– Изрядный срок, – буркнул я. Было похоже, что она вот-вот расклеится. Этого не любил. – Когда, черт побери, ты успела кончить учебу? – спросил я быстро.
Она слабо улыбнулась.
– Мне двадцать шесть лет, – ответила она без горечи. – Когда ты вернешься, я буду тебя старше.
Я быстро подсчитал.
– На год. – И пожал плечами. – Станешь уже профессором. А меня отправят на курсы переподготовки. Чтобы узнать, что вы тут нагородили за эти тридцать лет.
Она отрицательно помотала головой.
Пояснила:
– Учебу я закончила здесь. – И чуть погодя добавила: – Не быть мне профессором.
– И чем ты занята кроме работы?
Она поглядела на меня, словно не понимая. Потом подняла брови и беспомощно пожала плечами.
– У нас здесь клубы... немного учусь... выбираюсь на прогулки.
– На поверхность.
– Тоже. Но не слишком часто. Обычно иду в сад. Там устроили кафе, такие же, как внизу.
Я невольно улыбнулся. Это «внизу» было взято из жаргона, общего для всех внеземных станций. И означало, ясное дело, Землю, и, как множество других оборотов в этом жаргоне, означало подсознательный бунт против открытий Коперника, когда в справедливости их приходилось убеждаться на собственной шкуре.
– Со мной бы ты не прогулялась? – поинтересовался я.
Она оживилась. Поднимаясь, спросила:
– Сейчас?
– Угу, – буркнул я. – На заре, увы, я не имею возможности договариваться.
Она провела меня по всей базе. Сделали, грубо говоря, километров двадцать. Для начала спустились на третий уровень, самый низкий. Там сконцентрировали все производство. И энергетику. Бесконечные ряды проводов, узлы, распределители ниобо-титановых криогенных кабелей, а точнее их панцири, по которым медленно тек жидкий водород. Теплоцентрали, обогревающие все закоулки базы. Дополнительные источники энергии. На экранах, вмонтированных в стены коридора, можно было следить за непрекращающимся процессом превращения дейтерия в гелий. Далее шли оружейные мастерские. Конвейеры химических лазеров, используемых как запалы для кварковых бомб и снарядов. Лазерные генераторы, излучатели. Множество забавных безделок для убиения, отправления и испепеления. Ежедневного расхода энергии хватило бы на распыление небольшой планетарной системы.
На этом же уровне находился вокзал гравитационной линии, соединяющей базу с опорными пунктами по всему земному шару. Но поезда прибывали сюда редко и нерегулярно. Закрытая зона.
Мы развлекались там недолго. Там же, как и на среднем уровне, именуемом диспозиционным, где жило почти все население станции. Отсюда, кстати, мы и начали свою прощальную прогулку. На этот раз мы поднялись выше. Пять шестых поверхности этого уровня занимали сады. Кроме них место разве что для аварийных и стартовых переходов. Все это на одном, самом высоком этаже, частично прикрытом, как в случае садов, только выпуклым прозрачным панцирем, позволяющим любоваться скалистым, иззубренным пейзажем без посредства телевидения. Я полюбовался окружающим базу кольцом фотоэлектронных элементов, невидимым со стартового поля. Вблизи садов находились фабрики воды, которые, однако, выставляли на поверхность лишь верхушки дистилляционных башен. Водороду, кстати, и без того хватало, благодаря обычному метаболизму живых существ. По соседству с этими башнями смонтировали широкие, плоские кислородоуловители. Уже на первых базах они работали на том же принципе. Разве что были раз в десять меньше. Совсем недавно, лет одиннадцать назад, группе Района и Лампила удалось окончательно справиться с убеганием легких молекул в слабых гравитационных полях. Лишь тогда получение кислорода из минералов и кристаллической воды приобрело значение в промышленных масштабах.
Все это я знал наизусть. Не то, чтобы так часто приходилось бывать здесь. Но технология обслуживания орбитальных баз входит в курс лекций на любом из полигонов. Тем не менее, я вел себя словно новичок, которого впервые взяли в промышленную зону кратера Архимеда. В конце концов мы отыскали укромный уголок в глубине сада, среди карликовых деревцов с непропорционально широкими кронами. Мы устроились в беседке, сплетенной из пластиковых лент, копирующих листья тропических растений. В глубине ее таилась стойка, словно перенесенная сюда из фильмов о диком Западе. Все вместе было удачно упрятано среди деревьев. Но кроме нас, здесь ни единой живой души не было. А за боковой стенкой купола вырисовывалась резкими линиями неровные кряжи Альп.
Больше всего меня подкупало, пожалуй, ее спокойствие. И то, как она изложила свое дело. Она знала все, что произошло во время этого представления с мнимым полетом. Знала, что для меня это был настоящий рейс, и сражение, и смерть. Пришла попросить, чтобы я не так торопился. Несмотря ни на что. Для этого требуется немножко мужества. Даже, если сделать это так деликатно, как она. Без расставления точек над «i».
Я подумал, что она оказалась бы не худшей спутницей для парня из инфорпола. Разумеется, не для того из них, кто отправляется на тринадцатилетнюю прогулку. Даже в этом случае, если у него есть шансы вернуться.
Оказалось, она замолчала. Ее взгляд скользил по сверкающему, белому плоскогорью к линии скалистых утесов. Задумалась. Я встал и принес от стойки два фруктовых коктейля. За стойкой перемещался плоский робот, напоминающий мишень в ярмарочном тире. На шее его красовался шелковый платок, и серебряная звезда – на груди. Словно в те времена, из которых он, якобы, происходил, ни один шериф ничем другим не занимался, кроме как снабжал посетителей стаканчиками яблочного сока.
Несколько минут она просидела неподвижно. Потом, не отрывая глаз от линии горизонта, произнесла, словно сама себе:
– Я здесь была с Кросвицем.
Не скажу, чтобы это были те слова, которых я ожидал.
– Да? – буркнул я из вежливости.
Она повернулась ко мне. Какое-то время разглядывала изучающе, потом улыбнулась. Это была улыбка молоденькой девушки, которая неожиданно додумалась до чего-то такого, что никогда не бывает неприятным.
– Говорила с ним... о том же самом? – быстро спросил я.
Она посерьезнела. Возразила движением головы.
– Я об этом думала, – прошептала она. – Но он... – она замолчала.
Я ждал. Сделал глоток терпкого напитка и отставил бокал.
– Отказался? – подсказал я.
– Не то, – ответила она задумчиво. – Он просто не слушал. Ему хотелось... впрочем, не стоит об этом, – она отвернулась. Покраснела и неожиданным движением потянулась за фужером с коктейлем.
– Понимаю, – буркнул я. – Может быть, я его повстречаю там. Но любить не буду.
– Ах, нет, – воскликнула она, но неубедительно. Подняла фужер чуть повыше и посмотрела на меня через стекло.
– В самом деле? – поинтересовалась она. Это прозвучало как приглашение к совместной игре.
Я рассмеялся, приветственно поднял боком с соком. Неожиданно я почувствовал себя молодым. Словно никогда не видел сверкания аннигиляции, словно никогда, обреченный на смерть, в полутора парсеках от дома, не провожал стартующих в направлении Земли товарищей.
Она ответила улыбкой и погрозила мне пальцем. Я встал и отнес бокалы на стойку. Она тоже поднялась, разгладила юбку и подошла ко мне. Остановилась сразу же позади меня. Я медленно повернулся. Она смотрела на меня внимательно, нахмурив брови. Я же уставился в пространство за куполом, приложив палец к губам и с волнением, словно открыл нечто неслыханно важное, указал рукой в направлении гор. Когда она повернула лицо в ту сторону, я чмокнул ее в щеку. Она отскочила. На мгновение мне показалось, что она скажет что-то такое, что вряд ли доставит мне удовольствие. Но она промолчала. Чуть погодя глаза ее поласковели. Только лицо оставалось серьезным, чуточку излишне серьезным. Она придвинулась ко мне и осторожно, словно проверяя, нет ли у меня горячки, поцеловала в губы. Я не шевельнулся. Она в самом деле начинала мне нравиться. Вовсе не потому, что была такой спокойной. И отличающейся самообладанием. В любом случае, не только поэтому.
