— Я не покупал никакого билета.
— Что не помешало вам выиграть, — сказал он. — Понятно.
— Что вам понятно?
— Мне все понятно, — сказал он. — Ранее у меня не наблюдались?
— Нет.
— И то верно, я бы запомнил. Последите за пальцем.
Он начал водить пальцем перед моим лицом, я следил за ним. Потом мы поиграли в ассоциации, потом он показывал мне какие-то кляксы из теста Роршаха, требуя описать, что я вижу. По мере возможности я пытался описывать, но получалось у меня неискренне, потому что видел я только кляксы.
— Все, — сказал он через двадцать минут. — Обследование закончено.
— Уже?
— Чего время зря терять, — сказал он. — А вы чего ожидали? Электродов на голове? Это, батенька, уже не обследование. Это лечение.
— Но вы меня даже молотком по ноге не стукнули.
— А вы хотите? — с любопытством спросил он. — Так я стукну.
— Обойдусь, — решил я. — И какой диагноз?
— Я похож на идиота?
— Я вообще-то о своем диагнозе спрашивал.
— А я о вашем и говорю. Похож я на идиота?
— Смотря на какого. На князя Мышкина точно не похожи.
— Издеваетесь, — констатировал он. — Так я вам скажу, что я не идиот, и нечего из меня идиота делать. Вы, молодой человек, абсолютно здоровы, разве что у вас чересчур богатое и извращенное воображение. Вам бы книги писать.
— Я здоров?
— Да. Вы — не псих, или психиатрия со вчерашнего дня претерпела радикальные изменения, а мне о них не сообщили. Вы реагируете на все тесты как абсолютно психически здоровый человек и вместе с тем несете какую-то несусветную чушь. Из чего я делаю вывод, что вы не псих. Вы — врун и симулянт.
— Я симулянт?
— И я вам скажу, не самый лучший. Да с такой историей вас к больнице на пушечный выстрел не подпустят.
— Я сам ближе не подойду, — сказал я.
— До свидания, — сказал он. — Дверь прямо за вами.
— Спасибо, доктор, — сказал я.
— Будете в следующий раз проходить мимо, — тепло посоветовал он, — проходите мимо.
— Всенепременно, — сказал я и ушел.
«Порше» стоял на улице, из вестибюля его было хорошо видно. Возможно, в Европе, где-нибудь в Монте-Карло, филеры и ездят на «порше», у нас же они предпочитают серые «жигули» преимущественно первой или шестой модели.[40]
У слежки могло быть два объяснения. Во-первых, это мог быть Кракен, каким-то путем все-таки меня выследивший, но в это мне не слишком верилось. Из санатория я в Интернет не выходил, даже с официального своего адреса. И домой уже три дня не заходил, так что даже если Кракен каким-то чудом выпас мою квартиру, мальчика подослать он все равно бы не успел.
Во-вторых, это мог быть тот демон или кто-то из его подручных. Может, они за всеми кандидатами следят.
Я вышел из поликлиники, закурил сигарету и направился прямо к «порше». Если его все же послал Кракен, сей мой ход можно было расценивать как акт суицида, но мне твердо верилось, что это не так.
Я подошел к водительской дверце и стукнул пару раз в затонированное стекло. «Порше» не выказывал никаких признаков беспокойства по поводу собственного обнаружения, не пытался сорваться с места с пробуксовкой и раствориться в окрестных переулках. А стекло, в которое я постучал, ушло вниз с тихим гудением электромоторчика.
За рулем обнаружился смуглый длинноволосый тип в темных очках. Он безмятежно посмотрел на меня и широко улыбнулся. Зубы у него были ровные и белые.
— Чем могу быть вам полезен? — спросил он.
— Зачем вы за мной следите?
— Потому что об этом меня попросил дон Скагс.
— О, — сказал я. — Вы тоже демон?
— Нет, я вампир.
— Ага, — сказал я. — Вампир и испанец?
