Подойдя на расстояние двадцать метров, охотники разделились.
Окружённый, я мог сражаться лишь с одним из них. Причём с каким, значения не имело. Выберу одного — другой нападёт сзади. Я уже почти чувствовал, как клинки пронзают броню и плоть…
— Вулкан жив… — прошептал в последний раз, взглянув на Усабиуса и вход в пещеру краем глаза. Не увидев брата, стал надеяться, что он добрался.
Резкий шум раздался справа, стаккато четырёх стволов, изрыгнувших смертоносную паутину тёмно-красных лучей. Одновременно в воздухе сверкнула мерцающая актиническая вспышка. Мгновением позже Воины кратко вскрикнули, когда смертоносные лучи вонзились в гравициклы и превратили живую плоть в прах.
Обе машины врезались в землю, разбитые и горящие. Рядом упали фрагменты брони предателей — нагрудники, поножи, ботинки и перчатки, в которых не было ничего, кроме пепла.
Я узнал действие разрушительный эффект волкитного оружия. Адепты Марса сделали его особенно эффективным против живых тканей. Верхом на третьем гравицикле летел Рууман, под носовой частью машины ослепительно-ярко светилась кулеврина. Когда лучевое оружие отключилось, Эразм задействовал вспомогательное. Спаренные болтеры в обтекателе застреляли, и двойные дульные вспышки, как звёзды, вспыхнули в полумраке.
Не знаю, планировал ли он это. Может, это был запасной план, к которому он прибег, когда осознал, что остаётся один. Конверсионного излучателя не было — вероятно, был использован для ликвидации предыдущего владельца и был признан слишком громоздким и неудобным для использования с гравицикла.
— Да воздаст тебе Император, отважный глупец, — негромко сказал я, когда он пронёсся мимо и обрушил шквал огня на «Носорог». Зайдя сбоку, Рууман попал в топливные баки, и БТР превратился в шар прометиевого огня.
Сотворённый Железом ехал, а орудия на башнях танков следовали за ним. Орудийный огонь вздымал облака вулканического песка, но я уже бежал со всех ног и не увидел, удалось ли моему спасителю бежать.
Железные Воины не собирались упускать его — я слышал далёкие крики и клятвы отомстить. Не забыли и про меня. Теперь, когда небесных охотников не было, я мог ускользнуть, и делом чести было не допустить этого. Но по сравнению с гравициклами танки были медлительными и неповоротливыми. И вход в пещеру был уже слишком близко, чтобы схватить меня до того, как я в неё войду.
Ну а после… Так далеко я не заглядывал.
То самое болезненное чувство, что я ощутил, когда увидел пещеру мысленным оком Лоримарра, вернулось, только сейчас из-за её близости было гораздо сильнее. Восьмиконечная звезда приковала взор, отвращая и подчиняя, но я поборол её влияние и вошёл в пещеру, хватая воздух ртом.
Внутри действие ослабло, и я задумался, не была ли метка своего рода оберегом, образцом технологии Механикум, который намеренно сделали похожим на что-то тайное и эзотерическое. Я пробился, разорвав сеть его влияния, и начал приходить в себя.
Огляделся.
Темнота в пещере казалась неестественно густой. Хотя воздух и казался прохладным, он цеплялся за кожу и не давал идти, будто налипшая грязь, а вовсе не воздух.
Пещера была глубокой, гораздо глубже, чем можно подумать, глядя снаружи, и тянулась узким коридором в скалах. Усабиуса я не увидел и предположил, что он забрался глубже. Пошёл по единственной дороге, надеясь, что встречу брата в конце. Хотел позвать, чтобы он знал, что не один, что я иду — но не стал, осознав, что не знаю, кто или что может притаиться внутри. Тем более что акустика бы выдала меня любому, следующему позади.
Время было моим единственным преимуществом, и я не хотел растратить его.
Казалось, прошёл уже несколько километров, когда пещера расширилась, стала гораздо шире и выше. Сложно было сказать с уверенностью, но думаю, что добрался до подземных туннелей Исствана, потому что потолок зала изгибался куполом и был усеян сталактитами.
Здесь было холоднее. По краям лежал лёд, а под ногами сверкал иней. Сверху падали сосульки, как замороженные длинные корявые пальцы.
Я мигнул. Куски льда не двигались, а спокойно висели в воздухе. Поначалу подумал, что это оптическая иллюзия, но приблизившись, понял, что нет. Время перестало идти здесь. Застыло, как в янтаре.
Я вновь мигнул.
Усабиус стоя посередине, смотря на один из застывших во времени кусков.
— Вижу, но не верю, — сказал он. Я подумал, что это мне.
Ответил: «В это месте всё кажется неправильным, брат».
Он повернулся, глядя на меня сквозь треснувшие ретинальные линзы.
— Где твой силовой кулак? — спросил я, увидев, что оружия нет.
— Вижу, но не верю, — повторил он.
И когда я подошёл ближе, то заметил, что другие детали его внешности тоже изменились. Броня более повреждённая, почерневшая и в некоторых местах совершенно выгоревшая, будто побывавшая в ужасном пламени.
Нахмурился, не понимая: «Усабиус, что с тобой случилось?»
— Вижу, но не верю, — опять сказал он, поднимая руки и сжимая шлем с двух сторон.
— Где Вулкан? — спросил я, в желудке поднялась тошнота. Проглотил комок желчи — Брат, я…
Усабиус…мерцал. Как мираж, он был и его не было. Я видел на пиктах что-то подобное. Это называли «призраком».
— Я… — ноги подкосились, и я вытянул руки, чтобы не упасть.
Принял устойчивое положение, но далеко не успокоился, сердца стучали в груди. Колотились так, будто сейчас пробьют грудную клетку, разорвут броню и упадут на пол передо мной. Реальность, которую я думал, что знаю, распадалась. Усабиус был не таким, каким я его помнил, и в мерцании его временного существования я распознал полу-истину, которой пытался его затмить.
В последние годы Великого похода, когда флот ещё сопровождали летописцы, когда было ещё что-то, достойное записей, я слышал, как один имаджист говорил о «пентименто». Слово это, означавшее «покаяние», пришло из древнего романийского времён старой Терры. Художник, допустивший ошибку, закрашивал её. Терпением, умением и нужными материалами эти ранние ошибки могли быть найдены под свежими слоями краски. С ужасающей чёткостью я понял, что я «закрасил» Усабиуса. Это было моё покаяние за какой-то проступок. Сейчас же мой разум дрогнул, и, несмотря на превосходные мыслительные способности, не мог осмыслить то, что я сейчас видел. Всё же я знал, что неизвестно как, но, безо всяких сомнений, подвёл брата.
Всё это было неожиданно и мучительно, но ещё большее откровение ждало впереди.
Когда я согнулся под тяжестью вины, блуждая глазами по земле, то увидел выжженную отметку. Заметил лишь тогда, когда был совсем рядом — раньше внимание было устремлено на свод и странные временные свойства пещеры. Чёрное кольцо навеки отпечаталось в полу пещеры. Идеальную окружность нарушали зубцы, как будто следы какой-то пульсирующей кинетической реакции.
Я видел такое и раньше — это были следы телепортации, и образовывались в результате экстремального энергообмена, сопровождающего пространственный переход.
Сначала было непонятно, что это, но потом внутри круга я увидел второй отпечаток. Его было трудно разглядеть. Широкая спина и плечи, голова склонена, на коленях.
Очевидно, человек. Приготовленный к телепортации.
— Что это значит? — спросил я, подняв голову и посмотрев вверх, по-прежнему упираясь руками в пол. Изнутри поднимался гнев. И ещё что-то, чувство, одновременно чужеродное и знакомое. Беспокойство. Паника.
И будет им неведом страх…
Наша мантра, то, как Император создал нас, выделив жизненно важные качества его сынов, наших отцов. Генетические манипуляции, гордое наследие, неоспоримое первенство: сейчас всё это не имело никакого значения.
Усабиус смотрел вперёд, руками всё ещё сжимая шлем, будто бы тоже, подобно льдинкам, застыл во времени.
— Отвечай!
Глаза брата вновь вспыхнули яростным светом, и с шипением выходящего воздуха он медленно снял шлем. Открывшееся лицо я еле узнал, настолько оно было обожжено. Саламандры устойчивы к огню, но мы не неуязвимы для его воздействия.
Хоть я и пытался предотвратить это, хотя возвёл мысленный бастион лжи, чтобы защититься, преграда рухнула, и истина обрушилась на меня как лавина.
Усабиус обгорел в огненной буре, вырвавшейся из трюма сбитого десантного корабля и добравшейся до нашего. Я старался предупредить его, спасти, но опоздал. На секунду потерял из вида, и, когда посмотрел снова, на металлической стенке остались лишь процарапанные следы от пальцев.
— Ты умер, — прошептал, почти прохрипел я.
Реальность снова охватила меня, вцепилась, как стыковочный шлюз к корпусу космического корабля.
Вспомнил трупную яму, Гвардейца Ворона, как он зашевелился, приходя в сознание, и едва меня не выдал. Это я один протащил его полдороги по Исствану, когда зажглись поисковые прожекторы. И не мог допустить, чтобы он своим пробуждением обрёк нас обоих, поэтому раздавил горло воина.
Сейчас, в пещере, я посмотрел на правую руку и увидел надетый силовой кулак.
Наш разговор с Салнаром на борту «Чистилища», закончившийся натянутым согласием. Я думал, что слова о резне на равнинах, о боли и страдании произнёс Усабиус, но это был я. Я их сказал. Лейтенант-командор не отодвинулся, когда брат проходил мимо, потому что этого не было. Там не было никого, кроме нас.
В останках десантного корабля, отчаянно ища Вулкана. Даже Лоримарр увидел истину, и его крайне развеселило то безумие, которому я поддался. Как же я смог пережить его психическую атаку? Это мог сделать лишь другой псайкер.
Даже моё звание было ложью. Ик’рад, умирающий легионер, обратился ко мне «лорд». Он знал, что когда-то раньше я был эпистолярием. Меня называл капитаном только Усабиус. Это было его звание, не моё. После его смерти, после крушения и мук моего скованного псайкерского разума, я стал им или его частью. И тот Усабиус, которого я видел, был частью меня, частью, с которой я не мог смириться.
Я — Усабиус, полузабытое воспоминание о мертвеце, слившееся с моей собственной личностью.
Мы жили в аду — аду из чёрного стекла, где всё было неправильно и вело к безумию. Даже такой закалённый воин как космодесантник мог сойти с ума от такой подлости.
Мысль вернулась, необычайно соответствуя моменту.
— Ты умер, брат, — обращаясь к проявлению своего разума, выглядящему как труп Усабиуса, сказал я.
Оно кивнуло.
— Мне жаль.
Оно не ответило, лишь продолжало смотреть.
— Хоть что-нибудь из этого реально? Пещера, Железные воины, выжившие?
Как призрак из древних терранских мифов, Усабиус вытянул размытый палец, указывая на окружавшее меня пятно выжженной земли.
Истина лежала там. Как утопающий, чьи чувства притупились от воды, я вынырнул из мрачного сна в ещё более мрачную реальность.
Пока я думал, что значит отметка, то услышал сзади топот ног, громыхающих по коридору. Железные Воины были уже почти здесь, такие же реальные, как пот на моих бровях или земля подо мной.
— Осталось уже недолго, — заговорил было, но осёкся.
Усабиус исчез, и я был один — впрочем, как и всегда.
Хаукспир отдал жизнь, да и Рууман, скорее всего, тоже, следуя за безумцем в бой. Они наверняка это знали. Думаю, что где-то внутри я и сам это знал, но прятал мысль поглубже, туда, где мог не обращать на неё внимания.
Я оттолкнулся от земли рукой, вставая, и сжал меч второй. Я встречу этих ублюдков стоя.
Сломленный или нет, я всё ещё воин Легионес Астартес, всё ещё Саламандр.
Оставалась лишь одна загадка, сокрытая от меня в таинственной пещере.
Круг выжженной земли хранил секрет, который я должен выведать, чтобы узнать истину. Вопрос был очевиден.
Что же случилось с Вулканом?
У меня был дар, о котором я забыл и которым наделил другого. С его помощью я мог бы прочесать эту землю от края до края в поисках ярко сияющего светоча — моего отца. Так много горя и смерти. Воздух вокруг был наполнен психическим эхом предсмертных криков моих братьев. Лазурный огонь вспыхнул у меня в глазах. Я почувствовал, как он обжигает, увидел, как растекается за пределы пещеры, освещая убийц, подбирающихся всё ближе.
Если я полностью раскрою свой разум ужасам Исствана, пытаясь найти отца… Разразившаяся психическая буря уничтожит меня и всё вокруг.
Лазурный свет осветил вышедшего из темноты Воина. В оставшиеся мне мгновения я увидел, как он замешкался. И, запрокинув голову, я освободил свой дар, чтобы он показал мне всё. Раскрыв тайну круга выжженной земли, он показал мне последнюю истину, так долго сокрытую от меня.
Белый свет, жар, потеря ориентации и перемещение.
Он исчез. Вулкан исчез.
Огонь охватил тело, и я опустил взгляд, чтобы увидеть, как враги тщетно пытаются скрыться. Прежде чем мы все умрём, прежде чем пещера, тоннель и несколько километров исстванской равнины станут почерневшей воронкой…
Я поведаю им истину.
Я не жалею о том, как умер, равно как и не жалею о том, как жил. Хотелось бы в последний раз встретиться с отцом, но это будущее создано не нами и не для нас.
Мы идём вперёд, к тёмному, мрачному горизонту. Там пылает галактика.
Но всё ещё есть надежда…
— Всё ещё есть надежда, — громко сказал я, срываясь на крик.
Железный Воин остановился и обернулся. Думаю, когда посмотрел мне в глаза, то понял, что обречён.
Вот истина, вот то, что я сказал ему.
— Вулкан жив!
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА