— Вопросы или возражения есть? — спросил секретарь-студент, поворачиваясь к нам.
— Карло, а что случается с вашими бессмертными душами, — спросил я, — после того, как вы отказались от религии?
— Если жизненный поток непрерывен, то он существует независимо оттого, признаем или не признаем мы его существование, и таким образом, по логике вещей, не является причиной для беспокойства. А вот любая концепция, покушающаяся на развитие наших чувств в будущем, вредит их развитию в настоящем.
Его концепция полностью противоречила концепции Первородного греха[93] и я начал опровергать его теологическими доводами, как вдруг Ред пнул меня под столом и заговорил сам:
— Члены правления, вы настолько достаточно и полно ответили на наш первостепенный вопрос, что мы не станем продолжать официальные лекции по религии в следующем семестре. Но так как нелогично излагать предпосылку, не доводя ее до вывода, я прошу выполнить одну просьбу. Я сейчас репетирую драму, показ которой планировался на конец семестра, изображающую рождение земного бога. Никакому богу не следует рождаться, не умерев потом. Будучи полностью согласен с членами правления, я бы хотел получить разрешение на продолжение в конце следующего семестра этой драмы, показывающей смерть этого бога.
— Мы одобряем смерть богов, — заговорил Карло. — Продолжайте вашу последовательность, как задумали, учителя. Мы, старшие, тоже получаем удовольствие от ваших драм.
— Так вот какова твоя защита, Ред, — подытожил я, когда мы направлялись на движущемся тротуаре к Факультетному ряду.
— Я же говорил тебе, что никогда не следует терять голову, — сказал Ред. — Сейчас я подбираю самого популярного парня в кампусе и двенадцать лучших центурионов на роль Ирода и его солдат. Когда им вручат розовые полоски, мы получим ядро народного восстания. Затем, когда я швырну в них восточной драмой, у меня будет Иуда, Понтий Пилат[94] и сорок центурионов, которые поддержат потом наше законное воззвание против Бубо.
— Все это — лишь забота о драматическом отделении и полная погибель кафедры религии.
— Не унывай, дружище. Члены правления дали нам «их», чтобы отделить от «нас». А мы и студенты и есть «нас». Мы уйдем с религией в подполье.
— Сколько же нам держаться в подполье?
— Пока мы не вылезем в телевидение с нашей церковной службой, нас не обнаружат. И потом, мы ведь обещали только, что не станем читать официальные лекции… Составь компанию на выпивку, Джек, и давай обсудим это поподробнее.
— Только один глоток, Ред, — предупредил я. — Я обещал быть дома к ленчу. Кара обучается земной кулинарии и хочет, чтобы ты с Тамарой пришли на обед вечером следующего шестого дня.
— Мы придем, — пообещал Ред по пути в таверну, — только скажи ей, чтобы она оставила в покое мысль об устройстве моего брака с Тамарой. Милашка слишком всеядна для супружеского блаженства.
— Я это подметил, — заметил я, когда мы уселись на табуреты у стойки бара, — она сделала мне беглый осмотр в тот вечер, когда Драки была вручена розовая полоска.
Бармен Мак не ждал нашего приказа. Он начал готовить наши коктейли из виски с пивом, как только увидел нас еще на подходе.
— Ну, за катакомбы Нового Рима! — поднял Ред стакан. — За полностью автоматизированный Новый Иерусалим! — возразил я.
Когда у Реда пробуждался энтузиазм, он становился разговорчивее, чем любой космонавт на свете, в особенности, если дело пахло конспирацией. После второго стакана я начал чувствовать себя художником-методистом, рисующим портрет святого Петра.[95] Я ощутил запах катакомб. К концу третьего стакана мне захотедось убить несколько львов в Колизее.[96] Бубо стал Нероном.[97] А Реда понесло в новые области предположений.