— Да, — сказал он. — Я вампир и испанец. А еще я мечник, дворянин, настоящий мачо, антиквар, бабник, неплохой стрелок и бретер. Меня зовут Мигель.
— Очень приятно, — сказал я и пошел прочь. В последнее время меня трудно чем-нибудь удивить.
Можно было подвести итог.
Я нанес первые три визита из моего списка, те самые, что могли, как я думал, прояснить ситуацию. Но прояснили ли они ее?
Беседа со священником оказалась не слишком плодотворной и, я бы даже сказал, бесполезной. Он был теоретиком и понятия не имел, как его теории можно применять на практике. Укрепи свой разум и руководствуйся сердцем. Да такое кто угодно может сказать. Его предложение встретиться с демоном в его, священника, присутствии вряд ли было бескорыстным. Возможно, увидев демона в этом мире, он хотел укрепить только свою веру, а не оказать мне помощь. Встречаться с демоном при свидетелях, да еще и на святой земле мне не слишком хотелось. Откуда я знаю, как он это расценит и не придет ли в ярость?
Но все же свой поход в церковь потерей времени я не считал, потому что там познакомился с Мариной. Марина мне нравилась.
Очень.
Но речь сейчас не о ней.
Самым плодотворным был разговор с психиатром. Психиатр уверил меня в том, что я здоров. Раз я здоров психически, значит, демон имел место на самом деле. Значит, надо что-то делать, что-то решать.
Старушка-колдунья замутила всю ситуацию до безобразия. Без нее было бы гораздо легче. Мы не пробыли наедине и пяти минут, а дело закончилось молитвами и стрельбой. Что вызвало у нее такую реакцию и почему она обозвала меня посланником дьявола, я не знаю. Нужно спросить у демона, когда он придет.
А вообще, чего я парюсь? Как там у Карнеги? Надо представить, что с вами случилось самое худшее, что могло случиться в данной ситуации, примириться с этим, а потом искать пути выхода.
Чем мне грозит еще одна встреча с демоном, если она состоится?
Допустим, если я заключаю сделку, то тем самым обрекаю себя на вечность в аду, получая взамен все, чего захочу, на Земле. Второе приятно, первое не очень. С другой стороны, колхоз — дело добровольное, и никто не заставляет меня подписывать договор силой.
Это пока не заставляет. О фактах, когда демоны применяли насилие с целью оказания давления на партнера по сделке, мне известно не было. Классика по этому поводу молчала.
Заключать или не заключать?
Я не испытывал особенных иллюзий по поводу своей безгрешности, как и все мы, наверное. Мы просто не задумываемся об этом, а если и задумываемся, то полагаем, что еще не все потеряно и все можно будет исправить. Потом, в старости, исповедуясь чуть ли не каждый день и делая щедрые благотворительные взносы. Но если я умру сегодня, куда я попаду? Несомненно туда, откуда ко мне явился посланник.
Почему он пришел ко мне? В адскую лотерею мне почему-то не слишком верилось. Хотя кто знает. Пару дней назад мне не слишком верилось в сам ад.
* * *
* * *
Архив Подземной Канцелярии
Из дневника Гоши
Запись сто шестьдесят пятая
Я позвонил Генычу. Геныч не был священником, не был магом и не был психиатром. Он был просто умным и опытным человеком и мог дать мне совет в сложной ситуации. Хотя я и понимал, как сложно дать дельный совет в такой ситуации.
Я надеялся, что разговор с Генычем поможет мне прочистить мозги.
— Внимательно, — сказал Геныч после третьего гудка. Звуковым фоном к его приветствию был девичий смех и плеск воды.
— Здорово, — сказал я. — Ты что, в бассейне?
— Ни черта ты не угадал, Гога, — сказал он. — Я на Багамах.
— И что ты там делаешь?
— Да как тебе сказать… На пляжу я лежу, на девчонок гляжу. Ну и глажу, конечно, по мере возможностей своих.
— Ты ж еще вчера в Москве был.
— Гош, — сказал он серьезно, — может быть, ты еще не в курсе, но совсем недавно было сделано одно изобретение, которое здорово облегчает передвижение по нашему шарику. Называется оно самолет.
— Черт, — сказал я. — А я посоветоваться хотел.
— Советуйся, — сказал он. — Я весь к твоим услугам.
— Гм, а у тебя денег на счете много? Ты ж в роуминге.
— У меня неограниченный кредит и очень выгодный тариф, — сказал он. — Так что о моих деньгах можешь не беспокоиться. Хочешь, я тебе песенку спою?
— Не стоит, — сказал я.
— Тогда говори, — сказал он.
— Ко мне приходил демон.
— Любопытно, — сказал Геныч.
— И предложил мне продать душу.
— Ты к психиатру ходил?
— Ходил.
— И как?
— В психушке мобильные телефоны отбирают.
— Это верно. Что он тебе предлагал?
— Все, что угодно.
— И ты теперь думаешь, соглашаться или нет?
— Ага.
— И ты хочешь, чтобы я тебе что-нибудь посоветовал?
— Снова ага.
— Даже не знаю, — сказал Геныч. — Религия — выбор сугубо индивидуальный, душа, если она есть, тем более, так что тут ты сам решать должен.
— А ты бы что сделал на моем месте?
— А я могу оказаться на твоем месте?
— Гипотетически.
— Если гипотетически, то не знаю. Гош, у меня очень тяжелый случай. Меня практически нечем искушать.
— Но если бы нашлось чем, ты бы согласился? В обмен на вечность в аду?
— Гош, меня на Небеса и так не пустят, даже на самолете.
— Значит, ты бы согласился?
— Возможно, — сказал он. — Но при условии, что твой демон извернулся бы и нашел способ меня соблазнить хоть чем-нибудь.
— Ясно, — сказал я.
— Но ты это только не принимай как руководство к действию, ладно?
— Не буду, — сказал я. — Ты когда в Москву?
— Вечером, думаю. Сразу после обеда. Или ужина. У меня же самолет свой, забыл?
— Забыл, — сказал я. — Ладно, увидимся.
— Понимаю, что не сильно тебе помог, но ты держи меня в курсе, лады?
— Буду держать, — сказал я и нажал на «отбой».
Прочистились мозги? По-моему, не очень. И Геныч, и священник сходились в одном: решай сам. Действительно, взваливать проблему принятия такого ответственного и судьбоносного решения на чужие плечи просто некорректно. И все же я позвонил Сереге, надеясь, что он позовет меня к себе и мы там все обсудим.
Телефон писателя был выключен. Потому что даже он, с его стоической ненавистью к средствам связи, вряд ли вытерпел бы более шестидесяти звонков в течение трех минут.
Я завел двигатель и поехал к нему домой.
Серега жил в квартире, доставшейся ему от родителей. Родители Сереги были академиками и еще при Союзе успели отхватить себе кусок жилья, которое после развала Союза получило звание элитного. В старом доме в центре города, с консьержем и лифтом, двери которого приходилось закрывать вручную.
— Вы куда? — спросил консьерж, едва я сумел справиться с тяжелой деревянной дверью подъезда.
— В сто девятую, — сказал я.
— Проходите.
— Спасибо.
— Пожалуйста.
— Вы очень любезны.
— Желаю приятно провести день.
Я поднялся на шестой этаж по лестнице — не потому, что я слежу за своим здоровьем, а потому, что не доверяю лифтам, которые консервативны настолько, что не озаботились обзавестись автоматическими дверями, — и позвонил в дверь. По сути, я стоял и трезвонил около десяти минут, непрерывно терзая кнопку электрического звонка, а лишь потом мне открыли.
У Сереги явно было вдохновение. Он был в трусах, тапочках и сомбреро. Изо рта у него свисал потухший окурок, а дымящуюся сигарету он зажимал правой рукой.
— А, — сказал он. — Это ты. Чего надо?
— Поговорить.
— Гош, извини, — сказал он. — Некогда мне разговаривать. У меня роман на мази.
— Куда торопиться, — сказал я. — Работа писателя — самая медленная работа в мире.
— Черта с два, — сказал Серега. — Я начал его позавчера, а сейчас у меня уже сто восемьдесят шестая страница.
— Ого, — сказал я. Раньше его темпы были гораздо ниже. Две страницы в день, и то если повезет. — К тебе пришла муза?
— Ага, муз, — сказал он. — Чего хотел-то?
— Может, я войду?
— Лучше не надо, — сказал он. — А то еще спугнешь.
— Кого?
— Муза.
— Ты что, не один?
— Со мной мое вдохновение.
— И как зовут твое вдохновение? Ира? Катя?
— Гоша, — сказал он, — я тебя очень прошу, зайди вечером, а? Или давай где-нибудь пересечемся. Днем я работаю.
— А я вот в отпуске.
— Сочувствую, — сказал он и захлопнул дверь прямо перед моим носом.
Нет, я все понимаю, писатели — народ эксцентричный, но не до такой же степени.
Я снова позвонил, пока он не успел далеко уйти.
— Чего еще?
— Мне предложили заключить сделку с дьяволом, — сказал я.
— Так соглашайся, — буркнул он и снова закрыл дверь.
На этот раз окончательно.
— Чтоб тебя приподняло, хлопнуло, придавило, размазало да так и оставило, — сказал я закрытой двери и поплелся вниз.
От Сереги я отправился домой, спать. После бессонной, но незабываемой ночи меня слегка шатало, а в мозгах стоял густой туман. Восемь-десять часов здорового сна еще никому не вредили. Наоборот, кто-то во сне даже ухитрялся принимать правильные решения, Менделееву вон вообще таблица его приснилась.
Пришел домой и плюхнулся на диван. Сны мне не снились.
В половине восьмого меня разбудил стук в дверь. Стук и звон. Кому-то очень не терпелось со мной повидаться. Я подумал, что это у Сереги проснулась его писательская совесть, и пошел открывать.
Сереги за дверью не было, но я об этом не слишком пожалел, ибо…
Самая роскошная женщина, которую я видел в жизни, стояла на пороге моей квартиры. Высокая блондинка с настолько идеальными параметрами, что подходить к ним с сантиметром показалось бы кощунством. У нее были огромные голубые глаза, широкие скулы и ровные, идеально белые, как из рекламы «Блендамеда», зубы, которые она обнажила в очаровательной улыбке. А еще на ней был домашний халатик, отнюдь не скрывающий очертания ее тела и отсутствие лифчика, и меховые тапочки.
— Здрасьте, — тупо сказал я.
— Добрый вечер, — произнесла она голосом с весьма эротичной хрипотцой. — Могу ли я зайти?
— Не вижу причин, чтобы отказать вам, — сказал я, распахивая дверь настежь.
Она вошла, точнее, вплыла в мою квартиру. Зачарованный этим зрелищем, я чуть не оставил дверь открытой. Что этому чуду понадобилось от меня?
— Я — ваша новая соседка, — сказала она. — Вчера только переехала.
— Очень приятно, — сказал я.
— Меня зовут Тамара, — сказала она. — А вас?
— Гоша.
— Чудное имя, — сказала она. — Гоша, я собралась пить чай, а я очень люблю пить чай, и обнаружила, что у меня совершенно нет сахара. А я так люблю сладенькое.
— Хм, — глубокомысленно сказал и.
— Вы не одолжите мне пару ложечек сахара? — спросила она. — Я буду очень признательна.
— Конечно, — сказал я.
Не знаю, что со мной происходило, но в тот момент я готов был одолжить ей свои легкие или там, скажем, печень и никогда не требовать возврата.
— Вы очень любезны, — сказала она.
Я пошел на кухню, а она пошла за мною следом. Открыл тумбочку, достал из нее сахарницу и протянул ей. Она взяла посудину из моих рук, слегка соприкоснувшись со мной пальцами, отчего по моему телу пробежал электрический разряд, и поставила ее на стол.