– Мы? – В недоумении он шевельнул ушами.
– Разумеется. Я ведь не брошу тебя, когда ты построишь новый летун и отправишься на юг, в Сумрачные Земли… Я полечу с тобой!
– Хмм, на юг… – Он вытащил гребешок из поясной сумки, почесал под крылом и призадумался. Потом бросил на меня пару полных надежды взглядов. – Думаешь, это правда? Про Сумрачные Земли и Фастан? Думаешь, кто-то там живет? В кратерах, у теплых источников?
Я помассировал плечевые мышцы – они затекают, когда сидишь в гнездовье целый день.
– Ты работаешь с металлом, Фоги, тебе лучше знать. Разве не из Сумрачных Земель, не с плато Атрим мы получаем медь и железо, серебро и олово? А еще – стальные ножи, лучшие пилы и сверла, серебряные шарики и диски?
Его глаза затуманились; он советовался с генетической памятью, но, судя по мрачному виду моего у'шанга, там не нашлось ничего полезного.
– Не знаю, – пробормотал Фоги, – не знаю… Этот Фастан – слухи и сплетни, которых полно в памяти родителя и предков… Что за мусор я унаследовал! – Хлопнув ладонью по лбу, он уставился на меня. – Плато в Сумрачных Землях и Фастан… Думаешь, можно туда добраться? На моем летуне?
– Дайры подошли бы лучше, но за горами Сперрин для них слишком темно и холодно. И потом, тебе ведь, наверное, хочется испытать свою машину?
– Конечно!
Ринувшись с помоста, Фоги перевернулся в воздухе и с радостным воплем начал снижаться к своей мастерской.
В последующие дни он был очень занят: с помощью Нора собирал каркас большого летуна, клеил легкие полотнища из рыбьих пузырей, обтягивал ими деревянные рейки, возился с канатами, вымененными на бронзовые резцы, ходил на поклон к живописцам – с просьбой, чтоб расписали и украсили машину. Моей задачей была корзина, и вышла она вместительной, из прочной коры, с сиденьями на носу и корме и кольцами для подвески гамаков. Кроме того, я посоветовал Фоги, как сделать устройство, сворачивающее полотнища и уменьшающее тем самым подъемную силу летуна. Раньше чем взлететь, сообрази, как сядешь! Мы, разумеется, могли покинуть аппарат и опуститься на собственных крыльях, но было бы жаль бросить на ветер столько трудов и запасов – наши товары, а также сушеные фрукты и напитки, что приготовили для нас Сат'па и Оро'ли.
Летун был готов, испытан и даже раскрашен под огромного дайра, когда мне передали приглашение от Тьи. Целитель просил его навестить – в любое время, удобное почтенному плетельщику, но лучше на закате, в часы вечерней трапезы и отдыха. Большая честь для скромного мастера Аффа'ита! Тьи вместе с тремя другими пережившими рождение потомства считался нашим старейшиной и управлял общиной – или, вернее, давал советы в затруднительных ситуациях. Он был по-прежнему силен и бодр, но жизнь его подходила к концу; через год-другой он расстанется с нею, подарив нам второго отпрыска и обессмертив свой род. Редчайший случай на Сууке! Таких долгожителей здесь почитали.
Я отправился к нему, когда алое солнце коснулось моря, рассыпав в серебристых водах рубиновые отблески. Гнездовье Тьи на верхнем ярусе располагалось у самого ствола, в развилке двух могучих веток, и было просторным, убранным циновками, портретами предков и чудесными пейзажами на деревянных и костяных пластинах. Резные столбики поддерживали кровлю из желтой полупрозрачной коры, паутинные занавеси и гамаки трепетали на легком ветру, и весь пронизанный светом павильон казался похожим на сказочный корабль, который вот-вот оторвется от дерева и с неторопливым величием начнет подниматься к облакам.
Тьи ждал меня в нише-дупле, чьи стены скрывали ковры из ярких птичьих перьев, а внизу тянулась широкая полка, где были сложены книги – увесистые фолианты в цветных переплетах. Мы выпили по чаше сока, насладились фруктами, а затем я преподнес ему нагрудник – тот самый, с голубыми и розовыми раковинами. Целитель долго глядел на него, бережно поглаживал дар ладонью, потом произнес:
– Эта вещь прославит твое имя… Ты стал великолепным мастером, Аффа'ит! Лучшим, чем твой родитель.
Похвала была мне приятна – Тьи считался тонким ценителем прекрасного. В конце концов, зачем мы трудимся? Лишь из удовольствия и для того, чтобы нас похвалили! Когда на Земле признают эту истину, здесь начнется золотой век.
Мы выпили еще по чаше сока, и Тьи сказал:
– У тебя мало у'шангов, Аффа'ит, только четыре, и, думаю, каждый тебе драгоценнее собственных крыльев. Не хочешь ли поговорить об одном из них?
У'шанг… Мне трудно объяснить это понятие несуукцу В некотором смысле оно означает «сосед», или «друг», или «потомок» того, с кем соседствовали и дружили веками твои предки, и потому тебе он ближе брата – тем более что братья в земном понимании здесь, на Сууке, невероятная редкость. Мир, лишенный контрадикторных полов, а значит, и плотской любви, все же не обделен любовью, и эта любовь, возможно, самая чистая, какая есть в Галактике, – ведь ею правят не физиология, не эгоизм, не жажда обладания, а платонические чувства. Разум, осознающий себя, не в силах смириться с одиночеством и ищет опоры и понимания в родственном разуме – вот закон, справедливый повсюду, на Уренире и Земле, чьи обитатели двуполы, и на Сууке, где неизвестны радости секса.
Фоги, мой маленький крылатый брат и друг… Я вспоминаю о тебе и временами стараюсь угадать, как ты прожил свою жизнь, был ли счастлив в Сумрачных Землях и где теперь твои потомки… Пусть пребудет с тобою Вселенский Дух! Надеюсь, жизнь твоя была полна, а моя жертва не напрасна.
Однако вернусь к целителю Тьи и комнатке, завешенной коврами. Не дождавшись от меня ответа, он пригладил шерсть на могучих плечах и вымолвил:
– Я говорю о Фоги, твоем у'шанге. О взрывчатом порошке, придуманном им, а также о трубе из меди, нелепых глиняных чашах, что оскорбляют взор, и этой летающей коробке из дерева и рыбьих пузырей. От одного – клубы вонючего дыма, от другого – шум и треск, и от всего – беспокойство… Я сожалею, Аффа'ит, но нам, целителям, знакомы эти симптомы. – Уши Тьи печально поникли. – Знаешь ли ты, что твой у'шанг недужен? И что его болезнь неизлечима?
– Болезнь ли? – Я пошевелил крыльями. – Стоит ли считать его шалости болезнью? Возможно, дело всего лишь в том, что Фоги отличается от других?
– Готов согласиться с тобой, Аффа'ит. Я прожил долгую жизнь и накопил немного мудрости, но всю ее можно выразить в двух словах: мы разные! Да, мы разные, и это хорошо – ведь непохожесть порождает интерес друг к другу, желание познать чужие мысли и высказать свои… Но Фоги слишком отличается от нас. Я знаю, Аффа'ит, я говорил с ним… – Целитель тяжело вздохнул. – Я попытался направить его в иную сторону, увлечь творением прекрасного, но он толкует лишь о бесполезном – о своем летуне и мертвых вещах, способных двигаться будто живые. Это ему интересно, но не занимает ни меня, ни остальных. Теперь представь, что отличия Фоги усилятся в его потомке, и этот потомок окажется одинок – совсем один, без понимающих его у'шангов… Поистине, страшная судьба!
– Страшная, – подтвердил я, невольно содрогнувшись. – Чтоб этого не случилось, подобное должно идти к подобному, не так ли?
Тьи, ожидая продолжения, смотрел на меня, и светлые глаза целителя полнились печалью. Других его эмоций я уловить не мог – здесь, на Сууке, я был лишен внечувст-венного дара, как и способности к телепортации за счет энергии деревьев. Таков организм автохронов, и такова их психика; я, заключенный в теле Аффа'ита, вынужден был примириться с этим и не роптать. Возможно, их ограниченность в этом смысле, их ментальная невосприимчивость и глухота являлись платой за генетическую память? Возможно. Не исключено, что так… Природа не изливает всех своих щедрот в одну-единственную чашу.
– Наверное, Фоги стоит переселиться, – произнес я. – Если слухи о Фастане верны, то это место как раз для него. Конечно, Нор, Сат'па, Оро'ли и я потеряем у'шанга… Зато уверимся, что там, в Сумрачных Землях, он нашел единомышленников и никогда не будет одинок. Эта мысль успокаивает нас, хотя предчувствие разлуки угнетает… – Сделав жест сожаления, я добавил: – Скоро мы отправимся в Фастан на летуне Фоги. Он и я… Провожу его и вернусь.
– Мудрое решение, – согласился Тьи с облегченным вздохом. Потом спросил: – С ним полетишь только ты?
– Да. Летун поднимет нас двоих, наши запасы и кое-какие товары.
Совсем по-человечески целитель покачал головой.
– Думаю, причина не в этом, Аффа'ит. В конце концов, Оро'ли, Сат'па и Нор могли бы сесть на дайра и проводить вас до гор Сперрин или хотя бы до Четырех Морей… Но их страшит тяжелая дорога, долгий путь в неведомые земли, и со своей потерей они уже смирились.
Ты – другой… Ты, как Фоги, непохож на остальных, но в чем отличие, мне непонятно. Я знаю, ты талантливее своего родителя… Может быть, еще и умнее? Или любопытнее?
Он повернулся к полке с книгами и начал перебирать их, пока не извлек солидный том, переплетенный в лиловую рыбью кожу.
– Вот, возьми… Ты сделал мне щедрый подарок, и я одарю тебя в ответ… Это редкая книга, в которой описаны южные земли, горы Сперрин и край, лежащий за ними, – равнина, где воды замерзают, тускнеет свет, а воздух так холоден, что жжет лицо и горло. Будьте осторожны, пересекая ее… холод в этой пустыне – не единственный враг.
Вернувшись в свое гнездовье, я раскрыл драгоценную книгу, собранную из тонкой, но прочной, как пергамент, коры. Там были чудные рисунки, изображения озер и рек, морей, лесов и гор, невиданных мною животных и поселений на юге – таких же, как наше, или других, необычных, подобных пещерным городам. Там были пейзажи Сумрачных Земель – огромного, покрытого снегами полуострова, что протянулся до Южного полюса; хребет Сперрин отгораживал его от обитаемых краев, а в центре этой ледяной пустыни лежало невысокое плато – древние вулканы и источники, нагретые земными недрами. Там был Фастан – кратер, превращенный в город: пологие склоны, ступеньки террас, причудливые арки у входов в жилые пещеры и шахты, теплое озеро внизу в зеленой лесной оправе и сумрачные небеса, в которых играли сполохи полярного сияния. Красивое место, решил я и перевернул страницу.
Жуткий зверь уставился в мое лицо. Тусклый, будто заиндевевший панцирь из крупной чешуи с шипами по всему хребту, глаза, мерцающие пламенем, когтистые лапы, длинный гибкий хвост и пасть с остроконечными клыками… Катраб, ледяной ящер, владыка Сумрачных Земель… Правда, в тексте под рисунком сообщалось, что эти чудища не любят тепла и потому на плато не поднимаются.
Дальше шла история Фастана, изложенная с лапидарной краткостью цветными буквами-значками. Место это, населенное издревле, снабжало металлами весь Суук, и по этой причине народ здесь подобрался особый – рудознатцы и кузнецы, литейщики и плавильщики, химики и механики, гончары и стеклодувы. Они не нуждались в обучении: их опыт и навыки ремесла хранились в памяти предков и умножались с каждым поколением. К ним приходили отовсюду – мечтавшие о странном, те, кем овладел гений изобретательства, создатели мертвых и бесполезных вещей вроде паровой повозки и жерновов, вращаемых силой воды или ветра. Чуть тронутые умом, как полагали на Сууке, но все же не сумасшедшие, не отдельный народ и уж тем более не отщепенцы и не изгои. Просто непохожие на других… Такие, как Фоги, мой у'шанг.
Глядя на страницу, испещренную зелеными, алыми и фиолетовыми буквами, я размышлял о том, что рано или поздно должен посетить столь примечательную область с Фоги или без него. Без этого отчет о технологии суукцев будет неполон и я не смогу передать нюансы их отношения к технике – то ли как к делу, бесперспективному и даже опасному, то ли как к игре, которой тешатся тысяч десять—двадцать недоумков. К тому же я подозревал, что вулканическое плоскогорье – зона эоита, то есть связующий канал между вселенской и планетарной ноосферами; возможно, у живущих в этом месте проснулись паранормальные способности? Это было бы славным открытием, опровержением моих концепций о Сууке! Словом, масса поводов, чтоб нанести визит в Фастан… Так почему бы не сейчас?
Мы вылетели через пару дней, я и Фоги, в трехметровой плетеной гондоле, привязанной канатами к воздушному змею. Мощный ветровой поток, струившийся от моря Ки, подхватил нас и понес над лесом, расчерченным синими жилами рек, над пологими холмами, чьи вершины пламенели ковром багряных и пурпурных мхов, над голубым ожерельем озер и травянистой изумрудной степью с серыми и бурыми кляксами – смотря по тому, мчался ли под нами прайд кочующих хищных птиц или ползли, пожирая зелень, стада огромных шестиногих сатлов. Не утихающий ни на секунду ветер тащил наше легкое суденышко на юг, к экватору и Четырем Морям; солнце сияло, небосвод искрился и сверкал, а дайры провожали нас протяжными звонкими криками.
Не буду описывать наше странствие в подробностях. Мы пролетели над центральной частью континента, где, подобная цветку с четырьмя лепестками, серебрилась поверхность Четырех Морей; миновали равнины Тибанга и Иннискилинга, заросшие древними лесами, среди которых струили воды две гигантские реки и тысяча речек и ручьев помельче; пронеслись над Мулланом, страной хризолитовых озер и скал из черного базальта; полюбовались с высоты на горный край Танари, пересеченный ущельями и темными глубокими каньонами; спустились вниз, в дюжине городов и городков, меняя наши товары: браслеты, ожерелья, стальные ножи и бронзовые резцы на пищу и питье. Пожалуй, термин «товары» неточен, ибо мы не занимались торговлей, а дарили подарки и получали ответные дары, какие преподносят на Сууке путникам. И если бы у нас ничего не имелось, щедрость хозяев, которые нас принимали, была бы такой же неиссякаемой.
Примерно через тридцать дней, покрыв семь тысяч километров, мы добрались до поселения Зу'барг на северных склонах Сперрина. Этот хребет, самый высокий на Сууке и вытянутый в широтном направлении, перегораживает путь теплым пассатам, дующим с экватора, и не пускает на материк волны холодного воздуха с Сумрачных Земель. Для нас сие означало, что путешествие в летуне закончено; поток, тащивший наше судно к югу, иссякал, а по другую сторону хребта ярились встречные ветры.
Разобрав свою машину, мы навьючили ее на огромного косматого шестиногого сатла. Порода этих тягловых животных, которую разводили в Зу'барге, отличалась от остальных величиной, густым мехом, хорошей дрессировкой и неприхотливостью; упитанный полярный сатл мог дойти от Зу'барга до Фастана за четырнадцать дней, глотая снег и не нуждаясь в корме. Дорога была известна и хорошо утоптана, ибо по ней трижды, а то и четырежды в год шли караваны за металлом и металлическими изделиями. Для этих экспедиций в Зу'барге собирались сотен шесть животных и пара тысяч путников, нуждавшихся в металлах или в помощи фастанских мастеров, а кроме них – погонщики, проводники и те любознательные персоны, которым хотелось взглянуть на край полярного сияния и вечных льдов. Многолюдность была необходима, чтоб отпугнуть катрабов; к счастью, они охотились поодиночке, а не стаями и избегали шума.
Очередной караван предполагалось выслать в Сумрачные Земли лишь через девяносто дней. Не такой уж долгий срок, и мы могли бы провести его с приятностью, летая тут и там, осматривая живописные окрестности и принимая участие в дружеских пирушках. Фоги, однако, спешил; нетерпение сжигало его, словно Фастан со всеми своими чудесами, террасами и пещерами, их обитателями и рукотворными механизмами мог, не дождавшись нас, кануть в бездну небытия. Наверное, причина торопливости моего у'шанга объяснялась тем, что град мастеров в Сумрачных Землях казался ему сказкой, в которую жаждешь, но в то же время опасаешься поверить. Сказкой, запечатленной в книге Тьи, в отрывочных сведениях памяти предков, в слухах и байках странников… Но здесь, у гор Сперрин, сказка вдруг обрела черты реальности, подкрепилась словом очевидцев, точным расстоянием и сроком, холодом, которым тянуло из ущелий, и даже перемещением солнца, не поднимавшегося в этих краях в зенит. Так стоило ли медлить, когда не сказка, а настоящий живой Фастан уже маячил за ледяными равнинами?
В общем, мы отправились в дорогу, хоть нас предупреждали об опасности. Моя ошибка, признаю! Обычно я не склонен к авантюрам, но в тот момент поддался на уговоры Фоги и разделил его нетерпение. Быть может, услышал зов снегов… Взглянуть на них после вечного лета на побережье Ки, вдохнуть морозный свежий воздух и погрузиться в полумрак полярного дикого края – в этом было нечто влекущее, сулившее разнообразие после тихой жизни в древесном гнезде. Божественный аромат приключений! И, ощутив его, я согласился рискнуть. Я, обладавший неуязвимостью, вдруг позабыл, что смерть для Фоги была концом существования, а для меня – всего лишь точкой старта в кратком стремительном полете…