Я стряхнул это наваждение. Буквально стряхнул. Злобная дымка не рассеялась, но хотя бы ослабла, и мир вокруг больше не был окрашен в кроваво-красный.
— Ты не в себе! — кричал я, встав в защитную стойку и пытаясь найти Усабиуса.
Хаукспир завопил и дико взмахнул рукой, пытаясь оторвать мне голову.
Я двинулся навстречу, одной рукой блокируя атаку. Ударил второй, не целясь, погнув шлем и отшвырнув Морвакса прочь.
— Хаукспир, — заорал я, — ты дерёшься со своим. Это я, Ра'стан. — Я молил остановиться, и не потому, что боялся погибнуть, но потому, что не хотел убивать его.
Но Гвардеец Ворона не слушал. Оптика на правой стороне повреждённого шлема искрилась, и Морвакс сорвал его, явив миру маску кристально чистой ярости на белом как мел лице.
— Вулкан милосердный… — выдохнул я, когда он добрался до меня.
Если не смогу унять его гнев, придётся убить.
На сей раз Хаукспир пытался проткнуть меня, используя коготь как четыре гладия. Я выждал и в последний момент, уже получив свежую рану, сместил центр тяжести и шагнул вбок, ударив локтем в незащищённую спину. Силовой генератор смялся. Второй удар сорвал его с креплений, выдрав пучок кабелей. Эффект был мгновенным — броня Морвакса потеряла питание и потянула вниз, наряду с повышенным давлением и сильной гравитацией замедлив его.
Всем своим весом я прижал его к земле, коленом придавил руку с когтем, а предплечье положил на горло.
— Усабиус! — вновь крикнул я, зовя на помощь, но также и опасаясь, что брат мог пасть жертвой такого же насильственного помешательства. Ответа не было, видно его не было, и осмотреться, чтобы узнать, что с ним, я не мог.
Обездвиженный, Хаукспир начал успокаиваться. После окончания схватки обмен веществ снова замедлился, вернув его в состояние «готовности», обычное для легионера, не участвующего в бою.
— Перестань, — сказал я, пытаясь успокоить тихим голосом.
Грудь Морвакса уже вздымалась не так часто, пена на губах высыхала, глаза, прежде широко открытые, с каждым мигом сужались, становясь нормальными.
— Перестань, — повторил, немного ослабляя давление, чтобы понять, можно ли ему доверять.
Медленно дыша, апотекарий слегка кивнул, облизал сухие губы и сглотнул, увлажняя травмированное горло.
— Я в порядке, — прохрипел он. — Отпусти меня.
Всё же нужно было убедиться.
— Кто твой примарх? — спросил, не ослабляя давления.
— Коракс.
— Твой родной мир?
— Избавление.
— А кто ты?
— Морвакс Хаукспир, апотекарий, восемнадцатая рота Гвардии Ворона.
— Вполне достаточно.
Я встал. Хаукспир из гордости отказался от протянутой мной руки. И сейчас сражался с неисправным генератором. Тот трещал, вибрирующий гул, ранее тихий и незаметный, сейчас был отчётливо слышим. Я отнял это преимущество.
— Мне жаль, брат.
— У тебя не было выбора, — ответил Гвардеец, но слышно было, как огорчён потерей незаметности и как искажается лицо при попытках двигаться. «Как свинец» — пробормотал он, кряхтя от натуги.
Краем глаза я уловил очертания Усабиуса, тоже оправившегося, когда Хаукспир попросил: «Помоги кое-что снять. Сейчас это только мёртвый вес».
Сняли неисправный генератор, наручи и наплечники. Морвакс не стал возвращаться за шлемом, просто взял пригоршню земли и растёр по белому лицу, чтобы затемнить его.
Когда закончили, я смотрел, как Хаукспир проверяет, насколько затруднены движения и как изменилась скорость. Невероятно, но он всё ещё был быстр и так же тих, как могила.
— У тебя дар, — сказал я Гвардейцу, и встретился взглядом с подошедшим из-за его спины Усабиусом. Мой брат взглядом дал понять, что всё в порядке, но случившееся измотало его. Я решил, что вопросы подождут.
— Тогда не растратим его напрасно, — ответил Морвакс.
