— Нет, у тебя нет причин винить себя, Ланс, или верить в то, что я рассказал тебе, — Рейф тяжело вздохнул. — И нет причины, по которой меня должно заботить это. Но слушай внимательно, потому что у меня нет намерения повторять еще раз. Я не убивал твоего брата.
Мортмейн был прав. У Ланса не было причин верить ему, и он не верил.
— Это с тобой Вэл боролся прошлой ночью, — сказал он. — Горничная видела тебя.
— Да, я поймал святого Вэла, когда он шатался по моей комнате. Он нашел все, доказательства моего партнерства с Брэггсом и это, — Рейф вытащил осколок кристалла, свисающий с кожаного шнурка.
— И все же ты утверждаешь, что не… — пылко начал Ланс.
— Да. Признаю, мы обменялись несколькими оскорблениям. Между нами даже произошла стычка, и я вышвырнул твоего брата из своей комнаты. Он ушел, думаю, с намерением позвать мужчин из деревни, чтобы нас арестовали.
— И ты думаешь, я поверю, что ты просто отпустил его?
— Именно так я и сделал. Мне было наплевать, кого он приведет. Я уже решил уехать, стряхнуть пыль этой проклятой части планеты с моих сапог навсегда.
— Тогда кто же убил моего брата?
Вместо ответа Рейф вскочил на ноги и вытащил нож из сапога. Когда он направился вперед, Ланс отшатнулся, инстинктивно напрягшись.
Но рот Рейфа изогнулся в холодной улыбке.
— Не беспокойся. Я просто хочу показать тебе кое-что.
Нагнувшись, он разрезал веревку, связывающую лодыжки Сент-Леджера, затем поднял его на ноги. В течение секунды Ланс покачивался от головокружения, борясь с качкой судна и болью в ногах, онемевших от пут. Он бы упал на колени, но Рейф поддержал его, пока Ланс не смог сделать неуверенный шаг вперед.
Мортмейн вывел его из каюты на палубу. Ланс тут же отшатнулся от порыва сырого ветра, ударившего ему в лицо, принесшего соленую дымку моря. Его глаза пытались приспособиться к таинственному залитому лунным светом миру, которым оказался корабль Рейфа: вокруг в тени бродили странные люди, над головой поскрипывали корабельные снасти.
Ланс, спотыкаясь, шел вперед, пока не смог опереться на поручень, корабль так накренился под ним, что он был уверен, что они уже вышли в открытое море.
Но, посмотрев в темноту, он с удивлением увидел контур берега вдалеке. Они все еще стояли на якоре, и на секунду Ланс почувствовал дикое желание попытаться спрыгнуть с корабля и уплыть.
Но его руки все еще были крепко связаны, и он бы камнем пошел на дно, прежде чем сумел бы отплыть на пару метров от судна. Кроме того, Рейф уже подошел к нему и, развернув, прокричал сквозь ветер:
— Вот. Смотри сюда.
Этот приказ удивил Ланса, и он помедлил с подчинением. Рейф сжал его подбородок и заставил поднять голову. Ветер бросил Сент-Леджеру в глаза пряди волос, он прищурился, сначала не увидев ничего, кроме запутанных пересечений корабельных снастей и возвышающихся мачт.
Затем облака сместились с поверхности луны, бледный свет высветил неуклюжий силуэт, свисающий с одной из балок. Громоздкую человеческую фигуру. Когда ветер пошевелил висящее тело, обмотанное концом прочной веревки, Ланс смог увидеть кто это.
Сайлас Брэггс. Его голова на толстой шее свесилась на одну сторону, как у сломанной куклы.
— Вот, сэр Ланселот, — прорычал Рейф ему в ухо. — Я отдаю тебе человека, который убил твоего брата.
— Боже мой, — хрипло произнес Ланс, отпрянув. Он и прежде видел повешенных мужчин в армии: дезертиров, мародеров, насильников. И если Рейф говорил правду, и Брэггс убил Вэла, то, без сомнения, заслужил такую судьбу.
И все же его вид вызывал у Ланса тошноту. Но Рейф бесстрастно смотрел на раскачивающееся тело Брэггса, ни одна эмоция не тронула его спокойные привлекательные черты.
— Мое собственное правосудие, — сказал Мортмейн с мрачным удовлетворением. Он снова перевел взгляд на Ланса: — Но не льсти себе, что я сделал это по каким-то сентиментальным побуждениям. Из уважения к покойному Валентину или… или потому что чувствую, что должен тебе что-то. Я отдал приказ Брэггсу. Он не должен был трогать твоего брата. И никто не может противоречить Мортмейну.
Рейф произнес последние слова так тихо, что Ланс едва расслышал их в реве ветра и волн. Но этого было достаточно, чтобы по его спине пробежала дрожь.
— Ты опасный человек, Рейф, — сказал он. — Мой дядя Мариус когда-то говорил мне об этом. Он сказал, что ты похож на какое-то существо, наполовину прирученное, наполовину дикое.
— Мудрый доктор Мариус. Он прав. Много лет я борюсь с собственным особенным волком, — жесткая линия рта мужчины дрогнула в выражении печальном и измученном. — И я так чертовски устал, Ланс.
— Этого не должно было случится, Рейф. И все еще не слишком поздно для тебя свернуть с пути, который ты выбрал, — отчаянно произнес Ланс. — Если ты сказал мне правду, мы сможем доказать, что убийца Вэла — Брэггс. Что касается твоих преступлений, единственный, кто знает о них, это…
— Это ты, — отрезал Рейф. — Ты действительно готов простить мне все, что я совершил?
— Я… я не знаю, — был вынужден признать Ланс. — Но очень мудрый мужчина однажды пытался убедить меня, что одна из самых трудных вещей, которые должен сделать человек, это простить самого себя.
Рейф посмотрел на него темными, как ночь, сердитыми глазами, и Лансу почудилось, что он почти видит, как тот борется со своими внутренними демонами.
Прозвучал раскат грома, мужчины невольно подняли глаза к небу, где облака начали принимать все более угрожающую окраску.
Один из дородных моряков Рейфа крикнул:
— Капитан, собирается ненастье.
Когда Мортмейн не ответил, мужчина рискнул поторопить его:
— Разве мы не должны сняться с якоря?
Рейф еще немного посмотрел на него, его челюсть окаменела.
— Да, — сказал он больше себе. — Пропащая Земля никогда не была подходящим местом для того, чтобы находиться здесь в бурю.
Быстро отойдя от Ланса, он начал выкрикивать отрывистые приказы, которые заставили его людей заторопиться. Он, казалось, почти забыл о Лансе, пока плотный моряк не ткнул пальцем в направлении Сент-Леджера.
— А что делать с ним, сэр?
Рейф снова посмотрел на Сент-Леджера. Через палубу, сквозь темноту их глаза встретились, и на одно мгновение Ланс почувствовал, что все, чем они когда-либо были друг для друга, их дружба, вся его жизнь находится на чаше весов.
Затем Рейф отвернулся:
— Заприте его в трюме.
— Нет! — сердце Ланса упало, и он попытался сопротивляться. Но это было бесполезно, поскольку он был ослаблен ударом в голову, а его руки все еще связаны.
Два мускулистых матроса оттащили его под палубу и втолкнули в какую-то сырую кладовую на корме судна. Когда люк над его головой захлопнулся, Ланса поглотила тьма.
Первые несколько минут он провел в тщетных попытках ослабить свои путы, но лишь поранил запястья. Рейф слишком хорошо связал его. Без сомнения, какими-нибудь проклятыми морскими узлами.
Что касается попыток найти какой-нибудь острый предмет, чтобы разрезать их… «Пропади все пропадом», — подумал Ланс. Он не видел даже своих рук в этой чертовой дыре.
Извиваясь, он попытался сесть, напрягаясь, задыхаясь, хотя такие усилия заставляли его голову разрываться от боли.
Он чувствовал, что корабль качается и дрожит вокруг него, и качка становится все сильнее. Значило ли это, что они наконец-то идут полным ходом, или что разразился шторм? Ланс отчаянно прислушивался к любому звуку того, что происходило наверху, но ничего не мог услышать из-за рева волн, скрипа и скрежета дерева.
Ланс вздохнул, раздумывая над будущим, которое в это мгновение выглядело совсем не радостным. Он пытался успокоить себя, говоря, что если бы Рейф действительно хотел избавиться от него, то сделал бы это раньше. Он бы не спас его от Брэггса.
Но будет очень легко выбросить человека за борт, когда они выйдут в открытое море. Мог ли Рейф сделать такое: хладнокровно убить Ланса?
Несмотря на все, что натворил Рейф, Ланс все же не хотел верить в это. Но он вспоминал темную борьбу в глазах Мортмейна, воспоминал мягкое предупреждение Мариуса:
«Рейф… частично прирученный, а частично дикий, и это разрывает его. Ты должен быть осторожным, Ланс, если окажешься поблизости, когда он, наконец, примет решение».
«Однажды я поверил в Рейфа Мортмейна, и заплатил за это огромную цену», — печально подумал Ланс. Он больше не мог позволить себе подобное доверие или к утру будет мертв.
А Ланс обнаружил, что для мужчины, который когда-то так страстно желал расстаться с жизнь, сейчас он очень дорожит ею из-за своей Владычицы Озера.
Он подумал о Розалин: что она делает сейчас? Все еще плачет и беспокоится за него, ее прекрасные голубые глаза покраснели, а щеки мокрые от слез?
Ланс грустно улыбнулся сам себе в темноте. Был ли он первым дураком, который рисковал своей жизнью из-за этой идиотской борьбы, поисков мести, какого-то глупого понятия о чести, только чтобы осознать, когда стало уже слишком поздно, что все это не стоило того? Что не было ничего важнее, чем снова оказаться в нежных объятиях его леди.
Он так и не смог сказать Розалин, как сильно любит ее, у него так и не было шанса исправить свою ужасную ложь. «Но еще не поздно сделать все это», — решил Ланс. Он не позволит этому случиться.
Он был Сент-Леджером, черт возьми, тем, кого прежде никогда не сдерживали какие-то земные причины. Его сердце немного дрогнуло от перспективы использовать сейчас свою силу, его дух будет скитаться, оставив тело здесь, связанным и беспомощным, на корме этого корабля. На милость Рейфа Мортмейна.
«Какой еще у меня есть выбор?» — убеждал себя Ланс. Один из кораблей его дяди Адриана, возможно, стоял на якоре рядом с Торрекомбом и мог бы преследовать судно Рейфа, перехватить его. Ланс просто будет скитаться достаточно долго, чтобы оповестить кого-нибудь о своих сложностях. И увидеть Розалин, сказать ей, как сильно он любит ее, уверить ее, что все будет в порядке.
Приняв решение, Ланс откинул голову на мешок. Заставив себя расслабиться, он закрыл глаза, погружаясь в… в собственную тьму.
Где вся боль, все страдания, все физические ощущения исчезали. Где он становился легче и легче. Как корабль, натянувший якорный канат, его дух рвался вверх, сбрасывая обузу его плоти.
Он завис в воздухе на секунду, глядя на массу, которая была его неповоротливым телом. Потом Ланс направился наверх: палуба корабля казалась не более чем призрачным размытым пятном. Он понесся быстрей, не желая, чтобы кто-нибудь заметил странное явление, которым он стал. Он скрылся во тьме ночной, глухой к реву ветра, холодным струям дождя, всполохам молний. Ко всему, что он не мог почувствовать.
Но он мог ощутить грубую силу шторма. Вспышка — так всегда называли его рыбаки, эту внезапную ярость стихии, которая отправила на дно морское множество кораблей.
Паря на границе облаков, Ланс остановился, чтобы бросить взгляд назад, и то, что он увидел, наполнило его тревогой. «Цирцея» попала в беду, раскачивающаяся, безжалостно гонимая обратно по направлению к рифам Пропащей Земли.
Ланс заколебался, понимая, что только что совершил ужасную ошибку, бросив тело там, на корабле, который беспомощно болтался на волнах, как одна из тех игрушечных лодок, которые они с Вэлом когда-то запускали на озере Мэйден.
Должен ли он вернуться обратно, воссоединиться с телом, попытаться вырваться на свободу из трюма, прежде чем станет слишком поздно? Но уже было слишком поздно.
«Цирцея» ударилась о скалы, как будто ее бросила могучая рука. Ланс с беспомощным ужасом наблюдал, как сломались мачты, корабль развалился и начал тонуть вместе со всем экипажем. Включая тело Ланса Сент-Леджера.
Глава 22
Розалин давно отказалась от мысли поспать, хотя было далеко за полночь. Часы на каминной полке отбивали первые часы наступающего дня, а она бесцельно бродила по библиотеке, вглядываясь в залитые дождем высокие окна.
Сады, раскинувшиеся у замка, обычно были местом, наполненным магическим лунным светом, душистыми цветами и легким бризом. Но прошедшая буря обломала ветки деревьев, оставив за собой усыпанную листьями землю. А в небе, все еще черном и затянутом облаками, не было видно ни единого проблеска звезд и луны.
Розалин закусила кулак, чтобы хоть как-то унять страхи и приглушить переживания за мужа, застигнутого где-то ненастьем в своем бессмысленном поиске мести.
«Нет, он не один», — пыталась успокоить себя Розалин. Вскоре после отъезда Ланса она перестала лить бесполезные слезы и созвала всех крепких мужчин, которых только смогла найти — камердинеров, конюхов и даже лакеев.
Собрав их всех вместе, она приказала им отправляться на поиски своего хозяина и в дальнейшем сопровождать его, даже если он распорядится иначе, удержать Ланса от драки, которую он так жаждет, и заковать этого ужасного Рейфа Мортмена в кандалы.
Розалин никогда не читала, чтобы какая-нибудь героиня старых легенд поступала подобным образом: вмешиваясь в смелые поступки своего рыцаря, пытаясь остановить поединок, посылая спасательный отряд… Ланс, скорее всего, рассердится на нее.
«Но мне все равно», — дерзко подумала Розалин. Это была не какая-то сказка о рыцарях, героях или глупых вздыхающих девах. Это касалось Ланса Сент-Леджера, человека, которого она любила. И все, чего она так желала, — так это чтобы он вернулся домой. Невредимым.
Она сама бы отправилась на его поиски, если бы в Замке Леджер не нуждались в ней так сильно. Как раз когда мужчины седлали лошадей, прибежала обезумевшая от горя Кейт. Она требовала встречи с Валентином, в ярости заявив, что не могло быть правдой то, что ей сказали. Он не мог умереть. Только не ее Вэл. Розалин с сочувствием посмотрела на залитое слезами лицо ребенка, а затем сжала ее в объятиях.
Это походило на попытку успокоить раненого воробышка, который в отчаянии махал сломанными крыльями, пытаясь вырваться на свободу. Но, в конце концов, Кейт затихла, и принялась выплакивать свою боль на груди Розалин.
Еще долгое время после отъезда мужчин Розалин утешала и баюкала девочку. Она гладила волосы Кейт, пока та, наконец, обессилив, не провалилась в сон.
Уложив Кейт в свою постель, Розалин, устало потирая болезненно одеревеневшую от напряжения и ноющую шею, подумала, что ей и самой не помешал бы отдых. Но она не смогла бы уснуть, пока не вернется Ланс.
Все же она должна найти более полезное занятие, чем просто расхаживать взад-вперед и мучиться от переживаний. Розалин отвернулась от окон. Ее утомленный взгляд в задумчивости скользнул к книжным полкам.
Ей пришла в голову мысль, что нужно отправить записку Эффи, даже несмотря на столь поздний час. Вероятно, Эффи не имела понятия о том, что Кейт убежала в Замок Леджер. Не то, чтобы в этом было что-то необычное, но, учитывая забывчивость женщины, она, возможно, будет переживать, когда утром обнаружит, что ее воспитанница пропала. Уж лучше Розалин быстро набросает записку, которая все объяснит.
К тому же, нужно было написать еще несколько писем, поскольку многие жители Сент-Леджера еще не знали о трагедии, которая постигла их. Мариус, любивший Вэла как собственного сына, находился в разъездах, посещая тяжело больных пациентов. Доктора нужно вызвать домой и все рассказать.
И потом была еще семья Вэла, путешествующая за границей. Его суровый и величественный отец, милая, обладающая редкостным здравомыслием мама и три младшие сестренки, чьи веселые лица улыбались Розалин со своих портретов. «Какое грустное и нелегкое это будет письмо, — подумала она. — Какое горе обрушится на эту семью, к тому же, в такой дали от дома».
Самое меньшее, что Розалин могла сделать, — так это снять столь тяжкий груз с плеч Ланса. Пододвинув свечу поближе, она решительно уселась за стол, стараясь не задерживать взгляд на книгах, разбросанных по широкой дубовой поверхности.
Ведь это были книги Вэла: его учебники по медицине, драгоценная и потертая история Корнуолла, которая так и лежала открытая, как если бы он в любой момент мог вернуться. Розалин не смогла протянуть руку и просто закрыть ее. Это этот простой жест представлялся ей слишком трудным — словно подтверждал, что все кончено.