— П-правда? — запинаясь спросила Розалин.
— Да. Ты же не думала, что я получил их за то, что совершил какие-то необычайные подвиги?
Розалин почувствовала, как предательский румянец заливает ее щеки, потому что именно это она и предположила. Впервые наткнувшись на эти медали, она провела столько восхитительных минут, представляя, какие героические деяния мог совершить ее муж, чтобы заслужить такую честь.
Ланс бросил медали в шкатулку и легко пощекотал подбородок жены.
— Не пытайся сделать из меня героя, моя девочка. Ты просто разочаруешься.
«Весьма вероятно, он прав», — с грустью подумала Розалин. Но когда муж двинулся, чтобы бесцеремонно бросить шкатулку под обеденный стол, ее охватила необъяснимая потребность возразить ему.
— Тебя назвали в честь легендарного героя, — напомнила она ему. — Возможно, самого великого героя всех времен.
— Идея моей матери, не моя. Если бы я мог говорить на своих крестинах, то предупредил бы их, что они совершают очень большую ошибку. Я даже не очень хорошо орудую мечом.
— Нет? — Розалин с трудом скрыла свое разочарование. — Мне показалось, ты обращался с ним достаточно хорошо, когда я вошла в зал.
— Сражаясь против маленькой девочки, — фыркнул Ланс. — Если бы я встретил действительно искусного соперника, сцена смерти, которую я разыграл, могла бы быть настоящей. Не то что мой друг Рейф. Он дерется как дьявол. Лишь мой брат не уступал ему в мастерстве.
— Вэл?
Ее удивление вероятно было очевидным, потому что Ланс усмехнулся.
— О, уверяю тебя Святой Валентин когда-то очень уверенно обращался с мечом, прежде чем… прежде чем…
Ланс замолчал, его улыбка увяла.
«Прежде чем несчастный случай сделал Вэла хромым?» — хотела подсказать Розалин. Но она провела в Замке Леджер достаточно времени, чтобы понять, что здесь об этом никогда не говорили. Любого упоминание о ранении было достаточно, чтобы мягкий взгляд Вэла стал печальным, а глаза Ланса потемнели от более болезненных эмоций.
Розалин хотела спросить Ланса о том, что случилось с Вэлом, ведь это могло бы помочь ей понять мужа, но тот уже отошел от нее и поднял деревянные мечи, чтобы убрать их. Розалин последовала за ним, с удивлением заметив, что эти фальшивые клинки удостоились чести висеть на стене, под коллекцией намного более смертоносных реликвий: средневековых палашей, кинжалов и даже пары пик.
Несмотря на то, что мечи были лишь деревянными игрушками, они оказались удивительно искусно сделаны. Их рукояти украшала изящная резьба с замысловатыми завитками.
Приглядевшись получше, Розалин заметила на одном из клинков имя, нацарапанное явно в порыве мальчишеского энтузиазма.
— Сэр Ланселот, — вслух прочитала девушка.
Ланс пожал плечами и объяснил:
— Мой брат и я всегда спорили из-за того, кому какой меч принадлежит. Поэтому мы написали на них имена. Этот принадлежал Вэлу, — он указал на игрушечное оружие, которое пристраивал рядом со своим.
Но имя, аккуратно вырезанное на поверхности клинка, отличалось от того, что Розалин ожидала увидеть. Не Валентин, а…
— Здесь написано сэр Галахад [25], - прошептала она. Понимание вдруг пронзило ее. Она подняла удивленные глаза на Ланса: — Ты и твой брат обычно играли в рыцарей Круглого стола?
Слабый румянец окрасил щеки Ланса.
— Мм… я уверен, это была идея Вэла, — смущенно произнес он. — Мой отец сделал для нас деревянные мечи, после того как мы попытались стащить со стены настоящие.
— Но здесь пять штук, — Розалин в замешательстве указала на еще три замысловато украшенных игрушечных клинка, прикрепленных к стене.
— Да, эти принадлежали моим сестрам. Леди Сент-Леджер не удовлетворялись играми в попавших в беду принцесс. Ах, нет! Леони всегда настаивала на том, чтобы быть королем Артуром. Она очень деспотичная девица, страстно желающая командовать всеми. А Фиби была нашим благородным рыцарем Гавейном [26]. Последний меч принадлежал Мэрайе, нашей маленькой мышке. Ей нравилось изображать дон Кихота.