— Все мифы основаны на реальных фактах, — разглагольствовал он. — Харлеч был нашим раем, а мы — обладатели XVV-синдрома — согрешили еще когда отклонили ось нашей родной планеты. Наш потоп случился в этих кроличьих садках и когда Ноев ковчег приземлился на Арарате,[98] то он приземлился с помощью реактивных двигателей.
— А вот этого не надо! — прервал я его. — Ты отнимаешь у меня мой Первородный грех.
После еще одного стакана я умчался, так как уже на пятнадцать минут опаздывал на ленч. Когда я вошел на кухню, обеспокоенная Кара поцеловала меняй отпрянула в отвращении.
— Джек, от тебя несет виски! Ты возвращался с лекции вместе с учителем Редом?
Я стал сокрушаться в содеянном; мои комплименты ее кулинарным способностям были щедры, хотя и неуклюжи, но Кара настойчиво клонила к результатам встречи с членами правления.
— Значит, они не одобряют мою свадьбу и твою религию. Ну, наша свадьба — не их дело! Если я желаю испытать межвидовой брак и принять веру моего мужа — тут старшим нечего делать… Но вот дело, касающееся меня, Джек. Если ты и дальше собираешься напиваться, то я хочу, чтобы ты перестал носить земные одежды. Они делают тебя слишком заметным. Я совершенно не желаю, чтобы в туннелях ко мне подходили незнакомцы и спрашивали, не я ли та женщина, что вышла замуж за земного ханыгу.
Я сменил тему и, хотя Кара не сказала ничего, но она была явно смущена моим намерением открыть в кабинете тайную церковь, чтобы продолжать обучение религии. Я уже научился читать выражение глаз харлечиан и в интимности нашей квартиры, декорированной разными бесполезными женскими украшениями и подаренной мне великолепной картиной, в глазах Кары я прочел запрет.
— Ты не одобряешь? — спросил я.
— Я одобряю, а вот Бубо не одобряет.
— На моей стороне будут студенты, полицейские и суды. Все силы на нашей стороне. Что мне до того, что подумает Бубо.
— Сила бывает и в слабости, — сказала Кара. — И Бубо сумеет наказать. Он хитер, как Яго, хотя сам он ничего не сделает. Он — администратор.
— Согласен, — сказал я, — и как администратор он ничего не делает сам, а уполномачивает для этого специалистов.
— Бубо может уполномочить не того специалиста, — возразила она.
Ее замечание навело меня на мысль о методах Бубо. На Земле такая же техника применялась, когда назначался администратор для управления неудавшимися филиалами, а затем провалившаяся деятельность филиала ставилась ему в вину.
Такие способы в отношении меня для Бубо были недоступны, если только Бубо существовал, так как я не был элементом его организации. Более того, я планировал вернуться через два года отсутствия с полномочиями, достаточными для перехвата всего управления планетой. И если тогда Бубо объявится и окажется благовоспитанным и подобострастным, то у меня в новом органе управления планетой нашлась бы административная работа для него, хотя бы в управлении производством керамики. Он мог бы стать вице-президентом, ответственным за испытания сантехнического керамического оборудования, например, унитазов.
Несмотря на пророчества Реда и незначительные трения, возникающие от моих выпивок, брак складывался удачно. У Кары были свои маленькие тайны. Она не рассказывала мне, какую роль она играет в Рождественском представлении, и не разрешала присутствовать на репетициях.
— Во мне будет все, что ты мечтал найти в женщине, Джек, мой любимый, и роль заставит тебя гордиться мною.
Она не пускала меня в кухню, когда готовила обед, на который были приглашены Ред и Тамара. Она хотела удивить меня рецептами, которые вычитала в микрофильмах земной поваренной книги.
А недостатка в выдумках у нее не было.
Чтобы прибрать к рукам полицейскую власть, я пригласил на обед Фрика, начальника полиции. Кара одобрила приглашение Фрика, но была против приглашения Нессера, которого я хотел пригласить, так как планировал использовать его как служку, когда открою свою первую церковь.
— Джек, я хочу быть довольной обедом, но не смогу проглотить ни кусочка с этим бородавкоголовым за столом.