Ни слова не говоря, она взяла меня за руку и увела в сад. Мы спустились на средний уровень. Все время я ладонью ощущал прикосновение ее маленьких пальчиков. Потом мы оказались перед белыми дверями. Она коснулась замка, и когда двери исчезли в стене, кивнула. Отпустила мою руку и вошла первой.
– Заходи, – произнесла она спокойно, слегка охрипшим голосом. – Мне надо тебя обследовать.
– Обследовать? – изумился я.
– Я же медик.
Я проснулся рано, с ощущением, что сижу в кабине ракеты, пробивающейся сквозь атмосферу, и высунул руку из иллюминатора. Я поднял голову и огляделся. Ракеты не было. Я лежал в комнате возле диспетчерской, которую мне отвели под постель. На сгибе моего локтя виднелся пушистый клубок волос, цвета зрелых осенних яблок. Ее волосы были чуть-чуть темнее моих, но это невозможно обнаружить, пока не увидишь на месте.
Она сказала что-то, зашевелила губами и открыла глаза. Некоторое время с изумлением рассматривала нечто, лежащее на ее плече и являющееся моей ладонью. Потом перевернулась на бок и подняла голову. Посмотрела на меня внимательно, чуть ли не пытливо.
– Если ты теперь скажешь, что я тебе не нравлюсь, – предостерегающе заявил я, – то это будет рекордом наблюдательности.
Она усмехнулась и приложила мне палец к губам.
Три четверти часа спустя я стоял у дверей своей комнаты, облаченный в скафандр, с полным стартовым снаряжением. Я не считал, что сделал что-нибудь не так, как следовало. Все, что я говорил о себе и своей работе, не означало, что веду образ жизни средневекового монаха. Иначе как же Итя?
Мысль эта пришла не ко мне. Я улетал на задание. И прощался с милой, ласковой девушкой, с которой провел ночь. Больше, чем ночь. Последнюю среди людей. Я был вместе с ней несколько часов, и это время чувствовал себя счастливым. Если только я понимаю как следует, что такое счастье. И сказал ей об этом.
– Не надо, – попросила она шепотом. – Если можешь, не забывай обо мне. И о том, что я тебе говорила.
Она смотрела мне прямо в глаза. И улыбалась, но только губами. Улыбка была не из радостных.
– Пойми меня правильно, – сказала она чуть громче. – Я не прошу, чтобы ты сделал что-нибудь. Только, чтобы помнил.
Наверняка, она не была глупышкой. Мне это нравилось. Нравилась ее искренность. И именно такая постановка вопроса.
– Пока, – буркнул я. – Если могу тебе что-нибудь посоветовать, то возвращайся на Землю. Но ты, наверняка, не захочешь. Тогда жди здесь. Только не думай, что это имеет какое-нибудь значение.
Она покачала головой. Спокойно сказала:
– Это мое дело. Впрочем, может и вернусь. Сейчас это в самом деле не имеет значения. Но... – голос подвел ее.
Я ждал. Наконец она подняла голову и улыбнулась. Нелегко ей это далось.
– Могла бы я ждать и тебя тоже?
Я выпрямился. Нет ничего более простого. Для меня, разумеется. Но не для нее. Впрочем, это неважно. Дело в простеньком расчете по теории вероятности. Простейшем.
– Нет, – мой голос звучал спокойно. Я коснулся замка. Открылся коридор. В глубине его, направо, виднелся вход в диспетчерскую.
– Нет, – повторил я и, не оглядываясь, вышел из комнаты.
Тем же днем, около двенадцати, устроившись в тесных коконах пенолитовых кресел, мы наблюдали на экранах стартовое поле базы в Будорусе, окутанное клубами дыма, в которых посверкивали короткие молнии, не имеющие для непосвященного ничего общего с работой стартовых двигателей ракет. Метр за метром корпуса многотонных сигар двигались вдоль виднеющихся вдали альпийских кряжей. Сперва ощущается тяжесть рук, бессильно лежащих на подлокотниках кресел. Потом все заглушает стук крови в висках и болезненные попытки вдохнуть поглубже. А ведь это было не то ускорение, какое требуется для старта в гравитационном поле Земли.
