаю, проверю, нет ли поблизости белых.
Выбрал я высоченный кедр. Он над всеми деревьями возвышался. Но не успел осмотреться как следует, слышу - голоса внизу. Глянул - и оторопел. Выезжает на полянку десяток конных казаков. А рядом с офицером - он, Иван Фомин.
Не один я их увидел. Не успел сообразить, как мне поступать - или спускаться, или притаиться, - слышу, выстрел.
Оказывается, Платон не выдержал. Стрелял доктор неплохо. Предатель качнулся в седле и ткнулся головой вниз.
Что тут поднялось! Крики, стрельба…
А у меня в этот момент несчастье. Стал изготавливать маузер для стрельбы и - не знаю, как это получилось - не удержал его в руке. Мелькнул он в зелени и пропал внизу. Остался я, как галка на заборе. Пока вниз спущусь, десять раз подстрелят…
А под деревом вот что происходило. Платон, очевидно, решил переменить позицию, а заодно отвлечь внимание беляков от моего дерева. Кинулся в самую чащу. Правильно сделал - лошади там не пройдут, а пешие казаки побоятся залезть.
Глянул я в ту сторону, куда он бежал, и вдруг забыл на мгновение обо всем, что происходит вокруг. Мне хорошо было видно сверху то, что деревья и кустарник скрывали от Платона и казаков. А увидел я такое, что сразу описать трудно…
Огромное непонятное тело косо торчало среди деревьев. Я не мог разглядеть его полностью, видел только верхнюю половину. Но и этого было достаточно, чтобы сказать: ничего подобного я никогда не встречал. Тело напоминало громадную темно-серую луковицу несколько удлиненной формы. Оно жирно блестело. Величиной „луковица“ была с добрый дом, а верхняя ее часть, которая заканчивалась шпилем странной формы, поднималась от земли „саженей на пять. Платон бежал прямо к этому загадочному предмету. Если он проберется через чащу на полсотни шагов, то окажется совсем с ним рядом.
Но раздумывать мне долго не пришлось. Внимание отвлекли новые события. Казаки поняли, что беглец может уйти, и открыли стрельбу. Но Платон успел добежать до толстого дерева и спрятался за его стволом. Очевидно, ни одна пуля его не задела.
И вдруг раздался Голос. Я написал это слово с большой буквы, потому что крик, который мы все услышали, не мог быть произведен человеком. Это было что-то сверхъестественное. Мне трудно даже передать свое впечатление. Голос был невероятной силы и чистоты. И в то же время это были слова. Непонятные, мягко-округлые, они даже отдаленно не походили ни на один язык, какой мне приходилось слышать. При всем желании я не мог бы воспроизвести их - просто звуков не хватит. В Голосе мне почудилась скрытая боль. Он звал, приказывал, требовал чего-то. И неудивительно, что казаки опустили винтовки, испуганно сбились в кучу. Платона я не видел, но он, очевидно, тоже растерялся.
А потом я увидел Его. И снова невольно написал так, будто имею в виду бога, хоть я убежденный атеист. Но просто трудно описывать будничными словами удивительное существо, вдруг появившееся из чащи. Он напоминал человека очень высокого роста, с совершенно круглой головой. На большом расстоянии я не мог различить лица, на котором почему-то играли солнечные блики. Непривычные пропорции тела, удивительно гибкие руки, серебристая, словно из металла, плотно облегающая тело одежда - все говорило о том, что это не обыкновенный человек. Именно ему принадлежал голос. Это я сразу понял.
К сожалению, мне так и не удалось разглядеть странного незнакомца. Он сделал несколько неуверенных шагов, и густые ветви скрыли его. Но через минуту я увидел его снова. Только на этот раз он уже не шел, а бессильно повис на руках Платона. Хорошо помню, что в тот момент я очень удивился, почему доктор, не очень-то сильный физически, нес его, как малого ребенка.
Я до сих пор не могу понять, что именно произошло. Скорее всего шальная пуля ранила незнакомца. Я так и не знаю, как его называть. Мне просто трудно подыскивать для него определения, потому что, повторяю, он не был обычным человеком. В этом я убежден. А доктор увидел раненого и, забыв обо всем, бросился ему на помощь. Но может быть, все случилось иначе, не знаю.
Колчаковцы, наконец, опомнились. Кто-то из них снова выстрелил. Кто-то побежал за доктором. И тут произошла новая неожиданность. Передний казак вдруг споткнулся и рухнул, как подкошенный. За ним свалился другой, третий. Через несколько секунд все каратели, каких я только мог видеть, лежали в траве.
Нет, я больше не мог оставаться безучастным свидетелем. Я полез вниз, обдирая руки, царапая ветками лицо. Голова просто гудела от впечатлений. Порой происходящее казалось сном. Я уже не думал о том, что прямо под моим деревом лежало несколько казаков, и они в любой момент могли подняться. Мне хотелось узнать разгадку необыкновенных событий.
Но едва я коснулся земли, как увидел, что серая «луковица» словно вырастает из окружающей ее зелени. Верхушка выпрямилась, теперь она нацелена в зенит. Мгновение - и «луковица» повисла над деревьями. У нее нет крыльев, не заметно никакого двигателя. Не слышно ни малейших посторонних звуков. Словно надутый водородом шар (а может, так оно и было?). Она поднимается все выше и выше. И вдруг - ослепительная беззвучная вспышка хлестнула меня по глазам. Серая тень мелькнула в вышине и исчезла. Остались только удивленно шумящие сосны, залитая солнцем поляна, неподвижные фигуры солдат на траве. Да чистое безоблачное небо. Словно и не было никогда загадочной «луковицы», серебристой фигуры и необыкновенного Голоса…
Казаки оказались живыми. Они спали. Спали глубоким сном, некоторые даже храпели. Интересно, что спали и лошади. Только один человек был мертв. Это был Иван Фомин, убитый доктором…
Ни малейших признаков таинственной «луковицы » и ее хозяина я, конечно, не обнаружил. Только трава на полянке, среди которой совсем недавно высилась серая громадина, была сильно примята. Я нашел и следы Платона. Они шли сквозь чащу и исчезли на краю поляны. Казалось, что мой товарищ загадочным образом вознесся в небо…