Позади Чарта помещалась сетчатка «глаза» — панель четырехметровой высоты. С помощью этой панели Чарт мог ставить свои зрелища — голосом, касаниями, наведением тени или любыми другими способами, какие только мог придумать. «Палочки» и «колбочки» зрительных датчиков и датчики тактильные, звуковые, ощущающие температуру, а также — насколько было известно Лему — способные непосредственно улавливать импульсы человеческой нервной системы, покрывали всю панель. Они были тончайшие, тоньше ворсинок меха.
Над платформой, у которой остановился подъемник, высилась галерея. Там, облокотившись о перила, глядя на доктора сверху, стояла женщина с сальвадорским кречетом на запястье — прекрасным диким созданием в кроваво-красном, зеленом и сером оперении. На головке кречета был колпачок, он мешал птице, и она вздергивала крылья, так что путы на лапах позванивали бубенцами.
Как ни странно, голова женщины тоже была прикрыта колпачком-капюшоном; доктору приходилось слышать, что на некоторых планетах существует такой обычай.
За ним, на платформе рядом с подъемником, появилось мягкое кресло. Бесплотный голос Чарта пригласил гостя сесть, и он повиновался, успокаивая свою любимицу — чабби заметила птицу и принялась злобно повизгивать. Изображение Чарта на выгнутой стенке «глаза» превратилось в набор искривленных дуг, как будто все кости знаменитого режиссера стали мягкими, и тело обрело новую форму. Тем не менее было видно, что он худощав и одет просто — в синее пальто, не украшенное ничем, кроме золотой монограммы.
Лема не оставляло ощущение, что мозг его мечется внутри черепа, словно мышь в мышеловке. Чарт неспешно рассматривал доктора сквозь прозрачный шар, будто это был объектив микроскопа, а посетитель — любопытный препарат.
«Спросить его, кто наш общий друг? — думал доктор. — Нет, это мелочь. Есть только один важный вопрос, который я должен задать». Он наконец-то обрел голос и смог спросить:
— Что привело вас на Иан, господин Чарт?
— В основном вот это… — Чарт вытянул руку — на секунду она превратилась в устрашающе огромную дугу, вернулась, обрела нормальный вид и поднесла к стеклу прямоугольный предмет.
Доктор мгновенно узнал его и с изумлением спросил:
— Книга?!
— Вот именно. Думаю, вы ее знаете… хотя, может быть, не различаете заглавия… — Он повернул большой толстый том к Лему.
— Это же «Эпос Мутины» в переводе Марка Саймона!
Чарт улыбнулся.
— Теперь странно видеть даже поэтические произведения в книжной форме, не правда ли? Мне объяснили, что творение Саймона опубликовали таким способом из-за малого спроса. Впрочем, я отвлекся. Итак, вы получили ответ на свой вопрос?
Лем словно бы слышал какой-то шум на краю сознания, похожий на гул горного обвала. Он сидел, поглаживая дрожащее тельце Помпи. Наконец спросил:
— Вы знакомы с автором?
— Нет еще. Собираюсь встретиться. Наверное, его можно найти — издатели, правда, говорили, что он живет не в колонии, а среди ианцев. Это весьма помогло ему при переводе, я думаю. На мой непросвещенный взгляд — блистательная работа.
Лем растерянно покивал.
— Если Саймон и стал, э-э, аборигеном, — рассуждал Чарт, — он вряд ли настолько отдалился от нас, что откажется от встречи, а? Или все-таки откажется? Не напрасно ли я предпринял путешествие, как вы полагаете?
Доктору очень хотелось отереть лицо; он был покрыт потом, хотя температура здесь была вполне комфортная. Дело в том, что едва увидев книгу, он понял, что не он сам, а Марк был другом того друга, о котором говорил Чарт. Лем не видел Марка в толпе, стоящей у корабля, но нечего было сомневаться, что Шайели привела его сюда. Так что Чарт мог пригласить Саймона в корабль хоть сию секунду. Впрочем, молчать далее было уже неприлично, и он заставил себя ответить:
— По моему мнению, он будет в восторге, когда узнает, что вам понравился его труд. Все-таки вы преодолели десятки парсеков из-за литературного произведения…
— В чем и сознаюсь. — Чарт лукаво хихикнул.
