– Командор! – рявкнул Росомаха в самое его ухо.
Резко очнувшись, Ален вскинул голову к небу. Длинные зрачки окаймились в желтое. Мраморно-белое лицо с синими губами казалось неживым.
– А ты сам себя не можешь вылечить? – осторожно поинтересовалась Василиса.
– Если бы мог… уже бы вылечил…
– А почему не можешь? – встрял Росомаха.
– Я не могу… магия на меня не действует… Если бы убил их всех… взял их жизни… вылечился бы… – Ален осторожно вдохнул, выдохнул. – Но я не убил… никого.
Тут показалась калитка дома Алена. Василиса побежала вперед, заколотила кулачками по дереву, крича:
– Откройте! Откройте скорее!
Залился повизгивающим и жалобным лаем старый пес. Слышно было, как открывается тяжелый засов в доме Алена. А Росомаха меж тем тихо спросил:
– А что ж ты с тем… главарем-то сделал?
Ален слабо усмехнулся:
– Памяти лишил.
Росомаха не нашелся что ответить. У калитки появился Яков, а следом за ним перепуганная Карина в одной ночной сорочке. Василиса, давясь слезами, сбивчиво пыталась что-то втолковать хозяевам, а потом просто указала рукой на Алена, повисшего на плече друга.
Отчим первым оказался рядом с пасынком, едва не сорвав калитку с петель.
– Что случилось? – резко спросил Яков у Ромахи, перекидывая руку Алена через свое плечо.
– Чужаки в корчме… драку затеяли, – сбивчиво заговорил Росомаха. – Матерые. Ален спас. На себя принял…
– Говорила же я! – дрожащим голосом сказала Карина. – Чувствовала! Случится! И случилось…
– Нормально все, мама, – ровный, непрерывающийся голос дался нелегко. – Я жив.
Тем временем Ален с помощью отчима и друга доплелся до порога. С внезапной силой схватив Росомаху за ворот, он заговорил, тяжело роняя отдельные слова и не отрывая страшного взгляда от глаз друга:
– Василису. Доведи. До порога. Понял? Бронь. Заговоренная. Нож. Тоже. Неумеха. Отобьется. От матерого. Доведи. До порога. Понял? Головой. Отвечаешь.
Росомаха быстро закивал, силясь оторвать взгляд от этих страшных, нечеловеческих глаз, и не мог. Ален сам погасил жуткое желтое сияние, стянул зрачки из щелок в точки и рухнул как подкошенный.
Очнулся он лишь под утро. Устало положив голову на край кровати Алена, спала мать, просидевшая рядом с ним всю ночь.
Лекаркой она была довольно-таки умелой, но ей стоило много сил залечить порванную артерию, кровь из которой хлынула, как только Ален перестал мысленно сводить края раны, потеряв сознание. Она понимала, насколько близко в тот момент ее сын подошел к могиле. А пока лечила, заглянула в душу и ужаснулась. До этого она еще надеялась, что Ален сможет стать прежним… Но такой безысходности и бездны смертной тоски даже у стариков почти никогда не бывает… В душе не было желания жить и бороться – лишь устало-обреченная тоска и бесконечная боль.
Парень сел на кровати, ощупывая перевязанные плечо и грудь. Мать забинтовала его основательно – почти по пояс тело туго стягивали бинты. Из-под повязки выглядывал вытатуированный на плече Знак. Он чуть светился бело-серебряными красками, тонко очерченный угольно-черным. Пульсирующая боль и слабость накатывали красными волнами на берег сознания. Стараясь не тревожить мать, он встал, надел военные штаны, отстегнул клинки, поверх повязки неловко надел свободную черную рубаху. Каждое движение отдавалось нестерпимой резью в груди и руке. Соорудив из чистой тряпицы перевязь, Пламенный постарался поменьше тревожить руку. Но все же, сжав зубы, поднял мать и положил ее на свою кровать. На лбу выступили капли пота, но Ален не проронил ни звука.
Взяв верную свирель, неслышно выскользнул из дома. Надо было набраться сил. А в доме, лежа в постели, этого не сделать вольному Пламенному. Были и другие причины бегства Алена. Сейчас он был опасен и знал это. Ох как опасен… Не совладает с собой – и полдеревни перебьет его боевая неконтролируемая ипостась, Зверь.
