На экране еще некоторое время скакали цифры, определяя место и время взрыва, использованную энергию, анализ спектра аннигиляции и все остальное, что нам следовало знать.
– Проверь код, – сказал я Снаггу.
– Порядок, – бросил он чуть погодя. Земля получила полную информацию. Это хорошо. По крайней мере, что-то новое в сравнении с отчетами предыдущих экспедиций.
– А эти, там, в Будорусе, могли они что-нибудь знать? – неожиданно спросил Рива.
Я знал, о чем он призадумался. До сих пор наш полет был чуть ли не копией испытательного.
– Ерунда, – отозвался Снагг, – если бы они что-нибудь знали, о чем не сочли нужным говорить, они бы выдумали какие-нибудь другие штучки.
Похоже было, что мы обладаем единым мнением насчет педагогических талантов руководства. Так что, говорить не о чем. Я бы мог оказаться и в худшем экипаже.
* * *
Утром следующего дня, по времени Будоруса, мы вошли в плоскость эклиптики Альфы Центавра. Близость – разумеется, в звездных масштабах – другого солнца, доставила немало хлопот компьютерам. Я заметил, что перед очередным определением положения они задерживаются на долю секунды, словно человек, которого что-то обеспокоило.
На небольшом расстоянии мы прошли мимо Пятой и Четвертой. Это были мертвые планеты с нестабильными ядрами. Для душевного успокоения мы провели стандартные исследования. Их результаты подтвердили данные, полученные тахдаровыми и радиозондами. Ничего заслуживающего внимания.
Чуть ли не с самого начала нейромат выбрасывал на экран, в его нижний угол, расстояние до Третьей планеты. Планеты, от которой с самого начала пути доходил характерный сигнал в радиодиапазоне. Я подумал, что, может быть, близость источника облегчит задание компьютерам. Ничего похожего. Они смогли лишь подтвердить, что эти волны излучаются искусственно усиливаемыми источниками. То же самое мы знали и до старта. Ха, да уже добрые несколько десятков лет.
На расстоянии восемьсот тысяч километров от второго спутника Третьей, цели нашего путешествия и места посадки предыдущих экспедиций, я выстроил корабли клином наоборот. Теперь все время в боковых иллюминаторах были видны фотонные потоки, прорезающие пространство до пределов видимости, и ведущие нас дорогой, отмеченной тончайшими золотыми нитями. Их оставляли за собой дюзы «Меркурия» и «Кварка». Словно кто-то царапнул простым, до невозможности плоским острием по гранатового цвета стеклу, отгораживающему нас от солнечного света. Зрелище было не из худших. Для того, кто забрел бы сюда в поисках зрелищ. Граната это граната, ничего больше. Так, по крайней мере, могло бы казаться. Но тут к нему добавлялись нюансы, которые напрасно было бы искать в околоземном пространстве. Налет этакой прозрачной белизны и кристаллики чуть золотистого пурпура. Разумеется, никаких кристалликов. Но так это выглядело.
Вблизи самого дальнего спутника Третьей, пятого по счету и не превышающего размерами среднего планетоида, уровень радиоволн, передаваемых властителями системы, возрос до такой степени, что нам пришлось приглушить целый диапазон на коммуникационной централи. Похоже, базы у них не было не только на втором спутнике. Может, следовало бы сперва навестить наиболее из них отдаленные. Я бы так и сделал, если бы никто до нас сюда не заглядывал. Но поскольку дело обстояло по-другому, я не стал менять программу. В любом случае, не захотел.
Мы приближались к цели. Через несколько минут заговорят носовые дюзы, напоминающие черные, вытянутые рефлекторы. Начнется последний этап полета.
Начался. Прошло, однако, не несколько минут, а сколько-то секунд. Кабину залил красный свет. Стены содрогнулись от сигналов тревоги. В окошках указателей началось лихорадочное движение.
– Стоп на дюзах, – приказал я.
В долю секунды экран подернулся огнем. Одновременно носы вспомогательных кораблей укутались вспышками тормозных двигателей. Мы плыли по морю полыхающей синевы. Не синевы. Это тоже был гранат, но с оттенком, чуть более светлым, чем у небосвода.
Огненное поле перед нами прошила короткая молния. Еще одна. Теперь они повторялись через регулярные отрезки времени. Одновременно, с секундным запозданием, заговорили батареи «Кварка» и «Меркурия».
Серия цифр. Какой бы системой их не записывали, лазерные сигналы должны были быть для них понятными. Если у них было желание что-либо понимать. И если на этих кораблях есть кто-нибудь живой.
Поскольку это были корабли. Компьютер проецировал их изображение на экран. Обтекаемые сигары, даже немного напоминающие наши. Может, чуть меньше размером.
– Ноль, – доложил Снагг.
Мы, наконец-то, затормозили. Но этот «ноль» относился не к скорости. Даже относительной. Снагг зачитал с пульта коммуникационной централи реакцию чужаков на наши сигналы. Им давно уже следовало принять их.
А они даже скорости не уменьшили. Не говоря об изменении курса. Если это развлечение продлится еще минуту, они окажутся в поле непосредственного зрения. И тогда уже ни на что времени не останется. Кроме одного.
Только сейчас я ощутил последствия торможения. Чтобы выполнить какое-нибудь быстрое движение, мне приходилось изрядно напрягать мышцы.
На экране тахдара замерцали искорки. Я какое-то время разглядывал их. В какой же раз? Во второй? Нет, в третий. Для нас – третий. Но впервые на пороге их планеты.
Это трудно даже назвать взрывом. По экранам промчалось единое огненное дыхание. Излучатель антиматерии замкнул в кольце аннигиляции зону пространства со стокилометровым радиусом, центром которого секунду назад являлись два чужих корабля. Теперь же там не было ничего. Ничего настолько, насколько это возможно только лишь при соприкосновении определенного количества материи с равнозначным ему потоком антипротонов.
В кабине «Урана» царило молчание. Наконец-то его прервал Рива.
– Есть контакт, – буркнул он.
– Чистая работа, – невесело отозвался Снагг. – По крайней мере, цепляться не за что.
На мгновение перед моими глазами выплыло лицо Лины. Когда же это было? Неделю назад? Месяц?
Прошло шесть лет. Может, у нее уже семья. На Земле. А если ждет? Не помешает. Итя тоже ждет. Она уже давно знает, что это я полетел за Устером. И обо мне думают, время от времени. Как о почтальоне, который должен принести давным-давно ожидаемое известие.
А будь это опять тест, и наблюдай его Лина, пришла бы она вновь просить меня, чтобы я слишком не торопился?
Мы прицеливались к орбите спутника. Это была планета чуть меньше Луны, со сходной геологической структурой. Ее путь вокруг Альфы отличался характерными для всей системы отклонениями. И она была заселена. Как и Луна. Только не людьми. И не существами, которые влюбились в нас с первого же взгляда.
Второго сентября в пять восемнадцать по времени Будоруса тормозные дюзы наших кораблей полыхнули струями газа. Мы были уже на орбитальном курсе. И через несколько минут начнем первый оборот вокруг спутника.
И в это мгновение по кабине «Урана» в третий раз прокатились сигналы тревоги.
– Это уже перебор, – проворчал Рива, ударяя по клавиатуре пульта.
– Связь, – бросил я машинально.
Но Снагг не отвечал. Я заметил, что он быстро что-то проверяет, свериваясь с появляющимися на экране указаниями нейромата. Оторвал взгляд от экрана и посмотрел на датчики. Да. Это выглядело иначе. На этот раз автоматы могли рассказать нам достаточно много. И ничего странного. Все схемы, сколько бы их там не было, реагировали на нечто такое, что было очень четко запечатлено в их программах. Близкое соседство земного корабля.
– Стоп на дюзах, – бросил я.
Огонь перед нами усилился до мощного, непрекращающегося взрыва.
Снагг наклонился к микрофону и заговорил слегка напряженным голосом:
– Внимание, люди. Перед вами корабли с Земли. Внимание, люди. Перед вами корабли с Земли. Вас вызывает отряд инфорпола.
На пульте коммуникационной централи полыхал рой зеленых огоньков. Все три корабля транслировали его голос, усиленный батареями генераторов, широкой полосой в сторону, в которой автоматы обнаружили земной корабль. Но датчики, которые должны были подтвердить прием, оставались молчащими и темными.
