Следующим слово взял Франсуа Жоспен:
— Благодаря вашей информации, господин Янчук, мы совместно с Канадской службой безопасности и коллегами из Штатов проследили путь наркотиков из Афганистана и установили получателя — канадца Кейнса. Он связан с террористической группировкой, база которой расположена в джунглях Бразилии. И наркотики, и лазурит они намерены продать, а вырученные деньги использовать для приобретения оружия и подкупа служащих на ядерных объектах Штатов в Канаде и Бразилии. После вашей информации, господин Янчук, становится ясно, для чего им это надо. Наши люди играют роль покупателей и посредников, это позволяет нам держать их всех под контролем.
— Прекрасно, — кивнул головой Янчук и посмотрел на американца: — Как у вас обстоят дела, мистер Доул?
— Мы вместе с нашими английскими коллегами установили, что Леонард Крес не связан с террористами. Как мы выяснили, наш разведчик Геллан был захвачен людьми Керима в Бейруте, когда ехал на автомашине профессора Креса. Оказалось, что русские ученые Левин и Стрельцов тоже были схвачены сразу же после встречи с Кресом. Поэтому у нас были все основания полагать, что Крес содействует, а точнее, сотрудничает с террористами. Не так ли, генерал Кребс?
— Да, вы правильно говорите. Мы сначала даже были уверены в этом и тщательно начали проверять профессора. Он — уроженец Саудовской Аравии, но по происхождению — англичанин. Получил образование сначала в Штатах, затем во Франции, специализируется на изучении космических излучений и физических полей Земли. Известный и серьезный ученый. Оказалось, что террористы используют профессора без его ведома в качестве подсадной утки. Установили за ним наблюдение и при появлении у него интересующих их людей выбирают момент и захватывают их. Естественно, о своей роли Крес даже не догадывается. Мы договорились с мистером Доулом, что дальнейший контроль за профессором Кресом — за нами.
— Да, это правильно, — подтвердил Доул и продолжил:
— Если помните, на первой нашей встрече, — он, хитровато улыбнувшись, посмотрел на французского генерала, — в этом доме, при такой же типично французской погоде, я обещал, что мы свяжемся с израильской разведкой. Мы смогли это сделать, и надо признать, что парни из «Моссад» умеют работать. Они быстро установили, что у Левина в Израиле проживает родной брат Михаил, а затем смогли выйти и на самого Абрама Левина. Офицер «Моссад» встретился с Левиным, и тот, когда убедился, что офицер действует на благо всех наших стран, согласился на контакт с «Моссад».
Янчук беззлобно заметил:
— Ну вот и выпускай после этого родственников известных ученых в Израиль. Ну ничего, ради такого дела можно и стерпеть. Ну, что сообщил Абрам Левин?
— Он дал очень ценные сведения, полностью подтверждающие ваши данные. Кстати, мистер Кребс, вот вам информация на некоего англичанина Хинта, — Доул протянул Кребсу отпечатанный лист бумаги. — Этот Гревилл Хинт имеет неплохую голову. Черт возьми, он сконструировал ультразвуковое ружье, позволяющее на довольно значительном расстоянии поражать людей и животных, причем делать это совершенно бесшумно. Идеальное оружие для захвата объектов и совершения террористических акций.
По очереди обмениваясь информацией, генералы составляли план действий, распределяя между собой роли.
Все согласились и с предложением Янчука придать огласке сведения о готовящейся попытке захватить пакистанский ядерный центр. Французский и английский генералы взяли на себя обязанность усилить контроль за строящимся тоннелем. Было решено террористов брать в тот момент, когда они прибудут к тоннелю. Оговорили и согласовали меры по усилению охраны ядерных баз и атомных электростанций, на которые были устремлены взгляды Керима и его подручных.
После совещания Франсуа Жоспен пригласил всех на ужин. Никто из генералов не отказался. Кто знает, может, причиной этому была типично английская погода в Париже, а может, прекрасный французский коньяк или русская водка, которые обещал генерал Жоспен.
Глава 26
О конкретной дате приезда Пискина Кустов был предупрежден ровно за сутки условным телефонным звонком.