Озерцо за садом встретило старого знакомца тихим вздохом и ласковым шепотом воды. Стянув сапоги и закатав штаны повыше, он ходил ногами в чистой воде, перебирая пальцами прибрежные камешки и распугивая мелких рыбешек. Озеро безропотно принимало в себя всю злость, ненависть, боль одинокого юноши. Он беззаботно улыбался, ловко поднимая пальцами ног донные камешки и бросая их в воду.
Белесый туман, что Ален вдохнул в конце вчерашнего боя, был памятью Мародера. И, отводя от себя беду, Ален блокировал память, свою и чужую, без разбора. Пока они не смешались. Пройдет время, и отнятая память схлынет, растает, как утренний туман. Но чтобы это произошло, должно наступить то самое «утро».
Вдоволь наигравшись в воде, Ален обошел озерцо, шепотом поблагодарив воду, и побежал через лес на опушку, высоко вскидывая длинные ноги, грациозный, как дикий зверь, и такой же опасный.
Остановившись у обрыва, он замер, завороженно смотря, как светлеет на востоке небо, как меняются его краски, как занимается величавая заря… Тогда он вдруг запел. Его звонкий голос выплетал незнакомые слова нечеловеческого языка. Юноша сам не понимал слов, но даже не задумывался над этим немного странным фактом. Тихо, не тревожа рассвет, полилась над землей песня, и лес замер, вслушиваясь.
Взошло солнце, окончилась песня, и маг радостно потянулся к солнечным лучам, исполняя дикарский танец. Перевязь ненужной тряпицей болталась на шее, а Ален, чистое беспамятное дитя, ловил руками первые лучики солнца и сплетал из них венок.
Неслышный простому человеческому уху вздох заставил Алена мгновенно пригнуться, скрывшись в траве, и заозираться.
С легким смешком на опушку из кустов выбралась девушка со следами слез на милом личике. Несколько секунд юноша не узнавал ее и лишь наслаждался красотой лесной нимфы. Потом сама собой заработала память, и он узнал Василису. Она стояла и улыбалась ему. Он неуверенно улыбнулся в ответ.
– Василиса? – Свой голос показался ему чужим.
Куда исчезла холодность заточенной стали? Что сталось с резким, приказывающим тоном? Он попробовал свой голос вновь:
– Что ты здесь делаешь, Василёк?
Девушка рассмеялась нежным серебряным колокольчиком.
– Я из дома убежала, – призналась она, потупившись. – Отговорилась, что с утра за грибами пойду, и вот… За тебя боялась, спать не могла…
Он недоуменно улыбнулся, покачал головой. Память по-прежнему работала лишь на уровне рефлексов – «помню то, что вижу перед собой».
– Иди сюда. – Он протянул ей здоровую руку, не затянутую в перчатку.
Василиса подошла, положила свою детскую ладошку в ладонь Алена и поразилась, до чего же у него красивые руки, как у эльфа… Узкая ладонь с изящными пальцами, тонкое запястье, у многих девиц и то шире. И только витые ремни мышц отличали эти руки от девичьих.
Не замечая ее взгляда, Ален привлек девушку к себе, закружил по опушке.
– Как хорошо… – выдохнул он.
– Ты здоров? – радостно улыбнулась Василиса. – Совсем-совсем здоров?
– Нет. – Пламенный поморщился и остановился, отстраняя от себя девушку. – Рана еще болит. Но мне не хочется бессильно лежать. – Он улыбнулся.
В глазах Василисы появилось беспокойство. Рассмеявшись, Ален надел на ее прелестную головку венок из солнечных лучей, светивший золотым сиянием.
– Ой, что это?! – Сняв венок, Василиса с восторгом разглядывала затейливую вязь золотых нитей.
– Первые лучи, – улыбнулся Пламенный маг. – Я их поймал и сплел.
– Как красиво, – выдохнула девушка, не в силах оторвать взгляд от подарка.
Только пятеро магов во всем мире могли сотворить подобное из простого света, делая его материальным, но играючи сплести из него венок… для этого недостаточно быть просто магом.
Счастливо засмеявшись, Василиса надела венок на голову и закружилась, раскинув руки. Маг, словно озорной мальчишка, прыгал по опушке босыми ногами. Подхватив девушку под руки, он закружил ее в танце, и ветер играл им музыку.
Они долго хохотали и резвились, ни о чем не тревожась. А подустав бегать и танцевать, присели у обрыва за старым деревом, обнявшись и болтая ногами над пропастью.
– Что с тобой случилось? – спросила Василиса. – Ты вчера был такой темный, серьезный… А сегодня совсем другой.
Ал чуть нахмурился.
– Тебе это, наверное, странным покажется… – неуверенно начал он. Василиса заглядывала в его глубокие синие глаза, ожидая продолжения. – Я сейчас как бы пустой. Беспамятный. Я не помню даже своего имени. Ты назвала меня «Ален», но я не уверен, что это мое имя. Как будто что-то звучит не так.
– А что ты помнишь о своем имени?
– М-м-м… Кажется, у меня был брат, он звал меня «Ал», это было правильно… – Юноша задумался. – Я помню его голос и как он говорит: «Ал, малыш». Еще он громко смеялся и был такой большой… Я всегда смотрел на него снизу. Брат был старше.
– А где сейчас твой брат?
– Не помню. Я вообще пока мало что помню. Тебя вот помню. Мать свою помню. А больше ничего.
– Как это? – удивилась Василиса, глядя с легким испугом.
– Я сам не знаю. – Он пожал плечами. – Знаю только то, что я бы умер, будь иначе. А память потом вернется… Только не уверен, что мне этого хочется.
– Почему? – наивно спросила девушка.
Ален заглянул в ее ясные глаза.
– Я впервые чувствую себя свободным.
Она не стала больше спрашивать, просто поверив ему. Обняла его стройный стан, положила голову на грудь, слушая, как сильно и размеренно бьется сердце. Он был силен. Очень силен. Она чувствовала под руками твердые мышцы. Он был неподатлив, как закаленная сталь, и нежен, как дуновение теплого ветерка. Да еще она прекрасно сознавала, что этот юноша – живая легенда, страшный Зверь войны, воплощение зла… Но девушка была заворожена им, и одновременно ее пугала и восхищала его непохожесть на остальных. Василиса понимала, что впервые за свои неполные семнадцать лет по-настоящему влюбилась, и это новое незнакомое чувство заставляло сердце биться сильнее, а душу лететь к небесам.
Серьезно проголодавшись к обеду, они решили вернуться. Ален израсходовал много сил на свои детские игры, но восстанавливался он быстро и особой усталости не чувствовал.
Сократив себе и девушке путь «серой тропой», Ален за несколько минут, вместо часа ходьбы, оказался у края своего поля. Он бодро прошагал через поле, сад и мамин огород. Василиса держала его под руку и легко шагала рядом.
– Братишка! – Маленький вихрь сбил юношу с ног и запрыгнул сверху. – Где ты был? Я тебя искала-искала… – тараторила Яночка.
– Малышка! – Ален с любовью и нежностью обнял ребенка. – Как я по тебе соскучился!
Посадив девочку к себе на плечи, Ален закружился в танце. Яна заверещала от восторга, подпрыгивая на плечах брата.
Войдя на задний двор, Ален сразу почуял неладное. Спустив девочку с плеч, он нахмурился, остановился, прикрыл глаза.
– Яна, кто это у нас во дворе? – тревожно спросил он.
Девочка ойкнула.
– Там какой-то дядя… большой такой, седой и страшный. Сказал, что он маршал, – старательно выговорила Яночка. – Тебя искал. Только, – она скривилась, – назвал тебя как-то…
– Как?
– Ко-ман-дор… – по слогам выговорила малышка. – Белый ко-ман-дор Ален. Вот!
Ален присел около девочки и ласково улыбнулся.
– Я сейчас пойду к дяде маршалу, а ты за мной не ходи, хорошо, малышка? – Девочка сморщилась и нехотя кивнула. – Маршал будет кричать, возможно, даже попытается меня ударить. – Маленькая сестричка испуганно посмотрела на Алена. – Но ты все равно не ходи. Ни за что не ходи и Василису держи!
Малышка с подозрением поглядела на девушку и ответственно кивнула.
– Вот и умничка. – Он крепко прижал к себе сестренку.
– Я тебя люблю, – сказала она, обнимая его в ответ. – Очень-очень люблю.
– И я тебя люблю. Очень-очень люблю.
Он поднялся с корточек и нежно провел кончиками пальцев по щеке девушки. Многое бы она отдала, если бы те же слова, которые Пламенный только что сказал сестре, он сказал бы и ей…
– Подожди здесь, – попросил он. – И присмотри за моей сестренкой. Я скоро вернусь.