Наш клин затормозил.
– Зонд, – кинул я.
Кабину наполнило тихое посвистывание. Одновременно в углу главного экрана засветился небольшой прямоугольник. Изображение, которое передавал коммуникационный зонд, выстреленный с борта «Урана». Продолжалось это пять, может быть, шесть секунд. Неожиданно прямоугольник сделался матовым, секунду по нему скользили полосы, серые и гранатовые, потом изображение размазалось, а когда мы вновь увидали острые точки звезд, экран был пуст во всех диапазонах. Одновременно умолк сигнал связи, передаваемый непосредственно компьютером.
– Зонд, – спокойно сказал я.
Развлечение началось заново. И кончилось также. Второй зонд был сожран пространством с такой же легкостью, что и первый. Та же судьба была уготована третьему и четвертому.
На экранах теперь был виден увеличенный участок поверхности спутника. Над ним, словно бы прямо над самой высокой из вершин, окружающих кратеры, зависло что-то, что было невидимо для наших глаз, но что четко указывала белая стрелка тахдара. Да, это был металл.
– Полюбуемся этим вблизи, – решил я.
«Кварк» и «Меркурий» двинулись вперед.
Первую ракету уже отделяло от объекта немногим более десяти километров. Неожиданно, без малейшего предостерегающего сигнала контрольные пульты «Меркурия» перед креслом Снагга потемнели, погасли, на мгновение вновь разгорелись десятками разноцветных зрачков датчиков, а потом их словно задуло. На этот раз окончательно.
Снагг ждал. Полторы, две секунды. Видел то же самое, что и я. Тормозные двигатели «Меркурия» неожиданно выстрелили мгновенной серией. Еще одной. В ответ засверкало за кормой корабля. Нет, главная тяга. Маневрировал, словно хотел развернуться на месте. Однажды я видел нечто похожее на полигоне. Ничем хорошим это не кончилось
– Обратная связь? – бросил я.
Снагг не ответил. Резко выскочил из кресла. Одним рывком сорвал пломбу с передатчика автоматического пилотирования.
Дал кораблю полную блокаду. Помогло. Дюзы «Меркурия» потемнели.
Снагг оторвал руку от пульта. Какое-то время просидел, ничего не делая. На него приятно смотреть, когда он работает. Все эти обратные связи. Стимулированные нервные реакции, годы тренировок, психотрон и миниатюрные лазерные диоды. Меньше об этом.
«Меркурий» замер неподвижно. Руки Снагга двигались теперь крайне осторожно. Запрограммировал автоматы управления и бережно, словно вставлял запал в открытый излучатель, надавил на клавишу.
Ничего.
Убрал руку и повторил операцию. На этот раз нажал на клавишу быстро, дважды.
Долю секунды «Меркурий» мертво покоился в пространстве. Уже казалось, что из этого ничего не вышло, когда неожиданно его кормовые дюзы ожили. Корабль медленно повернул нос и, мягко набирая скорость, начал описывать пологую дугу. Прошло тридцать секунд. Неожиданно, словно по мановению волшебной палочки, все индикаторы на пульте Снагга засияли сигналами. Клавиша блокады стала на свое место. «Меркурий», послушный как овца, завершил дугу и пришлюзовался к «Кварку».
Я на мгновение задумался.
Буркнул:
– Рива.
Он удивленно посмотрел на меня.
– Берешь «Уран», – распорядился я. – Снагг примет от тебя «Кварк». Иду туда.
Мгновение стояла тишина. Наконец Рива поднялся, подошел к моему креслу и наклонился, чтобы лучше видеть показания тахдара.
– Можно подойти ближе, – предложил Снагг. – Эта зона начинается в непосредственной близости объекта.
– Ты не знаешь ее конфигурации, – возразил я. – Она может быть сферической. И с тем же успехом квадратной. Или же вообще неправильной формы.
Встал и, не оглядываясь на них, прошел в шлюз. Влез в распяленный вакуум-скафандр, который автомат тут же заварил и герметизировал, взял лазерный пистолет, два излучателя, проверил рефлектор и надавил красную клавишу люка.
Раздалось пискливое шипение, словно где-то рядом прошла фотонная очередь. В стене ракеты раздвинулась вытянутая щель.
Я остался на пороге, и передо мной было пространство. Установил направление, переключил радиостанцию на постоянную связь, проверил пеленгационное устройство скафандра и легко, словно в жаркий день окунаясь в горный поток, шагнул вперед.
4. «ГЕЛИОС»
Огромный, безоблачный шар. Мертвый. Но мнимо мертвый. Его молчание, которое казалось молчанием пространства, не могло обмануть меня. Я летел шесть лет, чтобы добраться до того, что крылось под каской абсолютной неподвижности. Что жило. Если не окажется необходимым подобрать новое слово, чтобы описать им форму движения, способную на сознательное определение своих целей, способную на их реализацию, на противодействие разуму человека. Форму настолько отличную от всего того, что мы привыкли называть живым, что здесь потребуется новое не только слово, но и оружие. Во время посадки монитор замолк навсегда. Трудно представить себе катастрофу, о которой не предупредил бы ни один, пусть даже самый короткий сигнал тревоги тахионных «глаз» нейромата. Но если бы кому-нибудь очень захотелось, он смог бы в это с горем пополам поверить. Какое-нибудь метеорит в то мгновение, когда все автоматы как раз переключены на ретроспектирование, одновременное короткое замыкание в главных и вспомогательных сетях, управляющих моделированием поля вокруг основных лазерных генераторов, взрыв, дьявол знает, что еще. Хватит об этом. Судьба, которая была уготована двум другим кораблям на аналогичной стадии полета, должна была отрезвить самых заядлых оптимистов.
Огромный, безоблачный шар. Огромный ли? Не для нас, землян, если бы мы рассчитывали его массу и площадь поверхности, считывали данные с чистеньких перфолент, дежурить у радиотелескопов, когда за окном огромный парк до голубого горизонта, а над ним солидные, кучевые облака.
Огромный для меня. Слишком огромный. Не говорю, что чересчур слишком. Для нас ничто не может оказаться излишне громадным, поскольку уж мы сюда прибыли. Но существует ничего такого, что бы ни смог прогрызть длинный огонь лазерных батарей. Если планета эта состоит из материи, если существа, населяющие ее, материальны, если в их организмах, живых или мертвых с нашей точки зрения, есть хотя бы доля основных материальных структур, мы можем любое из них вместе со всей их планетой уничтожить в долю секунды, испепелить огненным дуновением одного-единственного удара антипротонов.
Я прилетел сюда, чтобы сделать это. Предостеречь этот мир, вбить им в головы, что людей не только есть за что уважать, но и не уважать их не позволено, если у них есть охота еще немного пожить в этом мире, каким бы он ни был.
Изумительно. Особенно, что сейчас я из мстителя превратился в мишень для стрельбы. Пока я плыл к цели, повиснув над плоской сушей со слегка загибающимися краями, мне казалось, что я – утка, которую можно сбить несколькими дробинами.
Я был целью, поскольку этот шар только с виду был мертвым. Его поверхность, казалось, следила миллиардами глаз за каждым моим неловким движением, регистрировала и рассчитывала каждый лучик, вырывающийся из легкого, плоского пистолетика. Порой мне начинало казаться, что эти там, внизу, специально выманили меня из вооруженного корабля, чтобы полюбоваться этим зрелищем – пришельцем, плывущим в пустоте и нелепо перебирающим ногами, словно огромная черепаха с Галапагосских островов, втащенная в лодку и перевернутая на спину, которую демонстрируют детям, прежде чем обратить ее в суп и костяные шкатулки.
Этот шар жил. И жило пространство вокруг него. В любое мгновение сквозь мое тело мог пройти поток жесткого излучения, меня могло окутать поле, смертельное для белковых субстанций. Ведь это правда, что они выманили меня из «Урана», вынудили порхать над поверхностью их спутника; смешная фигурка, упрятанная в панцирном коконе со стенками, отделяющими от всего того, что меня окружало, на одну-единственную бесконечность. Передо мной был земной корабль. Они создали вокруг него сферу или поле, недоступные для автоматов. Ведь что такое автоматы без управления, без связи? А туда, где подводят автоматы, туда идет человек. Не обязательно. Туда посылают парня из инфорпола.