Положив трубку, полковник облегченно вздохнул. Наконец-то все прояснится. Все дни после получения команды дожидаться прибытия в Каир Глебова, появление которого ничего хорошего полковнику не сулило, он находился в напряжении.
Прошел день, второй, третий… Пискин-Глебов не приезжал. Кустов начал нервничать. Он все больше понимал, что надо как можно быстрее выезжать в Надор. В его мозгу прочно засело предупреждение Басимы, что Дино грозит опасность.
Кустов уже собирался к концу дня дать шифровку в Центр с просьбой уточнить дату приезда Пискина, но тут, наконец, раздался телефонный звонок, и женский голос поинтересовался, это ли контора господина Накара. Кустов пояснил, что дама ошиблась номером. Этот звонок означал, что Кустову надо быть около Национального музея через два часа сорок пять минут.
Он выждал полтора часа и вышел к машине. Сел за руль и началась обычная рутинная работа — проверка, нет ли хвоста. Езда по улицам, посещение магазинов, проезд перекрестков перед включением красного света, движение по пустынным улицам, где легко заметить едущую за тобой автомашину.
Наконец, ровно в назначенное время он появился у музея. Взял с собой небольшую спортивную сумку, фотоаппарат и направился ко входу в музей. Как и следовало ожидать, его остановили и предложили сумку и фотоаппарат сдать в камеру хранения. В музей с такими вещами вход запрещен.
Кустов направился к камере хранения, но тут неожиданно столкнулся с незнакомцем, фотоаппарат упал на землю и от него отлетела какая-то деталь. Мужчина, признав свою неловкость, извинился и, осмотрев фотоаппарат, предложил проехать с ним в фирму, где можно исправить повреждение, конечно за его счет.
Они подошли к светлой легковушке. Кустов уселся рядом с провинившимся, и тот тронул с места.
Они молча проехали с десяток кварталов и вскоре оказались у входа в двухэтажное здание с броскими витринами, где были выставлены десятки различных фотоаппаратов и приборов.
На втором этаже в кабинете с опущенными пластиковыми шторами Кустов увидел Пискина. Одетый в серый костюм, светлые туфли, загорелый, с бабочкой вместо галстука, Пискин вполне мог сойти за преуспевающего дельца, собравшегося на официальную встречу.
Первое, что поразило Николая Платоновича, это лицо генерала. При появлении Кустова оно буквально расплылось в улыбке и доброжелательности. Пискин вскочил из кресла и, расставив руки, бросился навстречу:
— Николай Платонович, дорогой, здравствуй, здравствуй, дружище!
Кустов не стал уклоняться от объятий и, отвечая на них, слегка похлопал по генеральской спине.
Признаться, он был растерян. Ожидал всего, чего угодно: и холодного, надменного кивка, и вежливого, вялого рукопожатия, и даже назидательно-командного поучительного тона. Но ничего подобного не было и близко. Пискин — сама вежливость и дружелюбие. Обнимая Кустова, подвел его к креслу и усадил.
— Ну как ты здесь, Николай Платонович? Хотя что это я! Ясное дело — несладко, точнее тяжело. Я вот привез тебе письма от семьи, много приветов и добрых слов от начальства.
Пискин устроился напротив. Под его грузным телом жалобно скрипнул диван.
На какое-то мгновение наступила неловкая пауза. Пискин, выдав весь свой запас вежливости, собирался с мыслями, чтобы перейти к следующему этапу.
Кустов тоже молчал. Будь на месте Пискина любой другой офицер, Кустов забросал бы его вопросами. Все, что происходило в стране, было настолько неясным, что порождало тревогу, хотелось больше узнать о семье. Но полковник слишком хорошо знал Пискина и, оправившись от его неожиданного приема, выжидал.
Пискин неловко поерзал на диване. Скорее всего он не знал, с чего начать. Сделав серьезный вид, он торжественно произнес:
— Я рад сообщить, Николай Платонович, мы представили тебя к государственной награде — ордену. Думаю, что если не вмешается какая-нибудь третья сила, то все будет в порядке.
Афганским властям мы сообщили о твоей информации, и они смогли не допустить вывоза ценностей из страны. Правда, нет сомнений, что Наджибулла и его кабинет долго не удержатся у власти. Мы прекращаем оказывать им помощь, и сейчас они должны рассчитывать на себя и свои резервы.
Передаю тебе благодарность руководства и за ценную информацию о подготовке нападения на ядерный центр в Кахутте. Появившаяся в печати информация и превентивные меры, предпринятые пакистанским руководством, сыграли соответствующую роль, и теперь за этот объект можно не беспокоиться.
— Как бы мои люди не погорели… — задумчиво сказал Кустов. — Я в своих сообщениях просил об этом.
— Да, да. Сделано все на высшем уровне, комар носа не подточит.
— Эммануил Алексеевич, — не выдержал Кустов, — скажите, что в стране происходит?
— Что происходит? — переспросил Пискин. — Мы считаем, что агония. Надо ждать, что скоро страна развалится полностью. Партия довела… Я всегда говорил, что надо разгонять эту хевру. А эти, тоже мне переворотчики, я имею в виду Язова, Пуго, Лукьянова, нашего Крючкова. Я бы их к стенке — и дело с концом!
— Как к стенке?! А закон? Следствие, в конце концов?!
Кустов чувствовал, что заводится, но ничего сделать с собой не мог:
— Я же хорошо помню наши партсобрания, последнюю отчетно-выборную конференцию. Вы почти всегда выступали, призывали. Помню, как часто у вас звучало: «мы — вооруженный отряд партии», «мы — структурное, боевое подразделение партии»…
Пискин неожиданно громко расхохотался и прервал полковника. Затем генерал тяжело поднялся со своего места и, обойдя стол, остановился за спиной Кустова. Положил руки ему на плечи:
— Э, дорогой Николай Платонович, хочешь жить — умей вертеться. Попробуй скажи тогда что-нибудь против партии: место потеряешь, а вместе с погонами и голова слетит.
— Но в партии же миллионы людей, которые верят в идею. Другое дело — бездарные руководители, среди которых и хапуг, и карьеристов, и просто случайных людей немало. Вы же тоже — член партии, а всех — под одну гребенку!
— А я вышел из партии. Мне с ней не по пути.
— А с какой партией нам по пути, товарищ генерал?
— Разберемся, определимся. В таком деле торопиться нельзя. Революция свершилась — это главное, и сейчас каждому надо найти свое место.
Кустов опустил голову:
— По-моему, Наполеон как-то сказал, что во времена революций появляются два типа людей: те, кто их совершает, и те, кто их использует. Не кажется вам, что наступит время и вам это кто-либо будет инкриминировать?
— Чепуха, — небрежно махнул рукой генерал, — сейчас такое время, что умные люди должны не теряться и безошибочно использовать момент.
«Да, вот он — Пискин. Нет, не зря я был о нем такого мнения, — горько думал Кустов, не поднимая головы. Николай Платонович боялся, что не сможет удержаться, вскочит на ноги, бросит в лицо приспособленцу все, что думает о нем. — Да, действительно невозможно доказать ослу, что он осел, потому что он — осел!! Посмотрим, что он дальше будет петь. Льстить и хвалить он просто так не станет. Наверняка что-то задумал, стервец, подождем», — и, крепко стиснув ладони, Кустов заставил себя слушать.
А Пискин распалялся все больше и больше.
— Да, я был поставлен в такие условия, когда просто был лишен возможности говорить все, что думал, но теперь… Мы не имеем права выжидать. Вот ты говоришь, в партии миллионы верящих в идею. Чепуха все это. Пусть они остаются с этой идеей, а умные люди, такие, как мы с тобой, Николай Платонович, должны вовремя смыться. И чем быстрее это сделаем, тем легче будет адаптироваться в условиях новой власти. Надо сделать все, чтобы на нас обратили внимание, поняли, что мы нужны. Поэтому к черту сантименты! Лично мне наплевать на партию. Я понимаю: скажешь, что благодаря партбилету я получил и пост, и генерала. Да, это так. Но иного не дано. Мы не должны обращать внимание на тех, с кем раньше состояли в одной партии. Пусть цепляются за нее, а мы используем всех их в качестве трамплина и снова окажемся на плаву.
— Кукушка воробью пробила темя за то, что он кормил ее все время, — не сдержался Кустов и встал на ноги. — Неужели вы не понимаете, что в партии подавляющее большинство — честные люди. Большинство ученых, мыслителей, работников искусства, рабочих и крестьян, и они сейчас превращаются в жертвы.
— Ну и черт с ними! — Пискин грузно опустился на диван. — У меня есть к тебе, Николай Платонович, предложение. Я постараюсь пробить тебе генерала, но ты должен здесь поработать за двоих. Пришло время посмотреть на такие понятия, как «долг», «родина», «присяга», как на пустой звук, который, если быть реалистами, ничего не стоит. Мы с тобой никому ничего не должны. Наоборот, и государство, и правительство, и наше ведомство так задолжали нам, что надеяться на возвращение долга — глупо.
«К чему он клонит? — не мог понять Кустов. — Раньше я от него таких слов и близко не слышал. Не похоже, что он выполняет чью-то команду, да и на инструктаж тоже непохоже. Надо подождать, что он дальше будет говорить».
А Пискин продолжал:
— Мы с тобой сейчас обладаем уникальной информацией, за которую могут заплатить миллионы долларов. А протянем, упустим момент — эта информация потеряет свою ценность, или же кто-то из наших коллег просто опередит нас.
— Я не понимаю, о чем вы? — все больше настораживаясь, спросил Кустов.
— Не понимаешь? Ну да, я же пока не сказал главное. Дело в том, что если мы с тобой предложим информацию, скажем, американцам о том же старике-инопланетянине или об этой египтянке, которая встречалась с инопланетянами, предложим нашу агентуру, то у каждого из нас в банке может появиться счет со многими нолями. Теперь ясно тебе, о чем я веду разговор?
— Не совсем. Вы что, выполняете команду руководства?
— Нет, дорогой, — Пискин рассмеялся, встал с дивана. — Речь идет о предпринимательской деятельности двух бизнесменов. Можем мы с тобой, в конце концов, пожить на этом свете по-человечески, ни в чем не отказывая себе? Жизнь ведь одна, и продлить ее или дать нам еще по одной никто не может. Поэтому я предлагаю отбросить к черту все, что нам как пешкам вдалбливали в головы все эти годы. Я предлагаю пойти на контакт с американцами, заключить с ними сделку, потребовать за нашу информацию и агентурную сеть хорошую плату и одним махом из пешек превратиться в ферзей. Теперь я, по-моему, ясно говорю? Итак, жду ответ.
Пискин картинно скрестил руки на груди и отступил на шаг в сторону.
Кустов с трудом скрывал гнев, стараясь не смотреть на генерала, чтобы не сорваться и не навредить. Он понимал, что сейчас встать и дать негодяю по жирной роже или хотя бы попытаться его пристыдить — это значит позволить тому выйти сухим из воды. Разговор ведется один на один, и Пискин сможет просто обвинить Кустова в наговоре. Тут надо было не ошибиться, и полковник, напрягая мозг, думал, что предпринять и что сказать.
«Действительно, опасен ферзь, который когда-то был пешкой, — подумалось ему. — Ясно, что этот подонок решился на предательство, увещевания здесь бесполезны. Интересно, он приехал один? Если у него есть сообщник, им ничего не стоит просто разделаться со мной, и концы в воду. Остается одно — вести с ним игру».
— А как на это посмотрят наши руководители? Что будет с нашими семьями?
— Я все устрою. Если мы с тобой договоримся, я готов позаботиться о наших семьях и доставить их в одну из западных стран. Сейчас не проблема оформить выезд им, скажем, в туристическую поездку, а остальное — дело техники.
— А кто из нас пойдет на контакте американцами? — спросил Кустов, и делал это он с целью избежать ответа и создать у генерала впечатление, что согласен на предательство.
Пискин облегченно вздохнул и улыбнулся:
— А у нас будет разделение труда. Ты — идешь на контакт, рассказываешь о своих и моих возможностях, я — готовлю к отъезду наши семьи, одновременно удовлетворяю интерес американцев по вопросам, которые у них наверняка возникнут, когда они узнают, кто пошел с ними на контакт. Пусть открывают на наши имена счета, вносят на них аванс, мы же подтверждаем, что наши действия — не игра, не блеф, быстро делаем свое дело и исчезаем из поля зрения наших нанимателей. Уверен, что кое-кто из них последует нашему примеру.