Когда экраны потемнели настолько, чтобы приглушить солнечные зайчики, скользящие по вершине купола, накрывающего аварийный уровень базы, мы услышали голос Яуса:
– Вот и все, ребята. Дальше вам придется справляться самим. Я блокирую навигационные автоматы базы. Возвращайтесь целенькими.
Я инстинктивно пробежал глазами указатели на центральном пульте. Они выглядели как и следовало. Наши автоматы уже полностью контролировали полет, согласно с введенными в их блоки программами.
На душевное пожелание шефа базы мы не отозвались ни словом. Он сделал, что должен был. Мы, к счастью, отвечать были не обязаны.
Пересеча линию терминатора, мы сошли с орбиты, словно камень, сорвавшийся с карусели. Нам предстояло несколько стереотипных дней. По крайней мере, до орбиты Юпитера. Потом мы выйдем из плоскости эклиптики и возьмем непосредственный курс в направлении Центавра. Мир узнает, что предприняты дальнейшие «шаги», направленные на выяснение судьбы первых экспедиций за пределы нашей солнечной системы. Ни слова больше. Не стоит травмировать утонченный гуманизм землян созданием того, что еще нескольких из них отправили ко всем чертям.
На следующий день мы заблокировали автоматы и проверили системы ручного управления. Подвергли ревизии энергетические агрегаты, синтезаторы, все внутренние коммуникации и оружие. Немного побаловались пилотированием вспомогательных кораблей и пристреляли их излучатели. Теперь нам оставалась разве что новая интерпретация сообщений, переданных нашими предшественниками, и ознакомление с нюансами инструкции по контактам. На этот раз откладывать сие занятие до гибернации не стали.
В начале второй недели полета мы устроились в гибернаторах. Снагг еще раз проверил их аппаратуру.
– Смотри, – буркнул я ему, – на этот раз мы должны проснуться вовремя.
Он не ответил.
Я сунул под язык таблетку снотворного и надавил зеленую кнопку, вмонтированную в раму крохотного окошка прямо перед моим лицом. Еще разок вызвал Риву и Снагга. Они ответил нечленораздельным бормотанием. Тогда я опустил веки... Я еще услышал шелест закрывающегося люка и почувствовал первое дуновение холода.
В моей голове неожиданно завелся сверчок. Стоило немалых трудов, чтобы определить его местонахождение. Но это оказался не сверчок. Я знаю этот звук, проникающий до самых глубинных нервных волокон. Предостерегающее верещание лакея.
Глупый диод, подумал я. Я ведь сплю.
Однако, шевельнулся. Открыл глаза. Человек это делает автоматически. Но не после того, как проспал две тысячи ночей. И столько же дней.
На рамке стекла, прямо передо мной, полыхал красный огонек. Я очнулся в долю секунды. Мне пришло в голову, что забавы не кончились и мы до сих пор герои представления, не отдающие себе в этом отчет. И неожиданно вспомнил все, что предшествовало старту. Отправление, почетный экспорт и тому подобное. Нет, это уже не розыгрыш.
Я выкарабкался из гибернатора до того, как автомат успел до конца раскрыть люк. Глянул на остальных. Убедился, что они тоже не спят, и одним прыжком оказался в своем кресле перед пультом. Сразу бросились в глаза указатели потребления мощности автоматов наводки. Намного выше нейтральной позиции. На пульте светились огоньки лазерных генераторов. Работали. Потребляли энергию, а это могло означать только одно.
– Запись, – бросил я, не отрывая глаз от экранов.
Боковой экран немедленно ожил. Медленно, словно в старинном фильме, перед нашими глазами проплывали картины, зарегистрированные автоматами. Последние минуты нашего сна.
Пятнышко на экране тахдара. Подобно той искорке во время псевдостарта. Никакая не искорка. Корабль с химическим двигателем. Компьютер определил даже состав горючего. Бор, водород и еще что-то, указанное только в цифровой записи. Для такого рода топлива корабль, или что там было, развивал вполне недурную скорость. Его курс пересекал наш. И непохоже было, чтобы он собирался уйти с дороги.
Далее все пошло как по справочнику. Импульс генераторам и автоматам наводки. Аварийное пробуждение. Потом только вспышка, заметная невооруженным глазом. И незначительное отклонение от курса, когда «Уран» проходил поле недавней аннигиляции.