Зная, что задержка недопустима, мы пошли дальше, но всё же я остановился перед отброшенным Пожирателем Миров черепом. Не стал трогать или поднимать его — какое-то врождённое чувство самосохранения, какой-то первобытный инстинкт остановил меня — но разглядел вырезанный на кости знак, тот же, что был у мёртвого предателя на шлеме. Угловатое рычащее лицо.
— Уничтожь это — сказал Усабиус.
Я опустил ботинок, разламывая череп на части.
И снова ярость овладела мыслями. Даже это простое, безо всяких эмоций, разрушение породило нарастающее желание причинить больше вреда.
— Нужно уходить, — сказал брат.
— Да, уйдём отсюда, — ответил я.
Хаукспир кивнул: «Не хотелось бы вновь увидеть это место».
Теперь здесь была только просочившаяся в землю смерть; смерть, ярость и ненависть.
И поспешно, с радостью, мы оставили долину костей позади.
X
Я присел на вершине скалы, наблюдая издалека, как Хаукспир приближается к месту крушения. Оттуда мне было отлично видно весь Ургалльский регион, включая холмы, равнины, покрытые вулканическим пеплом, и саму низину.
А ещё банды — не могу найти другого слова — предателей на западе, отделившиеся от орды. Что-то пробудило их интерес, и, когда они направились на север, я задумался, не привёл ли Салнар свой жертвенный план в действие.
— К счастью, пока наш путь был на удивление легким, — сказал сидящий рядом Усабиус. Казалось, он прочёл мои мысли, и я согласно кивнул.
— Но какой ценой? Сколько легионеров заплатят за это своими жизнями?
На равнине, как муравьи, стали собираться предатели. Одни шагали молча и целеустремлённо, другие ехали на броне танковой колонны, некоторые распевали. Это были крупные силы, вполне способные безжалостно уничтожить любые скрывающиеся в горах силы лоялистов. Хорошо, что «Диес Ирэ» давно покинул планету, без сомнений посланный Воителем на другое жестокое задание. Но отсутствие титана не могло отсрочить уничтожение наших братьев.
Усабиус сказал успокаивающе, будто поняв, какую боль и вину я чувствую, оставляя союзников на верную смерть: «Их жизни потеряны. Они были потеряны ещё тогда, когда предатели направили на нас оружие и начали стрелять».
Знаю, что он прав, но от этого видеть ликующих убийц моих братьев было не легче.
Отвернувшись, вновь сосредоточился на месте крушения.
Без брони Гвардеец Ворона уже не мог перемещаться незаметно, как призрак, но всё двигался невероятно скрытно. Я потерял его из виду несколько раз, когда он пробирался через обломки.
— Как привидение, — сказал я вслух.
— Они и на самом деле практически стали ими, как и все разгромленные легионы, правда? — сказал Усабиус.
— Но у Гвардии Ворона есть хитрости и навыки, чтобы превратить это в преимущество.
Всё ещё работающие молниевые когти Хаукспира были впечатляющим оружием. Он держал их наготове, чтобы заставить умолкнуть любого часового. Во время службы мне не часто доводилось видеть XIX легион в бою, но если у них такие апотекарии, то подумать страшно, на что способны их штурмовики.
— Ходит в тенях, словно он их часть, — добавил брат.
— Тогда повезло, что он наш разведчик, — ответил я, бросая косой взгляд на Ургалльские холмы справа, в которых раздавались громкие ритуальные песнопения. Банды приближались.
— Что это? — спросил я.
— Тёмное семя было посажено в них, — ответил Усабиус. — Оно укоренилось в их теле и разуме. Всё происходящее — проявление этого зла.
Я ненадолго встретился с ним взглядом: «Ты испытал воздействие этой вездесущей силы в долине. Из-за неё Хаукспир почти убил меня».
— Всё же мы ей не поддались, как не поддались собственным насильственным инстинктам. Если эта сила что-то, с чем можно бороться, то мы будем сопротивляться ей до последнего. Думаю, именно поэтому наши братья и остались верны присяге.
Глаза мои сузились, когда я понял, куда клонит брат: «То есть ты не думаешь, что это просто восстание?»
— Было ли то, что произошло в долине черепов, естественным?
— Нет, — ответил я, вспоминая то безумие. Будто что-то овладело мной, или, по крайней мере, пробудило основные инстинкты. Может, даже и не что-то постороннее, просто существенная часть души, которую я скрывал или подавлял. Легионес Астартес уже сталкивались с контролирующими разум чужаками, но это могло быть объяснено. То было именно чуждым. Но пришествие в долине… Словно экспрессия, словно какая-то часть меня освободилась и встала у руля. Странно, но теперь, когда я разобрался в пережитом, осознание природы моей ярости беспокоило меня сильнее.
