– Перестаньте! Самоубийство – в том, чтобы пытаться уничтожить все наши достижения! И человечество на это не решится.
– Наши достижения – или наши ошибки? Потому что, по сути дела, это одно и то же!
– Ну-ну, не надо вместе с водой выплескивать и ребенка…
– Не мы держим лохань, не мы! Мы сейчас – тот самый ребенок, которого выплескивают. И можем только кричать «Уа!».
– А я вот давно говорил: цивилизация изжила себя, процесс роста превратился в болезнь, все мы страдаем гигантизмом. Ее пора свертывать. Но без излишней резкости и торопливости, иначе в мире начнется такое…
– Началось уже. Только вы никак не хотите понять этого. Наступает хрустальная ночь. Вы помните, хотя бы из курса истории, что такое была хрустальная ночь?
– Знаете ли, я могу обидеться. В моей семье, среди моих недавних предков… Я еврей, в конце концов!
– Вот она и повторилась, только наша ночь – ночь Черного хрусталя: недаром Черным Кристаллом называется это здание… А вместо евреев будут уничтожать ученых и всех, кто хоть как-то содействовал нашим свершениям. Ужасно, несправедливо? Согласен. Но уже ничего не поделаешь, процесс пошел.
– Ну, до уничтожения не допустят. Как писал наш великий Рабле относительно мелюнских угрей…
– Я тоже думаю, что вы делаете слишком поспешные обобщения. В конце концов, локальный инцидент… Наши правительства сделают выводы.
– Правительства инертны. А вот массы…
– Ну, не думаю. Нет, нет. Но знаете что? Мне кажется, пришла пора писать письмо главам государств – наподобие того, как написал Рузвельту Эйнштейн…
Наконец-то Ева вернулась к Милову. Он посмотрел на нее с нежностью.
– Пойдемте, Дан, – она взяла его за руку.
– Они вас выслушают.
– Словно бы я за подачкой пришел, – буркнул Милов.
– Не обижайтесь: они так привыкли. Уже одно то, что вы не ученый…
Шестеро сидевших за столом потеснились, и, как будто без всякого сигнала, официант-тут же подставил еще стул; место для Евы нашлось еще раньше.
– Ну, господин Милов, чем вы хотите нас напугать? – почти весело обратился к нему тот, напротив которого Милов оказался. – Я волею судеб возглавляю этот питомник гениев и инкубатор открытий…
Они слушали Милова внимательно, не перебивая. Он старался говорить как можно короче и выразительнее.
– Итак, вы хотите использовать нашу станцию, чтобы обратиться к правительствам всего мира и предупредить их об опасности? Скажу сразу: нам положение не представляется столь трагичным. И мы уже сообщили о том, что здесь произошло. Так что мы полагаем: остается лишь спокойно ждать. Не сомневаюсь, что правительствами будут предприняты все необходимые действия.
– Нельзя ли уточнить, что именно вы сообщили?
– Только факты: местные власти выразили несогласие с пребыванием нашего Центра на их территории и требуют его ликвидации; местное население проявило некоторую несдержанность, в результате чего пострадал поселок ученых, однако посягательств на их жизнь не было – если не считать двух или трех спонтанных проявлений… Вообще вопрос, как вы понимаете, весьма спорный. Существует соглашение с правительством этой страны, так что переговоры будут весьма долгими, а мы тем временем спокойно продолжим нашу работу.
– Однако того правительства больше нет.
– Но нет и никакого другого.
– Прошлой ночью сожгли поселок; в следующую, может быть…
– Это нереально: ни одно новое правительство не станет начинать свою деятельность с таких поступков.
– Боюсь, что вы не поняли главного: в стране устанавливается – или уже установился – новый режим, фашистского типа. Могу напомнить: один из основных признаков таких режимов – полная бесконтрольность внутри и обильная дезинформация, направленная как вовнутрь, так и вовне. Я уже рассказал вам, что нам с доктором Рикс едва удалось предотвратить диверсию против Центра. А у вас ведь и реактор на ходу!
– Ну, он в полусотне миль отсюда, там полная автоматизация, ни одного человека. Ну хорошо, сумасшедшие могут найтись везде, и мы вам очень благодарны – вы подвергались немалому риску… Что же касается характера, который имеет новый, как вы говорите, режим, то, простите, в это трудно поверить. В наши дни, в нашем мире…
– А взрыв плотины?
Теперь говорили все шестеро, разговор стал общим.
– Ну, знаете ли, слова сумасшедшего – еще не доказательство. Просто бред. Тем более, как вы сами рассказали, он считал, что совершил… некоторые действия, но, как оказалось…
– Да, да. Я был на станции буквально несколько дней назад, – согласитесь, что такую диверсию нельзя провести без подготовки, плотина – не автомобиль; а там абсолютно ничего не было заметно. Другое дело – уровень воды повышался, действительно, быстрее обычного, и если при постройке плотины были допущены ошибки или злоупотребления…
– Я тоже не верю в гипотезу преднамеренного взрыва. Слишком уж… романтично.
– Вот именно – чересчур пахнет кинематографом.
– Во всяком случае, мы не можем выступить с заявлением такого рода. Наш престиж…
– Да поймите же! – Милов, утратив обычное спокойствие, едва не кричал, по сторонам уже стали оборачиваться. – Процесс может стать глобальным! Изменение характера цивилизации, отказ от многих производств, регулирование населения – все это неизбежно, и если этим немедленно не займутся правительства, то сделают другие – как это случилось здесь. В борьбе со всеобщим страхом смерти молчание и бездействие – плохое оружие! А другие тем временем говорят и действуют – но цели у них свои, совсем не те, что у нас…
– Дорогой друг, мы понимаем, что увиденное в городе не могло не подействовать на ваше восприятие событий, на ваше воображение – тем более, что вы, как – м-м…
– Скажите: полицейский!
– Ну, назовем хотя бы так. Вы, естественно, должны болезненно воспринимать всякое отступление от принятого порядка – согласитесь, что профессиональное мышление полицейского не может быть чрезмерно широким и демократичным; зато мы, ученые, привыкли… Одним словом, мы не допустим никакого использования нашего радиоцентра – во всяком случае, пока обстановка не прояснится.
– Может оказаться слишком поздно, – сказал Милов мрачно.
– Мы так не думаем.
«Бесполезно», – подумал Милов. Он встал.
– Благодарю вас, господа, за то, что вы меня выслушали.
– Господин Милов, – услыхал он сказанное вдогонку, – нам не хотелось бы, чтобы вы расхаживали здесь с оружием. Мы не привыкли, и к тому же это могут увидеть женщины, дети…
– Я приму это к сведению, – сказал Милов учтиво. Ева тоже встала и догнала его.
– Я с вами. Дан.
– Доктор Рикс, – сказал кто-то из шестерки, – нужно, чтобы мистер Милов как следует отдохнул, пришел в себя. Позаботьтесь об этом.
– О, разумеется, – сказала она, улыбаясь.
– Поужинаем, Дан, и поднимемся ко мне.
Он взглянул на нее. «Да пропади все пропадом, – подумал он. – Почему мне должно хотеться большего, чем остальным? Мне сейчас ничего, кроме нее, не нужно. Я-то выкручусь и ее хоть на руках, хоть в зубах, но вытащу, а эти – пусть подыхают под обломками вместе со своими мнениями и традициями. Зато те, кому удастся выжить, поймут, наконец, что к чему…»
Они поднялись на лифте, подошли к ее двери.
– Чувствуй себя, как дома, – сказала она.
– Это значит – приготовиться мыть посуду? У тебя тут хорошие запоры?
– Чего ты боишься, у тебя же оружие, – упрекнула она.
– Зарядов нет.
– Сейчас проверим.
Кажется, два или три раза звонил телефон, но никто и не подумал обратить на него внимания. Прошло черт знает сколько времени, пока они в первый раз пришли в себя. Комфортабельная комната, небольшое жилище рядом с кабинетом врача, была наполнена их дыханием. Сознание возвращалось медленно.
– Ах ты… русский, – неожиданно она не нашла другого слова. Но тут же исправилась: – Мой человек. Знаешь, я с первого взгляда поняла, что в тебе есть что-то… такое.
– Конечно, – откликнулся он, – какой еще дурак, кроме русского, станет тащить на себе женщину столько километров, чтобы сделать то, что можно было еще на берегу, в кустах… А ты кошка.
– Ну нет, там тебе до этого было еще очень далеко. Почему – кошка?
– Не уверен, но ощущение именно такое.
– Поэтому ты ласкаешь меня так нежно? Можно подумать, что ты мальчик, а я у тебя – первая в жизни, – она засмеялась безмятежно и счастливо. – Попробовал бы ты сказать иначе.
– Это правда.
– А почему все-таки кошка?
– Потому что ты сказала – с первого взгляда. Но мы встретились в темноте. Если ты там смогла увидеть меня, значит – кошка.
– Я – сиамская, – сказала она. – Но тебя действительно почувствовала сразу – угадала по голосу.
– Знаешь, я только сейчас понял: там, на берегу, я страшно ревновал к Граве. Ты так к нему прижалась…
– Ничего. Зато сейчас я прижмусь к тебе… вот так…
– Ты… – проговорил он, снова теряя рассудок.
Во второй раз они очнулись, когда было уже совсем темно.
– Раз, два, три, четыре…
– Что ты считаешь?
– Подожди, дай закончить. Дюймы. Ну, разве можно пользоваться этим, нападая на маленькую, усталую женщину? Ты маньяк, вот ты кто. Ты долго тренировался перед тем, как наброситься на меня?
– Я проходил специальную школу в Тибете, – сказал он, – и сдал экзамены, и только тогда получил разрешение разыскать тебя. Мне сказали, что ты – моя половинка.
– Они угадали, – ответила она, – и в этом твое несчастье.
– Почему?
– Потому, что кончилась твоя привольная жизнь. Теперь ты не избавишься от меня ни в этом, ни в том мире.
– А ты веришь в тот мир? – спросил он серьезно?
– Конечно – иначе этот ничего не стоил бы.
– Ладно, – сказал он, – согласен и на тот. Но и ты никогда больше не станешь прижиматься ко всяким сумасшедшим.
– Сейчас тебе станет очень смешно, – сказала она. – Потому что на самом деле я себе позволяла очень редко. Разве что на словах.
– Почему?
– Потому, что когда изображаешь себя такой, вы, мужчины, молчаливо признаете за мной право выбора. И не лезете так нагло, как к другим, изображающим робость и неопытность.
– Может быть, – согласился он, но только я никогда не лез нагло. Не умею.
– Тебе так не больно?
– Нет, – сказал он. – позволяю тебе это, и еще многое другое.
– Совсем темно, – сказала она, когда прошел еще, быть может, час. – Странно, что все спокойно. Может, мы и вправду ошибались?
– Ну и черт с ним.
– Смешно, но я жутко голодна. Зря мы не взяли ничего с собой. Спустимся, поедим чего-нибудь.
– Ох, – сказал он, – это слишком трудно: придется одеваться, я подозреваю, что на тебе сейчас ничего.
– В самом деле? Господи, до чего неприлично. А еще хуже – что и ты совершенно голый. Ну что же, пойдем так, не станем терять времени на одевание.
– Я могу, – сказал он. – Но я уже говорил, что нет патронов.
– Зачем они тебе?
– Стрелять в тех, кто там сразу набросится на тебя.
– Я думаю, – сказала она, – что им сейчас не до этого. У них свои проблемы, – да и жены рядом.
– Все равно могут, – сказал он. – Это будет своего рода ремиссия – перед смертью.
– Почему перед смертью? – она повернулась на бок и приподнялась на локте.
– Потому что те нападут. А здешний люд – никудышные вояки, да и оружия нет…
Эти слова окончательно вернули их в тот мир, что находился за стенами комнаты. Ева встала и начала шарить вокруг в поисках белья и одежды.
– Зажги свет, – посоветовал он.
– Да, – ответила она, – я как-то забыла об этом…
– Тут обо всем на свете можно забыть, – мысленно согласился он, – да и стоило бы.
Вспыхнул свет.
– Обожди еще минутку, – попросил он, – постой так.
Ева повернулась вокруг оси, словно манекенщица.
– Устраивает?
– Теперь побыстрее одевайся, – сказал он, – не то я ослепну, а слепой – никудышный стрелок. Хотя на худой конец могу и по звуку.
Он встал с кровати.
– Черт, голова кружится.
– Я же говорила – пора поесть. Дети должны питаться регулярно и качественно. Я имею в виду тебя.
– Ты просто боишься, что я сожру тебя, если ты не подсунешь мне чего-нибудь другого.
– Ну, – сказала она, – кошек не едят.
– Знаешь, бывает, что и кошек, и не только…
– Не надо, – сказал Ева, – мне противно.
– Извини, не буду, – ответил он и подумал: все-таки мы из разных миров. Во всяком случае, по происхождению, хотя сейчас мы с ней – один мир, неразделимый.
Ева, уже одетая и причесанная, подошла к нему:
– Клянусь тебе: никогда, никогда у нас не будет иначе. Даже потом, намного позже, когда что-то уйдет, все равно никогда не будет иначе.
Он прижал ее к себе и поцеловал, благодаря и надеясь. Потом закинул автомат за спину, они вышли, оставив постель в полном беспорядке, и направились к лифту. Но по дороге Ева сказала:
– Давай заглянем на миг.
Они заглянули.
– Сестра, все в порядке? – спросила Ева строго.
– Все в порядке, доктор Рикс. Звонили – искали вас.
– Кто?
Сестра посмотрела на экран.
– Он назвался Гектором. Просил передать, что ждет вас и господина в ресторане. По-моему, это тот самый корреспондент, который…
– Спасибо, сестра, – сказала Ева. Прошла вдоль термобоксов, останавливаясь, внимательно вглядываясь. Милов не удержался, подошел и прошептал на ухо:
– Я могу сделать тебе и получше.
– Когда мир образумится, – ответила она громко.
Сестра позади вздохнула. Они вышли. Лифты все еще работали, и это показалось Милову удивительным и внушающим надежду.
В ресторане было еще больше людей, чем в прошлый раз, теперь тут сидели и женщины, и дети, стоял невообразимый шум, и найти свободное местечко оказалось нелегко.
– Не просто будет найти здесь Гектора, – сказал Милов, – если у тебя есть такое желание.
– К чертям Гектора, – сказала Ева. – Я хочу есть.
Кое-как они уселись. Официанты куда-то исчезли, но фрак метрдотеля Милов углядел в царившем хаосе. С трудом удалось заполучить его к столику.
– Вы решили уморить нас голодом? – строго спросила Ева.
– Простите, но…
– Мы весь день занимались любовью и голодны, как волки.
Метрдотель позволил себе намек на улыбку.
– Завидую вам. Но вы заставляете меня краснеть – поверьте, это впервые в жизни…
– Впервые в жизни слышите такое?
– О, мадам… Нет, совсем другое, просто беда: у нас ничего нет! Все съедено, и сегодня не привезли ни горсточки продуктов! У нас не осталось ни одной машины, все они увезли больных еще утром и не вернулись, а поставщики и не показывались. Говорят, что-то происходит, мадам, и я готов в это поверить. Я в отчаянии и не знаю, что делать – разве что покончить с собой, как некогда славный Ватель…
– А вы пошарьте в холодильниках, – мрачно посоветовал Милов.
– Бесполезно. Мы никогда не оставляем продукты на завтра, нельзя же кормить гостей несвежим…
– Ну, хоть что-нибудь, – сказала Ева самым нежным голосом, излучая обаяние.
– Ну, разве что… Не решаюсь выговорить – может быть, яичницу? Допускаю, что осталось еще с дюжину яиц.
– Давайте все, что найдете, – сказал Милов, придав голосу оттенок угрозы. – И, я надеюсь, не все еще выпито?
– С этим пока благополучно, такие продукты не портятся. Я сделаю все, что в моих силах…
И действительно, яичница возникла, и еще какие-то обрезки ветчины, какие в нормальное время никто не решился бы предложить клиентам. Но сейчас все годилось.
– А, вот вы где! А я разыскиваю вас по всему Кристаллу…
– Погодите, Гектор, дайте доесть, – попросила Ева.
Журналист внимательно изучал их лица.
– Ну что ж, я так и думал, что без этого не обойдется. Но, откровенно говоря, удивлен, что вы все-таки нашли друг друга. От души поздравляю!
– Принимаю, – сказала Ева. – И не ждите, Гектор, что я стану смущаться. И Дан тоже.
– Я? Да я лопаюсь от гордости, – сказал Милов. – Ладно. Гектор, удалось вам добраться до армии? Дадут они связь? Или уже дали?
– Категорический отказ. Никакой надежды. Но кое-что мне все же удалось выпросить. Оружие. Полный грузовик. Старое, но еще стреляет. И патроны, конечно.