Обеспокоенная Василиса ничего не ответила, но, когда маг обогнул дом, чтобы попасть на передний двор, тенью последовала за ним. Маленькая Яночка скользнула за девушкой, с любопытством и волнением наблюдая за тем, что происходило во дворе. Как и обещала, за братом она не пошла, оставшись за углом дома, откуда было очень удобно смотреть.
Во дворе мать разговаривала с высоким пожилым мужчиной внушительных размеров, но все еще стройным и сильным, как буйвол. Ален из чистого теплого солнечного луча за какие-то несколько мгновений стал воплощенным лезвием мрака. Отметив эту перемену, Василиса невольно вздрогнула.
– Маршал Феникс! – воскликнул он своим привычным тоном с отчетливым звоном стали. – Что привело вас в мою скромную обитель? – с наигранным недоумением поинтересовался маг.
Пожилой мужчина вскинул на юношу холодный взгляд.
– Смир-но! – неожиданно рявкнул он.
Однако парень рявкнул в ответ:
– В отставке я, маршал!
Тот только фыркнул. Ступая очень мягко для своих габаритов, маршал Феникс подошел к застывшему ветерану. Не оборачиваясь, он обратился к Карине:
– Боюсь, госпожа, я вынужден просить вас оставить меня наедине с вашим сыном.
Карина упрямо насупилась.
– Пожалуйста, – добавил седой маршал. – Я не причиню ему зла.
– Иди, Карина, – не отрывая пристального взгляда от маршала, сказал Ален. – Все в порядке. Свои проблемы я сам решу.
Настороженно поглядывая в сторону застывшей пары, женщина ушла в дом.
– Ты что наделал, щенок? – яростно прошипел маршал без всякого вступления. – Ты что о себе возомнил?
– Не больше, чем должен был, – ответил Ален. Сталь в голосе стала еще отчетливей.
– Ты кем себя возомнил, маг? – прорычал старый Феникс, повышая голос. – Имперским судьей? Кто дал тебе право превращать такого ценного воина, как Сын Смерти, в пускающего слюни идиота?
– Но я только лишил его памяти! – воскликнул Ален, но, наткнувшись на бешеный взгляд маршала, добавил: – Видимо, перестарался.
Маршал вздохнул, успокаиваясь, положил широкую ладонь на плечо волшебника. Почти на три головы выше и значительно крупнее юноши, он казался огромным волкодавом рядом с маленьким котенком. Формально маги, магистры и архимаги, даже те, что носили мундир, подчинялись своему военачальнику. На самом же деле – только своим высшим боевым магистрам, которые тоже формально подчинялись военачальникам. А в реальности все они слушались приказов Черного сотника. А его невозможно было заставить подчиняться. С Белым полусотником было ненамного проще.
– Мальчик мой, – гораздо теплее произнес маршал, – прошу тебя, верни то, что забрал.
– Я не могу. – Командор беспомощно качнул головой.
– Ален… – почти прошептал пожилой маршал. – Что я должен сделать, чтобы ты мне помог?
– На войне вы нам были вторым отцом, маршал, – медленно ответил волшебник. – Но даже если бы я мог, даже ради вас, я бы не стал возвращать память Мародеру. И у меня есть на то серьезные причины. Да как же вы не поймете, Феникс? Грант – тварь, заслуживающая смерти! Мародер! Вы же сами всё знаете!
Маршал опустил плечи, лицо его сделалось усталым: отчетливо проявилась чернота вокруг глаз, сложились глубокие морщины на лбу и резко обозначились складки у рта. За миг он постарел лет на десять.
– Он …, сынок, и мне это известно. – Отойдя от Алена, Феникс почти рухнул на скамью, стоящую во дворе. – Но он знал то, что нам сейчас необходимо. С победой война не закончилась. Она продолжается, хотя теперь это не так заметно. Нам очень нужна его память.
– Всего-то? – Маг скривил губы в усмешке. – Ну так это не проблема. Его память осталась здесь. – Он ткнул пальцем себе в висок. – Не вся, конечно, но очень многое.
Безумная надежда засветилась в глазах старого Феникса.
– Это правда? – строго спросил он. – Ты можешь воспользоваться памятью Мародера?
– Мне незачем обманывать вас, Феникс. Да, я могу пользоваться этой памятью. Хоть это и не доставит мне большого удовольствия. – Ален отвернулся. – И не всегда могу контролировать эту память. А в ней мало приятного. – Помедлив, горько добавил: – Как будто мне своей не хватает…