— Дон Кихота?
— Мм, да. Мышка имела склонность немного путаться в истории.
Розалин улыбнулась, но пробежала пальцами по рукоятке игрушечного меча Ланса с чувством какой-то тоски, прекрасно представляя, как весело было детям Сент-Леджеров. В старой зале должно быть эхом отдавались детские крики и смех, что так отличалось от тишины ее собственного детства, наполненного скитаниями по одиноким тропинкам в саду в компании воображаемых друзей.
— Как я завидую тебе, Ланс Сент-Леджер, — прошептала она. — Иметь брата и столько сестер. Наверно, это чудесно — быть частью такой большой семьи.
— Теперь это твоя семья, — напомнил он, лениво прислонившись к стене и глядя на нее. — Они все будут рады приветствовать тебя.
— Вы очень щедро делитесь тем, что вам дорого, сэр.
— Нет, я просто беспечен, — сухо сказал Ланс. Но странное выражение проскользнуло в его глазах, что-то близкое к сожалению. После краткого колебания он выпрямился и спросил: — Ты бы хотела увидеть их?
— Кого?
— Других членов моей семьи.
— Т-ты имеешь в виду, что они вернулись? — Розалин застыла, охваченная паникой при мысли о встрече с сестрами мужа, которых она никогда не видела. А родители Ланса… Ее рука нервно сжала воротник платья, и Ланс тихо засмеялся, поспешив успокоить Розалин.
— Нет, я говорил лишь о портретах. Они висят на дальней стене, прямо здесь.
— О, — Розалин с облегчением выдохнула. — Да, я бы хотела увидеть их.
Муж предложил ей руку, и она неуверенно оперлась на нее, положив пальцы на его рукав. Ланс повел ее к дальней стене, которая действительно была покрыта портретами поколений Сент-Леджеров. Картины завладели вниманием Розалин, и она даже не заметила, каким голодным взглядом Ланс рассматривает ее лицо.
Будь он проклят, если понимал, что делает, притащив Розалин посмотреть на заплесневелую коллекцию семейных портретов, которые он сам всегда считал скучными. Но он достиг той степени отчаяния, когда был готов прибегнуть к любой уловке, любому предлогу, чтобы она осталась с ним, чтобы задержалась там, где он мог видеть солнечный свет, играющий на ее волосах, где он мог быть чем-то большим, чем простая тень, где он мог, в конце концов, протянуть руку и коснуться ее.
Понимание того, какую власть имеет над ним эта стройная, хрупкая женщина с мечтательным взглядом, внушало Лансу страх и приводило в смятение. Она возрождала его надежды, трогала его сердце, возбуждала давно забытые желания.
Когда Розалин что-то спросила у него, Ланс склонился, чтобы лучше слышать ее, наслаждаясь просто звуком ее голоса. К сожалению, он не мог ответить на вопрос жены. Она интересовалась, как звали лихого всадника на одной из картин, но Ланс не помнил его имени.
За этими портретами стояло столько сказок и легенд, что он мог бы весь день удерживать внимание Розалин. Вэл, конечно, так бы и сделал. Впервые в жизни Ланс пожалел о том, что мало знает о семейной истории.
Единственный предок, с которым он был по-настоящему знаком, — Просперо. «Слишком хорошо знаком», — мрачно подумал Ланс. Он не отваживался даже произнести это имя, учитывая их последнюю встречу с колдуном.
Вместо этого он повел Розалин к более современным портретам. Почувствовав, как она крепче сжала его руку, Ланс начал понимать, с каким трепетом девушка рассматривала всех этих родственников, которых никогда не встречала.
Но он не был уверен, что портрет его отца успокоит ее. Запечатленный на фоне драматического пейзажа изрезанных волнами скал, Анатоль Сент-Леджер яростными черными глазами взирал на них с портрета. Художник не сделал ничего, чтобы смягчить резкость черт, которую подчеркивал бледный шрам, пересекающий лоб Анатоля. Его черные волосы были забраны в строгую косу. Мастер прекрасно передал высокий рост ужасного лорда, его ауру непререкаемого авторитета.
— Это мой отец, — сказал Ланс голосом, хриплым от болезненного смешения эмоций, которые отец пробуждал в нем: гордость, борющаяся с отчаянием. Потому что он никогда не сможет быть сыном, достойным такого отца.
— Какое замечательное лицо, — с восторгом прошептала Розалин, хотя и прижалась немного ближе к Лансу, изучая этот пугающий портрет.
— Да. К сожалению, я совсем не похож на него.
Девушка бросила на него недоверчивый взгляд.
— Ланс, ты — зеркальное отражение этого мужчины.
Теперь настала очередь Ланса выглядеть недоверчивым. Он раздумывал, не нуждается ли его Владычица Озера в очках.
Но Розалин продолжала настаивать.
— У вас обоих одинаковые волосы, те же глаза, тот же орлиный нос, хотя должна признать, что твое лицо более…более…
— Слабохарактерное?
— Нет, — она залилась жарким румянцем, опустив голову. — Я собиралась сказать… привлекательное.
— Спасибо, миледи, хотя сомневаюсь, что моя мать согласилась бы с тобой.
Розалин продолжила серьезно изучать портрет Анатоля Сент-Леджера.
— Он выглядит очень суровым, — взволнованно сказала она.
— Он может таким быть, — признал Ланс, хотя часто наблюдал, как смягчаются глаза его отца, когда тот смотрит на свою жену, или поднимает одну из дочерей к себе на колени, или взъерошивает волосы Вэла. Это так отличалось от той суровости, с которой он разглядывал своего старшего сына. Но Ланс полагал, что дал отцу достаточно причин для такого мрачного взгляда.
Приобняв Розалин за плечи, он попытался успокоить ее.
— Тебе не следует бояться моего отца. Без сомнения, ты слышала, что местные называют его ужасным лордом Замка Леджер, но это уважительный титул, потому что он так яростно заботится о людях в его владениях. Он прекрасный хозяин, абсолютно непогрешимый. Я слышал, что он ошибся лишь один раз за всю жизнь, предсказав, что наш дворецкий Уилл Спракинс станет отцом дюжины детей, — Ланс усмехнулся. — А Уилл произвел на свет тринадцать.
— Твой отец предсказывает будущее? — спросила Розалин, широко раскрыв глаза. — Как… как оракул?
Ланс вздрогнул от того, что не смог вовремя прикусить свой длинный язык. Этой темы лучше было бы избежать. Но если Розалин не услышит об этом от него, она вполне может узнать все от кого-нибудь другого.
— Мм… да, мой отец известен тем, что у него появляются необъяснимые видения будущего, которые обычно сбываются.
Кто-нибудь другой решил бы, что он сошел с ума или просто шутит. Но леди, которая верила, что влюбилась в дух Ланселота дю Лака, очевидно, могла допустить почти все.
Розалин просто серьезно кивнула, услышав слова Ланса.
— В деревне говорят, что многие Сент-Леджеры обладают необычными способностями.
Она легко коснулась пальцами своего раненого плеча.
— Вэл обладает уникальным даром исцеления, ведь так?
— Да, — согласился Ланс, хотя не был уверен, что способность Вэла забирать чужую боль — дар, а не проклятье.
— А ты? — спросила Розалин, невинно глядя на него.
Ланс растерялся, мысленно чертыхнувшись, потому что должен был предвидеть этот вопрос, но быстро взял себя в руки.
— О, у меня нет никаких исключительных талантов, которые можно было бы использовать во благо других — уклончиво ответил он и быстро вернул разговор к Анатолю Сент-Леджеру.
— Кроме видений, мой отец также обладает сверхъестественной способностью чувствовать местоположение любого в замке. Чертовски неудобная штука, когда прячешься, надеясь не быть пойманным за совершением какой-то шалости.
— Что, я полагаю, ты часто делал.
— Слишком часто. Меня бесчисленное множество раз вызывали в его кабинет.
Должно быть, в его голосе проскользнуло какое-то напряжение, поскольку Розалин робко спросила.
— Значит, вы с отцом не очень хорошо ладите?
— Нет, но, боюсь, это больше моя вина, чем его, хотя я никогда открыто не бросал ему вызов до того, как пожелал пойти в армию.
— Твой отец не хотел, чтобы ты делал это?
— Нет, — скривился Ланс, думая, что это еще мягко сказано. Он слишком хорошо помнил их ужасную ссору из-за этого, боль, причиненную его матери.
— Корнуолл — это еще не вся вселенная, сэр! — злился Ланс, шагая взад и вперед перед столом отца, как запертый в клетке лев. — За его пределами есть огромный мир, и прежде чем я стану чертовски старым, я бы хотел посмотреть на него.
— Возможно, если бы ты побольше знал об этом мире, ты бы этого так страстно не желал, мальчик, — проворчал его отец.
— А что ты знаешь о нем? Ты за всю твою жизнь не уезжал дальше, чем на пять миль от Замка Леджер.
Отец бросил на него предостерегающий взгляд, и Ланс понял, что близок к недопустимому неуважению, но был слишком вне себя от злости, чтобы беспокоиться об этом.
— Ты даже не можешь назвать мне причину, по которой мне нельзя делать это. Ты ведь не видел в одном из своих видений предсказание, что меня ждет какая-то беда.
— Нет, — неохотно признался его отец. — Ничего такого ясного как видение, только это сильное предчувствие.
— Предчувствие, — презрительно фыркнул тогда Ланс.
— Я не могу представить, какого черта он имел в виду, — задумчиво произнес Ланс. — Помню, я потребовал: «Что такого ужасного, ты думаешь, я найду?» И ответ моего отца не имел никакого смысла. Он сказал: «Не то, что ты найдешь, пугает меня, мальчик. А то, что ты потеряешь».
Ланс осознал, что говорил вслух, только когда Розалин мягко спросила его:
— Что же случилось? Ты сбежал?
— Нет, но мой отец, должно быть, понял, что я планирую сделать это, или мама вступилась за меня. Он, наконец, смягчился и купил мне офицерский патент. Но я никогда не видел его таким несчастным, как в тот день, когда уезжал из Корнуолла, — Ланс вздохнул. — Потому что, как обычно, он был прав.
— Значит… ты что-то потерял?
— Все, — хрипло ответил Ланс. Честь, мечты и самоуважение. Он навечно утратил все шансы стать сыном, достойным Анатоля Сент-Леджера. Усилием воли вернувшись из прошлого в настоящее, Ланс поспешил сменить тему, привлекая внимание Розалин к нескольким более маленьким портретам.
— Конечно, отец держит портрет мамы в своем кабинете. Но здесь есть мои сестры.
Ланс указал на три овальных портрета улыбающихся молодых женщин с яркими глазами.
— Рыжеволосый ребенок с властным выражением — Леони. Львица, так я называю ее. Рядом с ней Фиби, обнимающая одну из своих любимых кошек. Последняя девочка с мягкими каштановыми кудряшками — Мэрайя, наша маленькая мышка, и, я уверен, ты узнала Валентина.
Ланс указал на портрет брата. Вэл, как обычно, позировал в библиотеке с книгой в руке. На его лице застыло мечтательное выражение.
Розалин шагнула ближе, внимательно разглядывая все картины, особенно изображения сестер мужа. Она восхищалась их красотой так же, как и мастерством художника.
— Мой отец нарисовал их, — заметил Ланс.
— Твой отец?
— Да, я знаю, — усмехнулся Ланс. — Удивительно, не так ли? Он больше похож на человека, орудующего боевым топором, а не кистью. Но уверяю тебя, он удивительно талантлив.
— Ты не должен убеждать меня в этом. Портреты говорят сами за себя, — пробормотала Розалин. — А где же твой?
— Моего нет. Боюсь, я всегда был слишком беспокойным, чтобы стоять неподвижно, даже для того, чтобы отец успел сделать предварительный набросок.
— Но… но разве это не ты?
Ланс начал отходить, но вернулся, чтобы посмотреть, о чем говорит Розалин. Она указала на одинокую картину, помещенную в прямоугольную позолоченную раму, дополнение на стене, которое Ланс не заметил, когда вернулся домой.
Он шагнул ближе, его глаза сузились при виде изображения молодого мужчины в пурпурной форме, гордо стоящего во всей своей красе. Свое собственное изображение.
У Ланса перехватило дыхание. Он как будто смотрел в зеркало и видел, как прожитые годы исчезают. Было и болезненно, и трогательно разглядывать свое молодое самонадеянное лицо, дерзкое во всей безрассудной уверенности восемнадцатилетнего юнца, который думал, что может покорить мир, победить всю армию Наполеона и вернуться домой к чаю, лишь немного запачкав свою форму.