— Однако…
— Доктор, не стоит говорить со мной обиняками, — неожиданно устало произнес хозяин. — Я здесь потому, что жив и нахожусь в добром здравии. Я побывал повсюду, совершил почти все, что хотел, и теперь ищу новую аудиторию.
Не просто горный обвал, подумал Лем. Всепланетное крушение… Расправил плечи, представляя себе, как потешно он выглядит рядом с величественной фигурой в прозрачном шаре: маленький, тощий, сжимающий пушистого зверька. Проговорил:
— Вам не следует искать ее здесь.
— Почему же?
— Потому что… Потому что я побывал на Хайраксе. А вы — когда вы там были? Шестьдесят лет назад?
А, Хайракс… — мягко ответил Чарт. — Да, многие считают то выступление моим шедевром. Но понимаете ли, я не могу довольствоваться прежними заслугами. По мне, каждое новое свершение должно превосходить предыдущие.
— Пусть оно состоится где-нибудь еще, — настойчиво сказал доктор. — Вы приносите хаос на планеты, заселенные людьми, и мы не вправе рисковать благополучием чужой расы.
Лицо Чарта мгновенно стало жестким: глаза сузились, губы поджались.
— С каких пор планета Иан стала вашей собственностью? Я прибыл сюда не затем, чтобы вести дебаты с доктором Лемом или иным землянином. Я намерен поставить спектакль для ианцев, и дело касается только их.
Лем сидел очень тихо. Он знал, какое решение примут ианцы — Старейшина Кейдад уже говорил с ним, просил поддержки. Вопреки всему, вопреки всякой логике, не только ианская молодежь, восхищающаяся землянами, но и влиятельные, консервативные старцы хотели, чтобы Грегори Чарт устроил представление на их планете.
Возможно, грохот, который почудился Лему, все-таки не был всепланетным крушением. Только разрушением луны.
VIII
После долгого молчания Лем сказал:
— Значит, в конце концов вы не устояли перед соблазном сыграть роль бога, не так ли?
Сначала показалось, что ему удалось вывести Чарта из себя: тот подался вперед, к стенке шара; голова и плечи деформировались, снова стали огромными, лоб чудовищно распух, как у эмбриона, и навис над маленьким ротиком. Он сразу взял себя в руки, но Лем понял, что нащупал его слабое место, и решил при случае этим воспользоваться.
— Сыграть роль бога? — переспросил Чарт. — Почтенный доктор, от такого человека, как вы, я ожидал большей проницательности. Кажется, вы психолог? Тогда вам следовало бы понять, какого сорта мое честолюбие. Я никоим образом не страдаю мегаломанией. Я стремлюсь, скажем так, к полной реализации своих способностей и сделал почти все, что хотел. Об этом уже говорилось. Остается очень мало пространства для новых свершений.
— То есть, вы успели надоесть своим зрителям? Или у вас появились талантливые подражатели и заняли ваше место? — спросил доктор, стараясь говорить саркастически, чтобы больнее ударить по самолюбию Чарта.
Бесполезно — тот возразил со смехом:
— Вы слишком давно живете среди ианцев, уважаемый. Мне говорили, что они фантастически вежливые и миролюбивые создания. Вы просто забыли, что такое — бить наотмашь. Угадал? Правда, меня очень трудно зацепить… Тем не менее я опровергну ваши предположения — это упростит дело. Во-первых, никакие подражатели не «занимали моего места». Им до меня далеко. Зрителям я отнюдь не наскучил: меня приглашали, как минимум, по одному разу все планеты, заселенные людьми, и каждая просила повторить представление — включая Хайракс, о котором вы упомянули.
— Не могу в это поверить, — отозвался Лем.
— Вот как? А, понятно… — Чарт потер подбородок чудовищно искаженной рукой. — Полагаю, вы там были после моего визита?
— Да.
— И до того не бывали?
Лем покачал головой.
— Так я и думал. При Куэйнах было мало шансов посетить эту планету. — Чарт экспансивно взмахнул рукой. — Я вам скажу, что там было, когда я туда прилетел: дьявольская тирания, она оправдывала себя тем, что обеспечивала «безопасность» и «спокойствие». Все мужчины, женщины, дети были скованы незримыми кандалами, они были собственностью Илайеса Куэйна — словно заклеймлены, как скот, раскаленным железом. Так это или не так?
— Желаете сказать, что вы действовали во имя свободы, не преследуя личных интересов? — с деланной насмешкой спросил доктор.
