Что-то в тоне, которым Ланс задавал вопросы, должно быть, наконец, привлекло внимание Рейфа. Он бросил резкий взгляд на Ланса.
— А что? Почему ты спрашиваешь? — требовательно спросил он. — Куда, ты думаешь, я мог пойти?
— О… м-м-м… никуда, особенно. Я просто полюбопытствовал, вот и все.
— Как будто я мог на секунду заскочить на озеро Мэйден, чтобы украсть твой меч и выстрелить в твою леди?
— Конечно, нет, — воскликнул Ланс, но обнаружил, что не в состоянии встретиться со взглядом Рейфа. Потому что в течение одной ужасной секунды он подозревал Рейфа и боялся, что его сомнения были слишком очевидны для друга.
Черты лица Рейфа стали очень спокойными. Он аккуратно положил меч Сент-Леджеров обратно на стол.
— Очевидно, благородный Валентин — не единственный Сент-Леджер, готовый увидеть, как меня повесят за воровство.
— Не будь смешным. Я всего лишь….
— …наконец-то пересмотрел разумность дружбы с Мортмейном?
— Нет!
— Все в полном порядке, — Рейф выглядел больше усталым, чем злым, что почему-то казалось еще хуже. — Я ожидал, что, в конечном итоге, все так и случится.
— Значит, ты был неправ, — пылко возразил Ланс. — Ты мой друг и всегда будешь им. Проклятье, Рейф! — он запустил пальцы в волосы в неподдельном разочаровании, чувствуя стыд за себя и злость на своего брата. Будь проклят Вэл и все его подозрения! Они были как наркотик, которым Ланс не хотел быть отравлен.
Он пересек комнату, подойдя к Рейфу.
— Я просто глупец. Единственное оправдание — это то напряжение, в котором я нахожусь с недавней поры. Прости меня.
Ланс уверенно протянул руку, заставляя Рейфа взять ее. После недолгого колебания Рейф уступил, возвращая Лансу сердечное пожатие, его напряженные черты разгладились в неохотной улыбке.
— Возможно, теперь, когда уладились все дела с мечом, ты составишь мне компанию в «Огне дракона», и мы сможем пропустить стаканчик, отпраздновав это.
Ланс начал с энтузиазмом соглашаться, но тут же остановил себя.
— Я не могу, — сказал он. — Я должен встретиться с викарием после полудня.
— Планируешь мои похороны? — пошутил Рейф.
— Нет. Надеюсь, мою… мою свадьбу.
Выразительные брови Рейфа высоко поднялись, и на секунду он казался ошеломленным. Но потом сухо сказал:
— Ты планируешь жениться на леди Карлион, я полагаю. Твоей избранной невесте.
— Да, — почему-то робко ответил Ланс, приготовившись к язвительным насмешкам Рейфа.
— Ну и ну. Я полагаю, здесь уместны поздравления, — всего лишь пробормотал Рейф к удивлению Ланса. — Кажется, ты наконец-то поддался своей семейной традиции. Никогда не думал, что доживу до этого дня. Похоже, ты наконец-то превращаешься в истинного Сент-Леджера.
Ланс посчитал это странное замечанием таким же приводящим в замешательство, как непроницаемое выражение в глазах Рейфа. У него осталось тревожное чувство, что что-то произошло между ним и Рейфом за эти последние секунды. Краткая вспышка недоверия у Ланса и его приближающаяся женитьба все изменили. Их дружба больше никогда не станет прежней.
После того как Рейф ушел, Ланс попытался стряхнуть унылое настроение. Он чувствовал себя таким адски разочарованным и выдохшимся, что не был уверен, чего хочет больше: опуститься в ближайшее кресло или удариться головой о книжный шкаф.
Какой дьявольский день это был! Сначала отказ Розалин, потом ссора с братом, а теперь трения с Рейфом. Ланс горько вздохнул и подумал, а знал ли его отец подобные дни? Вероятно, нет. Только не Анатоль Сент-Леджер, грозный лорд Замка Леджер.
Ланс сомневался, что его благородный отец когда-нибудь позволял событиям выходить так далеко из-под его железного контроля.
Спотыкаясь, он подошел к окну, чтобы выглянуть наружу, но в этот раз глядел не на сад. Его взгляд сфокусировался на дорожке, которая, как он знал, в конечном счете приводила к конюшням, и Ланс почувствовал, как загнанная глубо внутрь беспокойность поднимается в нем, захватывая его так сильно, что превращается в почти физическую боль.
Он желал броситься в конюшню, вскочить на лошадь и просто умчаться отсюда, как делал много лет назад. Подальше от Замка Леджер с его сокрушающим гнетом ожиданий, включая ожидания отца, которые он никогда не надеялся оправдать.
Ланс даже не был уверен, куда бы он направился. Возможно, обратно в свой полк. Он давно потерял все иллюзии по поводу волшебства армейской жизни, но, по крайней мере, там все было намного проще.
Всегда точно знаешь, кто твой враг. Нет брата с печальными глазами, тревожащего твою совесть. А лучше всего то, что нет мечтательной леди, ищущей рыцаря в сверкающих доспехах. Только женщины, заинтересованные в размере мужского кошелька.
Вэл, без сомнения, смог бы справиться с поместьем, пока не вернется Анатоль Сент-Леджер. Ланс беспокойно пошевелился, удивляясь, что держит его здесь.
Но когда эта мысль пришла к нему, миловидное лицо Розалин возникло в его сознании. Он представлял ее так ясно, свою голубоглазую девушку, с нетерпением ожидающую, что сегодня ночью ее герой вернется к ней. И он представлял, как она расстроится, если сэр Ланселот дю Лак обманет ее ожидания.
Ланс тяжело вздохнул и отвернулся от окна, осознав, что никуда не поедет. Его ожидали: свадьба, которую надо было организовать, и невеста, за которой надо было ухаживать.
После того, как он убедит Розалин выйти за него замуж, удостоверится, что ее будущее обеспечено, выполнит семейную традицию, подарив ей наследника, что ж, после этого вряд ли кого-то будет интересовать, уедет он или останется.
«Сначала нужно облачиться в эту проклятую кольчугу», — уныло подумал Ланс. Но если он сможет найти правильные слова для Розалин, если ему хоть немного будет сопутствовать удача… Возможно, тогда сегодня ночью сэр Ланселот дю Лак появится в последний раз.
Глава 12
Розалин беспокойно вышагивала перед окном в спальне. Пламя свечи танцующими бликами отражалось в темных стеклах, как будто тысячи крошечных фонариков качались снаружи. «Волшебные огоньки», так Розалин называла их, когда была ребенком. Но сейчас они предвещали появление магии иного сорта: наступление ночи, времени, когда огромное поместье Замка Леджер погрузится в тишину и придет Он. Сэр Ланселот дю Лак. Ее любимый друг. Ее благородный рыцарь. Никогда раньше она не чувствовала большей потребности в рыцаре в сияющих доспехах, который бы пришел и спас ее из шелковых силков, смыкающихся вокруг нее, от соблазнительной легенды и искушения мужского поцелуя, от слишком смелых ласк.
Она уже давным-давно приняла ванну, надев новую батистовую ночную рубашку, и все же ощущение прикосновения Ланса, казалось, все еще было на еще теле: бесстыдное, интимное, мучающее ее чувством неудовлетворенного желания. Крепко обхватив себя руками, она вздохнула, все еще мучаясь вопросом: что если бы у нее не нашлось силы воли остановить Ланса? Ее взгляд задержался на кровати, разум наполнился образами. Она лежит обнаженной на прохладных простынях, согретая темным огнем глаз Ланса. Тает от его поцелуев, которые делают ее такой слабой. Жадно смотрит, как он снимает свою рубашку, обнажая широкую грудь, бронзовую, мускулистую.
«О, прекрати это, прекрати это!» — в испуге простонала Розалин про себя. Какого черта случилось с ней? Она всегда грезила наяву о замках и рыцарях, далеких королевствах, населенных добрым волшебным народом. А не о диких, страстных объятиях в постели с соблазнительными негодяями, которые носят слишком тесные бриджи.
Она почти слышала хриплый голос Ланса, шепчущего ей на ухо: «Ты страстная женщина, а я неотразимый мужчина. Если ты моя избранная невеста, ты не в состоянии избежать этого».
«Что, если это правда?» — с ужасом подумала Розалин. Сказка Сент-Леджеров об избранной невесте была почти такой же старой как легенды Камелота. Что, если — хотя она и отвергала такую возможность — ей в самом деле было предопределено судьбой уступить Лансу Сент-Леджеру?
Эффи Фитцледжер предсказала это, а Эффи никогда не ошибалась. Даже старый мудрый преподобный Фитцледжер, казалось, выбрал Розалин в качестве невесты Сент-Леджера.
Нет! Розалин не знала, почему Ланс смог возбудить такое желание в ней. Скорее всего потому, что он был законченным повесой, слишком искусным в соблазнении женщин, а у Розалин было слишком мало опыта в том, как справиться с таким мужчиной.
Ее тело могло предать ее, но она очень хорошо знала, кому принадлежало ее сердце, потерявшееся где-то в дымке времени с благородным духом из возвышенной эпохи, в которой герои не боялись быть нежными, а не только мужественными и смелыми.
— Сэр Ланселот, — прошептала Розалин, прикрывая глаза. — Пожалуйста, не обмани моих ожиданий сегодня. Я чувствую себя такой испуганной и одинокой. Я нуждаюсь в тебе больше, чем когда-либо.
Хотя эта молитва была лишь жарким шепотом, она укрепила дух девушки, позволила стереть из разума тревожащий образ Ланса. Розалин прошла по ковру, стараясь не сильно шуметь.
Все, от ее горничной до серьезного доктора Вэла, полагали, что она уже в постели. И она не хотела никого потревожить, чтобы они пришли узнать, в чем дело. Подойдя к туалетному столику, она села перед зеркалом. Вероятно, пройдут часы, прежде чем появится сэр Ланселот. Он не приходил раньше полуночи, но Розалин решила подготовиться к его визиту.
Хотя она уже трижды расчесала волосы, но снова взялась за расческу, проводя ей по шелковым прядям, пока те не заблестели подобно лучам лунного света на ее спине. Розалин скорчила гримаску своему отражению. Она выглядела такой же наивной как всегда, нелепо юной, а на лице застыло выражение, которое ее Артур всегда называл милым.
Она не желала казаться милой этой ночью. Она хотела быть ослепительной, светящейся, чародейкой, которая может соблазнить усталого воина остаться с ней навсегда. Взгляд Розалин безутешно скользил по недостаткам фигуры, скрытой ночной рубашкой. Невзрачная, возможно, стройная, но едва ли соблазнительная. И повязка, делающая одно из плеч толще, чем другое, не увеличивала ее привлекательность.
Достаточно ли зажила рана, чтобы рискнуть снять бинт? Испытывая тошноту от того, что могла увидеть, Розалин закрывала глаза, когда Вэл менял повязку. Но сейчас она распустила завязки ночной рубашки и приспустила ее с плеч.
Батист стек на стул, обнажая ее до талии. Слегка дрожащими пальцами Розалин начала снимать слои ткани. Ей давало надежду то, что она больше не чувствовала боли.
Какое бы лечение Вэл не применял, оно было на самом деле удивительным. Но когда последний кусок ткани оказался снят, Розалин издала горестное восклицание. Рана удивительным образом затянулась, но все еще была свежей, красной и ужасной. Девушка не могла обманывать себя. Даже по прошествии времени здесь останется шрам, портящий белизну ее плеча.
Розалин почувствовала, как ее горло сжалось, и быстро сглотнула, умоляя себя не быть смешной. Она должна быть благодарна хотя бы за то, что осталась живой. Какое значение имеет шрам? Она в любом случае никогда бы не смогла разоблачиться перед сэром Ланселотом, почувствовать его нежные ласки, его ласковые прикосновения, будучи уверенной, что не обладала достаточной красотой, чтобы соблазнить мужчину, даже если бы он все еще был жив и мог любить ее. А это было не так.
Вся это было… было слишком нелепым и безнадежным. Несмотря на все ее усилия, несколько слезинок покатились по щекам Розалин. Положив руки на столик, она спрятала в них лицо, тихо покоряясь своему отчаянию.
Потерявшись в своем несчастье, она не чувствовала легкого движения в воздухе, не осознавала, что больше не одна, пока глубокий голос не позвал мягко:
— Миледи?
Розалин выпрямилась как от толчка, сморгнув слезы. Казалось, голос звучал так близко, прямо позади нее, и все же она не видела в зеркале другого отражения, кроме собственного.
Он повернулась на стуле вполоборота, прежде чем увидела высокую фигуру мужчины, стоящего на расстоянии вытянутой руки. Одетый в кольчугу воин с черными волосами и усталым лицом, печальной улыбкой и измученными глазами. Такой же эфемерный как пламя свечи и все же более надежный и внушающий доверие, чем даже стены замка.
Крик радости сорвался с губ Розалин. Темные глаза сэра Ланселота тепло мерцали, но его приветственная улыбка ошеломленно застыла. Только тогда Розалин вспомнила о том, что почти раздета. Задохнувшись, она поспешно скрестила руки, прикрывая свою нагую грудь, вцепившись пальцами в плечи. Это движение, казалось, вывело сэра Ланселота из транса.
— Я… я сожалею, миледи. Очевидно, я пришел к вам слишком рано. Я сейчас… сейчас… — запинаясь, сэр Ланселот сделал движение, собираясь отступить от нее.
— О, нет! — воскликнула Розалин, боясь, что он собирается исчезнуть также внезапно как появился. Она начала подниматься, из-за чего ее ночная рубашка стала спадать еще ниже. Розалин быстро опустилась обратно на стул.
— Пожалуйста, не уходите, — прошептала она, хотя ее лицо пылало как в огне.
— Но, миледи, — начал сэр Ланселот, но тут же, нахмурившись, замолчал. Его смущение исчезло, когда он обратил внимание на ее лицо, и Розалин поняла, что следы от слез должно быть хорошо видны ему при свете свечей.
Ее больше испугало то, что он застал ее рыдающей, чем полураздетой. Она бы вытерла слезы, но убрать руки с их теперешнего места было нельзя. Девушка могла лишь наклонить голову.
К ее испугу, сэр Ланселот опустился на колени перед ней. Он пристально смотрел на нее, взглядом, полным заботы, и этого оказалось почти достаточно, чтобы Розалин снова начала плакать.
— Миледи, — сказал он. Его голос был, как мягкий бальзам. — Сегодня я надеялся найти вас в лучшем настроении.
— Так… так и есть. Теперь, когда вы здесь.
— И все же вы плакали. Почему?
— Не по какой-то особой причине. Так, слишком несерьезно, чтобы упоминать об этом.
— Расскажите мне, — настаивал он.
Розалин поежилась, чувствуя еще большее смущение, чем раньше.
— Если… если вы хотите знать, это потому, что я внезапно поняла, что… что у меня на плече остался этот ужасный шрам, — она с усилием выдавила кривую улыбку. — Теперь видите? Я же говорила вам, что это была просто глупость.
Сэр Ланселот, казалось, был несогласен с ней.
— Позвольте мне посмотреть на вашу рану, — требовательно произнес он.
Розалин покачала головой в ужасе от такого предложения.
— Пожалуйста.
Рыцарь не мог заставить ее подчиниться своей просьбе, но и она также не могла отказать мольбе в его глазах. Медленно, неохотно, Розалин скользила пальцами по плечу, пока не обнажила рану. Ее поразило то, что шрам как будто стал еще больше и отвратительней, чем она помнила.
Розалин с трудом отважилась взглянуть на сэра Ланселота, но не обнаружила отвращения в его глазах, только глубокую печаль. Он поднял руки, желая дотронуться до раненого плеча девушки.
Она не могла почувствовать его прикосновение, но все равно задрожала от затопившего все ее существо тепла. Как будто все его сожаление, его утешение, его забота струились прямо из его души к ней, заставляя ее дрожать.
— Это самая серьезная рана, которую я только видел, — сказал сэр Ланселот. — Как бы мне хотелось, чтобы она досталась моей грубой коже, а не вашему нежному телу. Но если вы думаете, что такой шрам уменьшит вашу привлекательность, вы сильно ошибаетесь. Ваша красота такова, что сияет изнутри.
Розалин улыбнулась ему дрожащими губами.
— Спасибо, сэр, но как все женщины, боюсь, я достаточно глупа, желая, чтобы эта внутренняя красота отражалась и на лице.
— Вы прекрасны, — его густые темные ресницы подрагивали, пока взгляд скользил по ее лицу, стройной шее, мягким выпуклостям груди.
Розалин осознала, что позволила свои рукам расслабиться, и ее груди вновь оказались почти обнаженными. Она должна была сразу же снова прикрыться, но, казалось, не могла пошевельнуться, удерживаемая выражением на лице сэра Ланселота.