Задумался, считает ли Усабиус так же, и спросил: «А что ты почувствовал в долине, когда нас объял гнев?»
Он ответил, не глядя мне в глаза, будто стыдясь, что не пришёл — или не мог прийти — мне на помощь.
— Не знаю. Красное и влажное. И горячее… Настолько горячее, что зажаривало мозг прямо в черепе. Гул в ушах, тысяча тысяч боевых кличей, сливающихся в единый крик чистого насилия.
— Тысяча тысяч?
Усабиус задумался, будто не понимая, что я имею в виду, потом ответил: «Нет. Восемь по восемь по восемь… Снова и снова, и снова, и снова. Что это значит?»
— Я не знаю, брат.
Хаукспир снизу просигналил, что всё чисто, и мы выдвинулись.
XI
Место крушения было не так глубоко, как долина черепов. Основная часть фюзеляжа сбитого десантного корабля лежала на вершине плоского гребня из чёрного камня, мелкие обломки разбросаны вокруг. Среди них лежали трупы, порой Железные Руки или Гвардейцы Ворона, но в основном Саламандры. Изломанные, обгорелые… В телах уже едва можно было распознать гордых легионеров, которыми они когда-то были. Космодесантники были несравненными бойцами, достаточно сильными и стойкими, чтобы победить любого врага, невзирая на расу или военную мощь. Но неуязвимость не проверялась в битвах с самими собой и не могла противостоять сокрушительному падению с верхних слоёв атмосферы.
Свидетельство того, насколько же мы были на самом деле уязвимы, было резким и болезненным. Оно лежало передо мной, напоминая о важности смирения и опасности гордыни.
Даже раненных в лазарете «Чистилища» было больно видеть, но окружающее… С ним было гораздо труднее смириться.
Усабиус склонился над одним из наших падших братьев и осторожно приподнял его голову, проверяя, жив ли тот. Когда голова безвольно склонилась на бок, стало ясно, что нет.
— Не вижу выживших, — прошептал я.
— Я не нашёл ни одного, — ответил Хаукспир. Казалось, он просто очутился позади.
Я постарался не вздрогнуть и в шутку сказал: «Ты должен будешь когда-нибудь меня этому научить».
Окружённый мёртвыми, Гвардеец Ворона не понял меня: «Когда-нибудь не наступит. Нам осталось жить часы, если не минуты. Нужно проверить внутри», — и пошёл к открытому грузовому трюму.
Мы с Усабиусом последовали за ним. Брат мрачно глянул на меня, давая понять, что наш спутник далеко не так спокоен, как мы думаем. В долине Хаукспир на короткое время лишился рассудка, и что-то похожее могло проявиться и сейчас. Не зная, что было причиной помешательства, я не был уверен. Хотя Морвакс был апотекарием и знал об ужасной психологической травме, которой подверглись выжившие после резни, сам он избежать её не мог. Даже психическая стойкость космодесантника могла не справиться со смертью таких масштабов.
Поначалу, когда мы отчаянно цеплялись за порядок и безо всякого результата искали хоть какой-то смысл, я слышал о легионерах, которые больше не могли переносить обрушившиеся на них страдания и кончали с собой. Не выстрелом из пистолета или ударом меча в грудь, как в эпоху древней Романийской империи. Просто выскальзывая в ночь и находя врага. Иначе как самоубийством назвать это нельзя. В тех, кто не был сломан телесно, как Салнар, скрывались другие раны. Разума.
Я наблюдал, как Гвардеец Ворона по опущенной аппарели входит в царство теней. Когда пошёл за ним, то быстрым взглядом дал понять Усабиусу, чтобы тот следил за правым флангом, а я сосредоточусь на левом. Внутри корабля может быть всё, что угодно. Стремление найти Вулкана было почти непреодолимым, но я не позволил ему одолеть чувство осторожности. Обстоятельно, точно, методично: так, как учил примарх, так, как будет сейчас.
Снаружи корабль казался погружённым в кромешную тьму, но внутри оказалось не так. Люм-полоски на потолке всё ещё работали. По крайней мере, некоторые. Они, периодически мигая и этим напоминая мне грузовой отсек «Чистилища», освещали картину полной разрухи. Сломанные трубы, голые провода, раздавленные переборки, расколотые двери и разрушенные маг-фиксаторы — словно внутренности какого-то механического чудища, подвергнувшегося внезапной обширной травме.
От столкновения подфюзеляжный коридор сдвинулся назад, скорее всего, когда «Грозовая птица» ударилась носов о землю. Кокпит разлетелся на куски, и корпус изогнулся, частично загнав помещения для пехоты в грузовой отсек.
Переступив металлическую балку, торчащую из палубы, в месте, где выгорела обшивка, открывая гнутую и разломанную решётку каркаса внизу, я увидел первый труп.
Саламандр, и мгновение я боролся с паникой, нахлынувшей, когда я подумал, что это может быть Вулкан. Это был не он, и я проклял себя за испытанное облегчение.
Чем глубже мы заходили, пробираясь через хаотично освещаемые, спутанные провода, тем больше тел находили. Гвардеец Ворона со сломанной упавшей балкой спиной, легионер Железных Рук, раздавленный потолком там, где обрушилась верхняя палуба, Саламандр, еле видный сквозь облако испарений, поднимающихся от треснувшей охладительной трубы. Тело наполовину замёрзло от жидкого азота, но вблизи было видно, что причиной смерти стали три железных прута арматуры, пробивших грудь.
Какое-то время я думал, что у входа было не так много трупов потому, что какой-то хищник, местный или нет, утаскивал легкодоступное мясо, лежащее у входа, но внутрь не заходил, боясь того, что может скрываться в темноте. И быстро отогнал эту мысль, сочтя её опасной.
Смерть была повсюду и носила разные лики. На некоторых легионерах не было следов того, как они умерли. Они всё ещё были в закреплены в клетях, стоящие, но несомненно мёртвые. Повсюду были следы резни. И увиденное пугало меня гораздо больше, чем я должен был быть способен.
Если здесь столько убитых и нет выживших, это может значить только одно…
— Иди вперёд, — Усабиус остановился прямо за мной, и я запоздало осознал, что тоже стою.
— Столько смертей, — прошептал я, и уловил одобрительный взгляд Хаукспира, ушедшего вперёд.
Едва ли сотня метров, но понадобилось почти полчаса, чтобы добраться досюда.
Усабиус коснулся моего плеча: «Вовсе не значит, что он тоже убит. Возможно…»
Морвакс поднял руку вверх, показывая, что что-то нашёл.
Я подошёл к нему вплотную.
— Движение, — прошипел Хаукспир и пригнулся, насколько позволяла повреждённая броня, прежде чем скользнуть в тень и исчезнуть мгновением позже.
В тишине слышались шорох вентиляции, треск электричества и стон медленно сжимающегося остывающего металла. То, что можно услышать на десантном корабле, лишённом жизни. Но потом раздался другой звук — отдалённый стон. Он отражался от тесных помещений корабля, проходил через коридор и проливался в грузовой отсек, едва слышный, пока мы не подошли ближе и не распознали его.
Кто-то раненый. Живой.
Я хотел рвануться вперёд, но брат удержал меня.
— Успокойся, брат. Мы пока не знаем, с чем столкнёмся.
— Это может быть Вулкан, — еле прошептал я, дыхание перехватило от надежды.
— Успокойся.
Часть крыши здесь обвалилась, и теперь в грузовом отсеке лежали куски металла, колонны и куски надстройки корабля. Своего рода перегородка, большая слепая зона, в углу которой мы находились.
Тела, переплетённые с обломками, не давали нормально пройти по коридору. Мы осторожно пробирались сквозь них, каждые несколько секунд останавливаясь, чтобы проверить, слышен ли стон и жив ли отец.
Я твердил, что это Вулкан. Желал, чтобы это было так. Предположить что-то другое значило отчаяться, сдаться окончательно, а я уже зашёл слишком далеко и слишком многое вытерпел.
Путь через корабль становился всё уже, всё труднее становилось идти. Боковой удар вдавил секцию пехотного трюма в борт «Грозовой птицы». Через месиво обломков и тел я увидел ногу воина, наполовину скрытого упавшей балкой. Хаукспир, как призрак, то появлялся впереди, то исчезал. В мерцании единственной люм-полоски, раскачивающейся над головой, это походило на запись, сделанную сломанным пиктом. Морвакс поднял руку вверх — сигнал ждать.