— Ну нет! Народ Хайракса мне заплатил, причем сумма была согласована с Куэйнами до последнего гроша. Люди выжали из них деньги — сообразили, что настало их время — столько веков их грабили правители!
— Если вы так гордитесь своей освободительной миссией, то почему бы ее не повторить? Назову вам с полдюжины планет, ситуация на которых…
— Я же сказал: это не по мне. Я никогда не повторяюсь, слышите? Оставляю это глупцам-подражателям. Я, Грегори Чарт, творю! — он откинул голову и воздел сжатые кулаки.
Доктор смотрел на него и думал: «Это самый опасный человек во всей галактике».
— Здесь вы не найдете того, что вам нужно, — внезапно сказал он.
— Здесь древний мир. На Иане нельзя творить, можно только…
— Копировать? — тихо подсказал Чарт.
— Не решался употребить это слово.
Опять наступило молчание. Затем Чарт заговорил, не глядя на Лема:
— Не исключаю, что в некотором смысле вы правы. Но! Это сообщает мне новый стимул. Я выступал на многих планетах, заселенных людьми. Но что делать теперь? Я не развалина. Лета мои преклонны, не скрою, но вот здесь, — он сделал указательный жест, — под черепом мечутся идеи, рвутся наружу, словно дикие звери. Я могу придать солнечной короне странные и чудесные очертания, творить поэмы в плазме солнца. Но для кого?! Кто может оценить творения такого уровня? Не ставить же спектакли для самого себя и бессловесных зрителей на иных звездах! Может быть, мне стоит собрать звезды в новое созвездие? Можно сделать и это. Но зачем? Оставить после себя памятник, новое созвездие или дать свое имя забытой богом планете? Не желаю памятников! Я художник, слышите? Мне нужна аудитория — самая чувствительная, самая разборчивая и отзывчивая! Но я уже покорил всех зрителей, кроме…
— Кроме инопланетян, — закончил за него Лем. Доктора пробирала дрожь.
— Именно. — Чарт воодушевился. — Никогда не выступал перед инопланетной аудиторией. Но думаю и верю, что и она станет моей.
— Папа! Дай на секунду бинокс, — попросил Джузеппе. — Взглянуть на Врата, они опять пришли в действие.
Дуччи рывком повернулся, сам посмотрел на Врата в бинокс и загремел:
— Ну-ка! Быстро туда… Diavolo! Слишком поздно! Ты же сказал, что задержал его на много часов, этого мехрепортера!
Джузеппе попятился подальше от отца, непредсказуемого в гневе. Захныкал:
— Так и было! Я его послал искать вчерашний день.
— Тогда почему он во Вратах, в состоянии срочной рассылки?!
Джузеппе схватил бинокс и всмотрелся. Точно. Старомодная машина приблизилась к самым Вратам и систематично разбирала себя на части: каждая секция содержала пакет новостей и уходила через Врата в нужном направлении.
— Вот вам! Теперь вся галактика узнает, что к нам прибыл Чарт! — бушевал Дуччи. — Начнется столпотворение! А ты, ты!..
— Уймись, папа, — фыркнул Джузеппе. — Чарт и так наверняка уже всем раззвонил. За такой знаменитостью мехрепортеры ходят по пятам, и этот, скорее всего, явился следом за ним.
— Возможно, — без всякой охоты согласился Дуччи. — С ума сойти! Почему этот подонок не отправился куда-нибудь еще?
— Не понимаю, почему ты так злишься…
В толпе зашумели. Отец и сын оглянулись — к ним приближался управляющий Чевски, явно жаждавший крови.
Чарт приподнялся в кресле. Стеклянный шар странно и причудливо исковеркал его лицо и руки.
— Прежде чем продолжить беседу, позвольте мне заранее ответить на ваши возражения. Вопрос оплаты обсуждаться не будет: у меня обширный кредит на Тубалкейне. Пожелаю воспользоваться — хватит до конца моих дней.
Лем кивнул. Он не бывал на Тубалкейне, но все знали, что там самая развитая промышленность во всей галактике. Жизнь на этой планете почти невыносима, поскольку все, вплоть до воды и кислорода, производится искусственно, но техника столь развита, что продукция экспортируется на полдюжины планет и даже на Землю. Лем подумал, что надо заглянуть в энциклопедию и выяснить, зачем люди с Тубалкейна нанимали Чарта. А тот гнул свое:
— Кроме того, могу предположить, что вы решили представить петицию или нечто подобное, чтобы меня в официальном порядке выдворили с Иана. Не выйдет. Землян здесь только терпят. По закону и на деле власть принадлежит самим аборигенам. С ними я готов обсуждать свои дела, и не в ваших силах помешать этой встрече, не так ли?
— Что вы, конечно, нет! У вас и у вашего персонала те же права, что у всех людей, прибывших обычным путем, через Врата.
— Персонал? Не имею никакого персонала! Давным-давно у меня были помощники. Но они решили, что всему научились и сами могут работать, даже лучше, чем я. Представляете? Ничего у них не вышло. Они по очереди стали проситься обратно, но я всех отверг. Научился управляться без посторонней помощи, без единого человека — если не считать моей возлюбленной. — Чарт показал на галерею. Лем обернулся и посмотрел на женщину, стоявшую у перил.
Женщина подняла руку, словно хотела снять колпачок с кречета, но секунду помедлив, откинула собственный капюшон. Спросила:
— Помнишь меня, Игаль?
И время остановилось.
В здании не было ни души, Эрика Свитру никто не останавливал, и он решил обойти дом, чтобы узнать, как здесь живут люди. Обследовал пять комнат (всего их было девять) и понял, что это вовсе не жалкое жилье для нескольких постояльцев: оно предназначено для одной-единственной семьи! Сначала он в это не поверил. Там, откуда он прибыл, здания были гораздо выше, но на семью приходилось всего три-четыре комнаты.
Так вот почему все предметы меблировки имеют одну, постоянную форму! Нет смысла заводить вещи, меняющие свой облик, если у вас достаточно места, чтобы держать отдельный предмет для каждого хозяйственного назначения. Вещи старомодные, конечно же, но при такой меблировке не приходится затевать спор: превращать обеденный стол в кровать сейчас или через полчаса. Или вот эта штука, которую Эрик сначала принял за неказистый стеллаж — скорее всего, лестница! Ведь нет ни намека на лифт, который поднимает на второй этаж.
— Ага, и в детской игровой комнате нет тренажеров… Аборигены, наверное, упражняются на этой лестнице, таская свое тело наверх при силе тяжести, равной земной.
Интересно!
Эрик задумчиво потер подбородок. Его давно занимал вопрос: почему люди забираются сюда, в этот «медвежий угол», битком набитый потешными туземцами, а не едут на планеты, управляемые землянами? Сейчас он задумался о противоположном: почему здесь не толпятся люди, ищущие тихой жизни и старого доброго комфорта?
Однако в доме была и вполне современная вещь — терминал коммуникатора с обычным широким набором функций. Эрик пощелкал по клавиатуре, проверяя разделы: новости, энциклопедия, личные переговоры, зрелища в реальном времени, помощь на дому, библиотечные каталоги. Почти неосознанно выбрал энциклопедию и отстучал имя: ЧАРТ, ГРЕГОРИ.
Просто чтобы проверить — настолько ли хороша система, как оно кажется.
Лем вышел из корабля и увидел, что нет ни цветов, ни солдат, ни музыкантов. Только голый серый пандус. Помпи, очутившись на свежем воздухе, пришла в восторг, вывернулась из рук хозяина и помчалась с пандуса на землю. Кувыркнулась в пыль, не рассчитав скорости, но нисколько не огорчилась, словно опять стала малышкой. Лем подозвал ее и двинулся вниз. Удивительно! Ни одна живая душа не стояла у пандуса, никто не ждал его, чтобы спросить, о чем он беседовал с Чартом. Зато поодаль, метрах в ста от корабля, собралась густая толпа. «Какая-то неприятность, — подумал доктор. — Жестикуляция у всех нервическая».
Внезапно Лема заметил Гектор Дуччи и широким шагом пошел навстречу. За ним — его сын Джузеппе и те обитатели колонии, которых Лем назвал бы ответственными людьми; иными словами, те, кто мгновенно осознал опасность визита Чарта, кому ни на минуту не затуманила голову слава незваного гостя. Лем разглядел Тоси Сигараку — ее муж Джек еще занимался со своими учениками — и Педро Филлипса. Здесь были все, кроме Харриет Покород, врача. Юный Джузеппе обогнал старших и прокричал: