– В таком случае, – произнес я, – расскажите мне все факты.
Коляска, запряженная двумя вороными, остановилась у поворота дороги. Кони фыркали и переступали на месте; они привыкли, что путь по столбовой дороге до Бармута преодолевают без остановок.
Среднего роста человек стоял под тенью раскидистого дуба, однако в нем не было ни одного из тех качеств, которые присущи обычно обитателям дубравы: ни волшебства фейри, ни беличьего проворства, ни жизнерадостности свиньи.
Он был одет в костюм такого невзрачного мышиного цвета, что трудно было определить – создана материя такой или же она успела покрыться уже на своем владельце плотным слоем пыли. Лысоватую голову незнакомца прикрывала скругленная шляпа; круглые маленькие очки делали его похожим на бобра.
– Я – Гай Пиктон, – сказал он. – Королевский претор.
Ухватившись за поручни, он забрался в коляску. Пиктон проделал это так неловко, что наверняка перевернул бы экипаж, окажись он пустым. Возница тронул поводья, и лошади продолжили путь.
Претор посмотрел на Франсуаз, и лицо его сморщилось, словно его обдали уксусом. Государственный чиновник, образом жизни которого стали комплексы и предубеждения, он не был готов принять помощь эффектной девицы, затянутой в кожаный полудоспех.
Претор рассматривал Франсуаз гораздо дольше, чем признался бы в этом своей жене. Наверняка он испытал сексуальное возбуждение, почти не понимая, что это такое. Жена же у него наверняка имелась – такой человек, как Пиктон, не мог оставаться холостым, – а еще несколько детей, серых и невзрачных, точно крысята.
– Мне поручено вести следствие, – произнес он. После этих слов претор сложил руки на коленях с видом человека, который лицезрел Грех и теперь исполняется благочестивым негодованием, раздуваясь, как мочевой пузырь.
Франсуаз скривила уголок губ, словно говоря: «Неудивительно, что преступник до сих пор не пойман».
– Майлус Дворфин, который пригласил нас, успел рассказать нам основные факты, – произнес я. – Но ему известно немного, к тому же он слишком взволнован. Претор?
– Разумеется.
Пиктон вынул из внутреннего кармана пергаментный свиток и развернул его.
– Первое изнасилование произошло два месяца назад, ченселлор. С тех пор было еще пять.
– Следы побоев?
– Да, сэр. Они все убиты с особой жестокостью.
– Убиты. Вот как. Каждое новое преступление становилось более жестоким или он всегда действовал одинаково?
– Я бы сказал, одинаково.
– Хорошо. Вам удалось определить – побои нанесены до, во время или после полового акта?
– После. Этот подонок сперва насиловал их и только потом убивал. Коронер определил это по следам спермы и порванной одежде. Преступник всегда действовал одинаково. Вначале он одурманивал свои жертвы, использовал для этого порошок эфедры. Королевский алхимик говорит, что насильник распылял снадобье перед лицом девушек. Следы остались в носу и на губах.
– И какой вывод вы из этого сделали? – спросил я. Пиктон ответил:
– Такой, что насильник использовал порошок эфедры.
Он произнес это вполне серьезно, и я не стал ничего более говорить.
– Первые две девушки были найдены в городском саду Бармута, – продолжал свой рассказ претор. – Там никогда не бывало много людей, ченселлор, а после второго убийства вообще никто не появляется. Люди стали бояться.
– Но третье нападение он совершил не здесь?
– Нет, ченселлор. Это произошло на улице Фернана.
– Это тихая улица?
– Можно сказать и так.
– Городской сад достаточно велик, не так ли?
– Да, ченселлор; в нем несколько квадратных миль. Две с четвертью, если быть точным.
– Тела были обнаружены в тех местах, где обычно много людей, или в наиболее уединенных?
– Пожалуй, в уединенных.
– Хорошо. Где вы нашли четвертое тело?
– На бульваре Леон.
Я забрал у претора свиток с картой улиц.
– Как я понимаю, это ближе к центру города?
– Да, сэр.
Когда я задавал следующий вопрос, в моем голосе сквозило нетерпение:
– Где была убита пятая жертва?
– У городских ручьев. Это вот здесь.
Претор потянулся, чтобы указать затянутым в перчатку пальцем.
Мои глаза вспыхнули и погасли; я поднес руку к подбородку, раздумывая.
– Я вижу, это тоже у окраины.
– Да, сэр.
– Но, я полагаю, там бывает много народа?
– Нет, там почти никто не бывает.
Я поджал губы, внимательно рассматривая карту. Я не собирался увидеть на ней что-то интересное, скорее пытался понять, следует ли продолжать расспросы в этом направлении. Догадка, которая появилась у меня после первых же слов претора и, казалось, получала подтверждение с каждым его ответом, теперь ускользала от меня.
– Где вы нашли шестую жертву? – спросил я.
– Там же.
– Там же… Он повторился, как и в случае с городским парком…
Я хмуро посмотрел на карту, словно она стала причиной моего сильного разочарования.
– Вы живете в этом городе, – произнес я. – Можете ли вы сказать, что хорошо его знаете?
– Думаю, что могу, сэр; я здесь родился.
– Увидели ли вы какую-нибудь закономерность в том, как он выбирает места для нападения?
– Заметил; он выбирает уединенные места. Только один раз забрался ближе к центру, но потом вновь не стал рисковать.
– Это резонно… Было ли что-то общее у его жертв?
– Они все были молоды – от восемнадцати до двадцати трех лет. Думаю, их можно было назвать красивыми.
Претор передал мне несколько свитков.
– Вам лучше самим посмотреть это, сэр.
ГЛАВА 2
Мощеная столбовая дорога втекала в городские улицы Бармута, как полноводная река вливается в широкое озеро. Вдали над силуэтами домов поднимался кафедральный собор Вселенской церкви, и солнце заглядывало в земной мир через замочную скважину пентаграммы.
Вороные кони ударили подковами о булыжники мостовой, и звон их копыт возвестил о прибытии экипажа. Гай Пиктон выбрался из коляски спиной вперед, проделав это еще более неловко, чем когда садился в нее.
– В бумагах вы найдете мой адрес, – произнес он. – С восьми утра и до шести вечера я обычно нахожусь в мэрии.
Он поднес руку к шляпе в знак прощания и смущенно опустил голову; наше появление в Бармуте он расценил как некий упрек в некомпетентности.
Его жест выглядел так, словно он стыдливо прикрывает лицо.
Франсуаз выпрыгнула из экипажа через закрытую дверцу. Легкая коляска даже не покачнулась.
– Я ему не понравилась, – констатировала она, оправляя короткие кожаные полуштаны.
– Ты слишком ему понравилась, – возразил я, передавая вознице два соверена. – Для мужчин определенного сорта это одно и то же.
Франсуаз наморщила нос:
– Что ты имеешь в виду?
Мы направились вдоль городской улицы, туда, где за пушистыми верхушками буков виднелась гостиничная вывеска.
– Такие люди, как Пиктон, привыкли иметь дело с женщинами столь же невзрачными, как они сами. Представь себе некрасивое существо – некрасивое не от природы, но от того, что никогда не заботилось ни о себе, ни о своей красоте. Она может быть молчаливой или болтушкой, тихоней или, наоборот, домашним тираном. Но в любом случае она воплощение жены серого неудачника. Один из моих коллежских преподавателей любил повторять: «Все не могут быть богатыми». Надо ли говорить, что сам он был беден хуже церковной крысы.
– Церковные крысы обычно самые толстые, – ответила Франсуаз. – Иногда мне кажется, что служки нарочно подкармливают их просфирами.
– Все равно, – продолжал я. – Возьми обложку эротического журнала и перечисли все качества, которые отличают красивую, сексуальную женщину. В жене Гая Пиктона нет ни одного из них. Отчего он на ней женился? На этот вопрос несложно ответить. В нем самом нет ни одной черты, которая позволила бы ему покорить красотку. Прежде всего – самоуважения. Вот почему, Френки, роскошные и сногсшибательные девушки навсегда остались для Пиктона теми, кто никогда не появится в его жизни. Но это не значит, что он не в состоянии их оценить.
– Выходит, раз он не мог фонтанировать спермой, то залился желчью?