— Но он очень горяч духовно, — доказывал я.
— Хорошо, — вспыхнула она, — меня радует пыл его духа. Но он любит все лапать, а у него липкие руки.
Ред попросил и получил разрешение пригласить Рено, проходящего подготовку на генерала центурионов, предназначенного нами в жертвенного агнца. Рено должен был играть в Рождественской инсценировке царя Ирода.
Декорум[99] приема был задуман Карой в лучших традициях земных вечерних приемов. В приемной мы угощались коктейлями и там же гости выразили восхищение по поводу харлечианского костюма, который Кара сконструировала и сама сделала для меня — тунику, глубокого космически-серого цвета с соответствующим суспензорием[100] туника свободными складками собиралась на талии синим флотским ремнем, а на левой стороне груди была украшена вышитым золотом словом "Карин", недвусмысленно объявляющим ее право на собственность. Тамара появилась в одежде, отличающейся от харлечианских фасонов еще больше, чем моя туника. Она была в платье, а не в тунике. Оно складками спускалось так низко, что скрывало все, кроме колышущихся бедер, а материал, который она потратила на юбку, с лихвой был возмещен материалом, сэкономленным на лифе. Он был вырезан так низко, что открывал верхушки ее основной области полноты. При виде моих ног Тамара взвыла по-волчьи:
— Если ты устала от него, Кара, предоставь его мне.
Мне показалось, что Ред с его узловатыми коленями, вовсе не обиделся на ее предложение.
— Я и сам предлагал ему орден Святого Георгия.
Фрик явился одетый по форме в свою синюю тунику со знаком власти и церемониальной дубинкой, пристегнутой к поясу. Генерал Рено пришел, красуясь формой, которую Ред придумал для центурионов, с золотыми звездами, сияющими на эполетах. Он был стройным парнем с очень большой головой, напоминавшей мне бюст Юлия Цезаря.[101]
Веселье началось с тамариной шутки, но глухо проявляющееся смутное настроение вскоре возвестило о себе, несмотря на коктейли. Среди студентов ходили разговоры, что лекции по религии после осенней четверти не возобновятся. Тамара опечалилась, а Фрик вознегодовал:
— Не думают ли члены правления, что студенты — дети? Странное замечание высказал Рено:
— Лично я полагаю, что этой планете не помешало бы немного иудейской твердости характера. Возьмите Давида.[102] Вот это был мужчина. Эта планета, если и нуждается в чем-то, то не в мире, а в мече.
— Ты прав относительно Давида, — согласился Фрик, — у него были правильные мысли. Вылез из строя, получай в рыло.
Мысль о том, что парням пришлось пользоваться персонажами Ветхого Завета в качестве примера, несколько опечалила меня, но, по крайней мере, они выбрали правильные примеры.
Ни в коем случае не следовало бы начальнику полиции или генералу брать пример с поведения праведника Иова.
Фрик проделал великолепную работу, выдолбив тюремный блок из четырех камер за своим полицейским постом, и я посоветовался с ним насчет алтарного склепа в южной стене моего кабинета.
Как разъяснил Фрик, в этом не было ничего сложного. Пространство выдолбить нетрудно и несложно приспособить лазерный луч, чтобы отглазуровать стены, которые после этого приобретут темно-пурпурный цвет — идеальный фон для белого креста. Удаление породы производилось автоматизированными уборочными механизмами. Холм севернее футбольного поля был создан именно из породы, убранной из туннелей.
Размышляя об устройстве алтаря, я услышал как Рено говорит Каре:
— По нашей логике мышления устройство детьми Израиля ловушки — понтонного моста и потопление фараоновских войск являлось обманным действием, но в то же время хорошим оборонным маневром.
Выслушав это замечание, я незамедлительно пригласил Реда в ванную, по старым земным обычаям, для удовлетворения собственных нужд, сопровождаемым мытьем рук.
— С каких это пор дети Израилевы наводили на Красном море понтонные мосты?
— Студенты логичны, Джек. Они не в состоянии постичь чудо — им не понять почему море разверзлось и пропустило детей израилевых и сомкнулось над головами войск фараона.
— Тогда как же ты сумел заставить их постичь ловушки и понтонные мосты при невоенизированном образе их мышления? К тому же, обучение военной науке запрещено.
— Я страхуюсь, Джек. Когда прелести твоего брака истощатся, ты можешь сломаться. И когда за тобой прибудут "Хариерсы", эти парни смогут защитить моего старинного приятеля.
— Ты думаешь, что я стану стрелять в представителей моей собственной расы?
— Зная тебя, Джек, как военного человека в воинствующей церкви, думаю, что будешь. Если твоему очагу, семье и алтарю будут угрожать войска Корпуса, разве ты не станешь стрелять?
— При таких условиях, и только при таких условиях, — согласился я, — не останется ничего другого, как пройтись заградительным огнем лазерных батарей по высаживающейся компании этих нахальных подонков и отправить их к черту на завтрак.
И вдруг я поразился своей собственной нехристианской страстности и энтузиазму. Но тут в дверь постучала Кара, вызывая нас.
— Моряки, за стол!
Мы прошли к столу, освещенному свечами и уставленному блюдами с горячими блинами с ломтиками бекона и кружочками масла. Рядом с каждой тарелкой стоял стакан белого вина, доставляемого с южного континента, а в центре стола стоял кувшин с патокой и круг деревенского сливочного масла.
— Ах, какой прелестный вид! — воскликнул Ред.
А я в равной степени разделял его восхищение и, после того, как мы подняли тост за здоровье хозяйки и гостей, мы взялись за поглощение блинов. Они были восхитительны, причем настолько, что мы с Редом взяли по второй порции, но как оказалось, это было лишь началом. Как только мы прикончили блины, Кара внесла дымящееся блюдо с зажаренными по южному способу цыплятами.
— Пища души! — воскликнул я.
— Тени брата Бена, — эхом откликнулся Ред. Невзирая на съеденные блины, я и Ред с жаром принялись за жареных цыплят и вот тут-то и произошел неприятный инцидент. Будучи одетым по образу харлечиан, я был голоног, а, как полагалось хозяину, сидел во главе стола между Карой и Тамарой. Поглощая блины я босой ногой нечаянно задел ногу Тамары. Я благопристойно отдернул свою ногу, засунув ее под стул, но немного позже, когда мы принялись за цыплят, уже ее нога коснулась моей. Сначала я воспринял это движение как неумышленное, пока она не начала легко и осторожно поглаживать своей ногой мою. Я постарался скрыть свой ужас, занявшись ножкой харлечианского цыпленка, тогда как пальцы ног Тамары, невидимые под столом, продолжали свое неуклонное продвижение.
Возможно, тому было причиной вино или мои щедрые комплименты по поводу цыпленка, но Кара тоже положила свою ногу на мою и стала любовно ее поглаживать. Каре вздумалось облюбовать лодыжку, тогда как Тамара ласкала колено. Я уткнулся в тарелку, в ужасе грызя цыпленка, потому что нога Тамары, лаская, опускалась вниз, а нога Кары поднималась вверх.
Встреча ног была неотвратима, а убежать в туалет или встать из-за стола по какому-либо другому поводу было нельзя, потому что Кара могла расценить это как отказ от ласки, и ее обида и гнев никогда бы не были умиротворены никаким правдивым объяснением.
Я принес в жертву Тамару. Две ноги встретились на полпути, на голени.
Не было сказано ни слова. Обе ноги слетели с моей так же бесшумно, как две прелестные птички,[103] разлетающиеся в разные стороны.
После продолжительного молчания Кара со сладкой улыбкой сказала:
— Тамара, не хочется ли тебе еще цыпленка? Может быть еще одну ножку?
— Нет, Кара, спасибо. Я предпочитаю бедрышко.