— Не смею и думать…
— Ах, брось эти церемонии. Ты спас меня и потому являешься самым близким мне человеком.
Принцесса подняла вуаль. Лицо ее было одухотворенным и прекрасным, черты — словно выточенными из молочно-белой яшмы. В глазах принцессы сияло расплавленное золото, и вся она была величественной, но в то же время простой и земной.
— Я хороша, да? — улыбаясь, спросила принцесса Ченцэ.
Друкчен кивнул не в силах оторвать взгляда от прекрасного лица.
— Мой жених находит черты моего лица слишком резкими и нехарактерными для жителей Шамбалы, — опуская вуаль, проговорила принцесса. — Во мне еще много осталось от жительницы внешней земли.
— Не смею здесь выразить своего мнения, — смутился Друкчен.
— Ах, как ты робок. Впрочем, надо выпить вина. Ведь для тебя сегодня праздничный день: ты впервые, о да, и навсегда покинул лечебные палаты доктора Гамбы. Ты здоров, жив, полон сил, и за это надо выпить!
Принцесса трижды хлопнула в ладоши. Перед нею материализовался юноша в темно-синей одежде.
— Лучшего вина, кубки и фрукты, — потребовала принцесса. — И поскорее!
— Будет исполнено, госпожа.
Юноша исчез, а буквально через минуту появился с подносом, на котором стояло заказанное принцессой.
— Поухаживай за мной, Друкчен, — улыбнулась принцесса и снова откинула вуаль. Словно солнце воссияло! — Налей мне вина.
Друкчен повиновался. Он налил вина принцессе, наполнил и свой кубок.
— Выпьем за продолжение нашей жизни, Друкчен! — весело сказала принцесса Ченцэ.
Они выпили. Вино было изумительным, оно слегка ударило в голову Друкчену, но в целом он чувствовал себя превосходно.
— Ты еще не бывал во дворце, — сказала принцесса, отщипывая виноградину. — Но с этим спешить не стоит. Дворец… он так роскошен, что это подавляет. Даже я чувствую себя в нем неуютно. Хотя моего жениха это удивляет. Он даже хотел, чтобы лекарь поговорил со мной — вдруг это проявляет себя моя прошлая память. Хотя принц не верит, что я была еще кем-то кроме как принцессой Ченцэ. Но ему приходится верить, иначе как же это объяснить с точки зрения сансары?
— Ваш раб плохо знает, что такое сансара, — поклонился Друкчен.
— Значений этого понятия существует несколько, но вот основные из них: переход, рождения, следующие друг за другом, жизнь, жизненный цикл, круг. Сансара — повторяющийся от рождения к рождению цикл жизни со всеми его страданиями, от которых освободиться можно только благодаря проникновению в нирвану. Круг, понимаешь? Замкнутый круг.
— Спасибо, ваше высочество.
— А помнишь, как я рассказывала тебе о Будде?
— О, мне никогда этого не забыть.
— У нас впереди еще немало таких разговоров. Мне здесь немного одиноко, Друкчен. Конечно, принц и родители — это прекрасно, но они только и делают, что созерцают и самосовершенствуются. А мне бы хотелось чего-то более… живого. Кстати, ты умеешь танцевать?
— Танцевать? О нет.
— Жаль. Я тоже не умею. А придется. Скоро праздник, во время которого я должна исполнить с принцем ритуальный танец. Но принц не учит меня. Правда, он пообещал, что подарит мне учительницу танцев — настоящую дакини. Здорово, да? Давай выпьем еще вина.
Они выпили вина, а потом принцесса сказала:
— Я хотела видеть тебя, Друкчен, не только за тем, чтобы болтать и пить вино. Мы сейчас поедем выбирать тебе жилище.
— Жилище?
— Да. Твой дом. В Шамбале у каждого свое жилище, здесь нет сирых и бездомных. Ты готов к поездке?
— Да, ваше высочество.
— Отлично. Тогда идем. Я позволяю тебе поддерживать меня под руку. Я чуть-чуть напилась.
Они вышли из беседки и сели в повозку. Прекрасногривый конь шел медленно, давая возможность своим седокам как следует осмотреться.
Скоро Друкчену стало не по себе от созерцания огромного количества улиц и прекрасных жилищ. К тому же многие жители, завидев повозку принцессы, выходили на проезжую часть, падали на колени и просили благословения. Это сильно затрудняло движение.
Наконец повозка свернула в небольшой глухой проулок, обсаженный тисами и рододендронами. Здесь стоял всего один дом. Но какой! Красотой он напоминал пагоду; двухэтажный, со скошенными разукрашенными крышами, с отделкой из перламутра и ляпис-лазури, с круглыми окнами, затянутыми прозрачной тканью, с воротами, которые поддерживали колонны в виде вставших на задние лапы драконов.
— Какое великолепие! — только и вымолвил Друкчен.
— Тебе нравится? — весело спросила принцесса. — Это очень хорошо. Войдем.
— Но… Может быть, в доме кто-нибудь живет?
— Не имеет значения. Идем же.
Они вошли в дом. Изнутри он оказался не менее великолепным. Стены были обиты бархатом, на полах лежали ковры и свежие тростниковые циновки, мебель вся из палисандра и красного лака. Они углубились внутрь дома и увидели прекрасный алтарь с малахитовой статуей Будды Авалокитешвары.
Но что самое удивительное — в доме не было ни души, хотя в жаровнях курились благовония, а на столе стояло роскошное угощение.
— Осмотрим кухню, — предложила принцесса.
Кухня была большой и чистой, вся выложена плиткой лазурита и кварца. В очаге тлел огонь, большой котел с водой еще был теплым.
— Вот тебе и жилье, — сказала принцесса Друкчену.
— Но, владычица, как я посмею? — удивился тот. — В доме явно кто-то живет, посудите сами…
— Тогда откуда эта пайцза? — усмехнулась принцесса и продемонстрировала Друкчену пайцзу, означавшую «дом свободен». — Я сняла ее с притолоки у входа. Скорее всего здесь кто-то просто провел день-другой, а потом ушел. Так что смело называй дом своим и располагайся. Понимаю, у тебя нет вещей, но тебе сегодня же пришлют все необходимое из дворца: посуду, одежду, постельные принадлежности.
— Благодарю, владычица, — поклонился Друкчен.
— А чтобы отвадить непрошеных гостей, вот, — и принцесса протянула мужчине пайцзу, означавшую «дом занят». — Повесь у входа.
Они еще походили по дому, отведали приготовленных яств, а затем принцесса распрощалась, пообещав Друкчену, что повозки с вещами из дворца будут немедленно.
Когда повозка с принцессой скрылась вдали, Друкчен повесил пайцзу, запер двери и вошел в главную комнату. Здесь было очень красиво, особенно хороши были свитки с буддийскими изречениями.
Примерно через полчаса прибыли вещи из дворца. Друкчен набегался в своем роскошном халате, перетаскивая из повозок одежду, ткани, вина, провизию. Потом пришлось все это раскладывать по многочисленным полкам, шкафам и сундукам. Кстати, Друкчен не увидел в доме холодильника, но, слава богам, ему не прислали ничего скоропортящегося. Видимо, холодильников в Шамбале принципиально не водилось.
Из присланной одежды Друкчен выбрал самую скромную и удобную и переоделся. Халат и плетеные туфли ему порядком поднадоели, тем более что колокольчики звенели при малейшем движении.
Переодевшись, Друкчен выпил чаю и пошел обследовать второй этаж. Здесь оказалась большая библиотека, книги и свитки, по всему, были старинными и очень ценными. Друкчен опять оробел: в чей же дом он попал?
Он стал рассматривать книги. Здесь было много житий Будд и бодхисатв, но вот Друкчен наткнулся на свиток, озаглавленный «Четыре Благородные Истины», развернул его и стал читать.
«И сказал Возвышенный пяти монахам:
— Признаете ли вы, монахи, что я никогда прежде не говорил так с вами?
— Это правда, господин.
Тогда снова стали слушать пять монахов Возвышенного. Они направили свои мысли на познание.
Говорил Возвышенный пяти монахам:
— Есть две крайности, монахи, от которых должен удаляться тот, кто ведет духовную жизнь. Какие это крайности? Одна крайность — есть жизнь в похоти и наслаждении. Это низко, неблагородно, недостойно, ничтожно. Другая крайность — это жизнь, полная лишений и истязаний. Это больно, недостойно, ничтожно. От этих двух крайностей отстоит Совершенный, он познал путь, лежащий посредине, путь, который открывает глаза и душу, ведущий к покою, познанию, просвещению, Нирване. Что же это за средний путь, который избрал Совершенный, путь, открывающий глаза и душу, ведущий к познанию, просвещению, Нирване? Это священный восьмеричный путь, который называется правая вера, правое решение, правое слово, правое дело, правая жизнь, правое стремление, правая мысль, правое самопогружение. Это, монахи, срединный путь, открывающий глаза и душу и ведущий к покою, познанию, просвещению и Нирване.
Это, монахи, священная истина о страдании: рождение — страдание, старость — страдание, болезнь — страдание, смерть — страдание, с немилым быть соединенным — страдание, с милым расстаться — страдание, не получить, чего желаешь, — страдание.
Это, монахи, священная истина о происхождении страдания: это жажда, ведущая от рождения к рождению, вместе с радостью и желанием, находящим здесь и там свою радость: жажда наслаждений, бытия и тленности.
Это, монахи, священная истина о прекращении страдания: прекращение жажды благодаря уничтожению желания, освобождению от желания.
Это, монахи, священная истина о пути к прекращению страдания, священный восьмеричный путь: правая вера и правое решение, правое слово и правое дело, правая жизнь, правое стремление, правая мысль, правое самопогружение. Вот священная истина о страдании, так, монахи, открылись у меня глаза, открылось познание, понятие, знание. Эту священную истину о страдании я понял.
И пока я, монахи, не обладал во всей полноте истинным познанием и понятием о четырех священных истинах, еще не достиг высочайших свойств Будды вместе с мирами богов, с миром Мары и Брамы, вместе с аскетами и браманами, богами и людьми. И я узнал и увидел следующее: прочно искупление моего духа. Это мое последнее рождение, отныне нет для меня новых рождений.
Так говорил Возвышенный, и радостно приветствовали пять монахов речь Возвышенного.
Когда Будда окончил свою речь, пошла во все миры богов весть, что в Бенаресе святой привел в движение колесо учения. Пять монахов и первый из них Конданна, который с тех пор приобрел имя Конданна Познающий, просили Будду посвятить их в последователи, и он сделал это словами: „Приступите сюда, монахи; возвещено учение. Шествуйте в святости, дабы дать конец всякому страданию“.
Так зародилась община учеников Будды: пять монахов стали ее первыми членами. Новая речь Будды о непостоянстве и бессмысленности помогла пяти ученикам достигнуть состояния безгрешной святости…»[4]
Друкчен прочел свиток еще раз, и уныние охватило его.
— Мне никогда не достигнуть святости, — грустно сказал он. — И не выпасть из круга сансары. Я слишком люблю наслаждаться жизнью! Прах побери, да ведь время уже позднее!
И впрямь за окнами смеркалось. Друкчен почувствовал усталость и направился из библиотеки в спальню.
В спальне он, не раздеваясь, повалился на роскошную кровать.
— Ах, — сказал он, — чего-то не хватает! Впрочем, и так понятно чего: приятной милашки. Она бы и раздела меня, и помогла прогнать усталость. Видно, с этим в Шамбале туго.
Друкчен поворчал еще себе под нос и вскоре захрапел.
И приснился ему сон о том, что он идет по вечноцветущему саду императрицы Ен. Кругом великолепные деревья и цветы, голову пьянит их красота и аромат. И тут из-за одного дерева выступает красавица в легких прозрачных одеждах и начинает манить к себе Друкчена.
— Позволь мне порадовать тебя, — говорит она и приникает устами к его устам.
— А как же истины о страдании и бренности всякого наслаждения? — бормочет Друкчен.
— Ты что, монах? — хохочет девица, а грудь у нее от хохота так и колышется.
— Нет, я не монах.
— Тогда идем скорей со мной. Знаешь ли, кто я? Я сама дакини, и уж если приглашаю, не теряйся.
— Дакини?
— А тебя это смущает?
Под легкий смех красавицы они идут на поляну, полную пышных трав. И вот уже Друкчен видит, как они неистово занимаются любовью, и нет ничего прекраснее, и все благородные истины вылетают у него из головы…
— Чш-ш… Не топай так. У нас, кажется, появился гость.
Друкчен, хоть и опьяненный видением, проснулся от этого шепота моментально.
Шепот шел снизу, из кухни. Друкчена прошиб холодный пот.
Кто проник в его дом? Ведь он собственноручно запер дверь!
Меж тем разговор на кухне продолжался:
— Ты заметил? На доме пайцза новая, говорящая о том, что он занят. В большой комнате короба с вещами, на столе — остатки ужина. Здесь кто-то есть!
— Что ж, ему повезло, сегодня последний день его жизни.
— Дурак! Тебе бы только пришить кого-нибудь! Пень неотесанный! Ты представляешь, что начнется, если в Чакравартине найдут труп!
— А мы его закопаем!
— Где, идиот?! — Повсюду плитка и камень, здесь же не роют могил, потому что здешние жители живут вечно!
— Тогда что же делать?
— Поднимемся в спальню, наверняка он там, и предложим ему вступить с нами в долю. Откажется — изобьем до полусмерти, прихватим вещички и деру!
— Толково.
— Еще бы. Недаром у меня голова круглая, а у тебя сплюснутая, как инжир!
Друкчен вскочил с кровати и заметался по темной комнате в поисках хоть какого-нибудь оружия. Из оружия нашлась только ночная ваза. Он схватил ее и встал в боевую позу.
Медленно отворилась дверь. И на пороге Друкчен увидал одного… нет, троих… нет, пятерых здоровенных мужиков!
— Не подходите близко! — сказал он дрожащим голосом. — Кто вы такие?!
Один из вошедших зажег потайной фонарь.
— Гляди-ка! — сказал он одобрительно. — А он храбрец, вооружился ночным горшком!
— Все равно, прежде чем ты меня прикончишь, я натяну его тебе на голову, — пообещал Друкчен.
— Будет тебе, добрый человек. Убери ты эту пакость. Мы с миром пришли.
— Сначала скажите: кто вы такие?
— Да вроде как… разбойники.