Мы оставили багаж в гостинице, сняв номер с видом на реку и кафедральный собор.
– Вы подниметесь? – спросил администратор.
– Нет, – отвечал я. – Нам бы хотелось осмотреть город. Далеко ли отсюда до ручьев?
– О нет, сэр, – отвечал служащий. – Спуститесь по бульвару и сверните налево возле каменной стелы. Вызвать вам извозчика?
– Спасибо, нет. Мы пойдем пешком.
– Мирный город, Френки, – произнес я, ударяя по камням мостовой энергетической тростью. – Старинная архитектура. Кажется, само время застыло в этих сводах – подобные города притягивают совершенно определенные злодеяния…
– Каким может быть человек, который совершил шесть изнасилований и убийств? – спросила девушка.
– Каким угодно, – ответил я. – Пока мы знаем только одного обитателя Бармута, если не считать служащих гостиницы и кучера. Это Гай Пиктон, и он как нельзя лучше отвечает портрету серийного насильника.
– Ты прав, – задумчиво сказала Френки. – Тихий, замкнутый, отличный семьянин и прилежный служащий. Полон комплексов, носит шляпу и не снимает перчаток – он словно боится мира и отгораживается от него.
– Добавь к этому взгляды, которые он исподволь бросал на твою грудь, – и перед нами идеальный кандидат на роль сексуального маньяка… Преступник до сих пор не пойман именно потому, что сам занимался собственным розыском. Как складно получается, Френки. А ведь в Бармуте сотни и тысячи таких людей, как Пиктон.
– Однако у тебя уже есть какие-то теории? Я мимолетно улыбнулся.
– Пока еще только теории, Френки. Одно я знаю наверняка – преступник слабого телосложения и, скорее всего, действовал один.
– Это из-за того, что он использовал порошок эфедры?
– Да.
– Но разве не мог он захотеть перестраховаться? Каким бы сильным он ни был. Знаешь, Майкл, научно доказано, что даже самый могучий силач не в силах изнасиловать девушку в одиночку, если та сопротивляется.
– Вот именно, Френки! Если та сопротивляется. Он применял одурманивающий наркотик именно потому, что знал – он не справится с жертвой, если та станет сопротивляться.
– Сильный человек тоже мог быть не уверен, что у него все получится. Не забывай, что после первого же преступления его разыскивали за убийство. Малейший вскрик мог его погубить.
– Френки.
Я покачал головой.
– Только в романах преступник оставляет на земле следы и ты можешь заключить, что он высокий человек, левша, носит охотничьи сапоги на толстой подошве и серое пальто, курит индийские сигары с мундштуком, а в кармане у него тупой перочинный нож. Нет, Френки! Прошли те времена, когда злоумышленники оставляли после себя столь очевидные улики, – если такие времена вообще когда-либо были. Те следы, что есть у нас, – это следы его психологии, его образ действий, и здесь нет места строгой, неопровержимой логике.
Я тряхнул в воздухе тростью.
– Представь, что ты сильный мужчина. Для тебя это просто – физически ты превосходишь большинство мужчин, к тому же ты бисексуалка. Теперь. Ты насилуешь молодых, красивых девушек – почему?
Франсуаз задумалась.
– Потому что я не могу получить их иным путем.
– Предположим. И здесь уже не так важно – ищешь ты собственно сексуального удовлетворения или на первый план вышел процесс овладения жертвой. Что ты станешь к ним испытывать?
– Очевидно, злость.
– Отлично! А что ты сделаешь с жертвой, которую превосходишь физически и которую ненавидишь? Ты обкуришь ее дурманящим порошком, разденешь, изнасилуешь и только потом убьешь?
Франсуаз покачала головой.
– Нет. Побои бы начались сразу.
– Вот именно. Овладеть той, кого насилуешь, – значит, унизить ее. Человек, физически сильный, непременно использовал бы кулаки – в первую очередь кулаки. Но наш человек – слаб; он не привык действовать физически. Возможно, где-то он брезглив, ему хочется овладеть красивой девушкой и только потом обезобразить ее. Громила с пудовыми лапищами просто не обратил бы внимания на то, сколько синяков успел наставить. Вот почему я думаю, что насильник – из категории нашего друга Пиктона.
– Ладно, – согласилась девушка. – А что привлекло твое внимание в карте города? И почему ты так взъелся на беднягу, когда тот сказал, что пятую и шестую жертвы нашли у ручьев?
– Я взъелся?
Я отмотал наш разговор назад и пришел к выводу, что не сказал Гаю Пиктону абсолютно ничего, что заслуживало бы такого эпитета.
– Система, Френки. Я ищу систему.
– Я поняла. – Девушка кивнула. – Первые две жертвы он убил в саду – две с четвертью мили, это же целый лес. Там ему ничто не угрожало. Потом этот гаденыш выполз на городские улицы; сперва окраина, потом ближе к центру. А затем он вновь вернулся в глушь, и это разбило твои построения.
– Верно, – согласился я. – Вот почему я хочу начать с осмотра ручьев. Если факты не вписываются в теорию – какой-то из них явно подпорчен молью… Или оба сразу. Однако, Френки, как ты думаешь, отчего наш друг Пиктон так сильно смутился, когда я спросил у него про связь между убитыми девушками? В случаях с серийными насильниками это самый первый вопрос, который следует себе задать. Похоже, есть кое-что, о чем он не захотел рассказывать…
Ответ на это мы получили довольно скоро – и совсем не тем путем, который я мог бы себе представить.
ГЛАВА 3
Мы стояли на пустынной площади.
– Остановимся в гостинице? – живо спросила Френки.
– Нет, – я решительно покачал головой, – у нас нет времени на секс.
– Не будь занудой. – Она взяла меня за пуговицу и стала вертеть. – И потом, ты моя игрушка для удовольствий, забыл? У тебя вообще нет права голоса.
Серые облачка стали подниматься над моим костюмом.
Они воспаряли к небу, превращались в маленькие тугие капли – словно слезы, которым уже не хватило места в океане людских печалей.
– Упс, – воскликнула Френки.
Вязкие штрихи влаги стекали с ее черного кожаного доспеха. Они замирали, прислушиваясь к чему-то, одним им ведомому, и тоже летели вверх, встречаясь со своими собратьями.
Сложная вязь иероглифов поднималась над площадью и с каждой секундой прирастала новыми. Над серыми камнями выросли слова «Ин Тай» – «возвращение домой».
Это одна из самых могущественных рун школы дерева. Она дает огромную власть тому, кто ее использует, однако прибегнуть к «Ин Тай» может лишь человек, бесконечно долго находившийся вдали от родины и наконец вернувшийся.
Серые иероглифы поблекли, став почти невидимыми, потом окрасились кровью. Руна, написанная единой строкой снизу вверх, превратилась в большую черную змею, стоящую на хвосте.
Тварь распахнула рот, ловя пастью солнечные лучи, и, рассеченная вдоль, распалась на шесть частей, – словно опадали лепестки цветка. Из ее центра выступил человек в черной колдовской мантии. Его правая рука сжимала прозрачный скипетр, треснутый рубин украшал набалдашник.
– Волхв Боягорд, – пробормотал я.
В его темных глазах заледенело страдание.
– Мне больно дышать, – прошептал чародей. – Легкие отвыкли от воздуха… И все же…
Он поднял жезл.
– Так приятно…
Франсуаз шагнула к нему, но Боягорд стремительно начертал перед собой новую руну. Это дорого стоило волхву. Он зашелся в кашле, кровь хлынула у него изо рта.
Магический символ стремительно повернулся, распадаясь на два иероглифа. Каждый из них превратился в монстра, и волхв, спотыкаясь, поспешно отступил за спины своих охранников.
– Мне нужно время, чтобы восстановить силы, – прошептал он. – Настанет час, и я найду вас…
Боягорд сделал шаг назад и растаял в тумане. Два чудовиша медленно наступали. Ниже пояса они напоминали людей, но вместо головы, рук и плеч поднимался мягкий кожистый конус, как у кальмара. Вокруг него таяли и взрывались руны.
Это были Спруты – дети Левиафана, одни из тех, что сторожат океан от слуг Индрика. Только самые могущественные маги способны вызвать их себе на подмогу. Боягорд сумел сделать это, хотя только что прошел сквозь горнило воскрешения.