Неандерталец пожал плечами и промолчал. Это молчание и жест Семен перевел так: «Плохо, но не смертельно». Ему стало еще интересней.
– Вы сможете обойтись без онокла, бхалласа и прочих моих сущностей?
– Онокл здесь, – спокойно ответил неандерталец. – Есть и будет.
«Та-ак, – озадаченно почесал затылок Семен, – опять начинаются трансцендентные непонятки. Стоит ли в них разбираться?»
– То есть онокл – это вроде как уже не я?
– Ты – сейчас (пока здесь).
– А если… Если я уйду, прерву свою связь с этим местом, то… То некто другой будет персонифицировать (представлять, воплощать, изображать, олицетворять) онокл?
– Конечно. Теперь (с некоторых пор) – да.
Семен чувствовал, что дальнейшие расспросы будут откровенной демонстрацией собственной некомпетентности. Впрочем, была надежда, что здесь никто не осмелится крикнуть (да и подумать!), что «царь-то ненастоящий!». Поэтому он спросил:
– Кто это? Ты можешь показать его?
– Да.
– Пошли!
По просьбе Семена младенца вытащили на свежий воздух и развернули. «Обычный неандертальский ребенок. Пол – мужской. В меру грязен и не очень криклив. Это, вероятно, один из тех детей, которые были зачаты и рождены здесь, на морском берегу. Впрочем, волосы довольно светлые, надбровные дуги выражены слабо, а подбородок немного выступает вперед. Для неандертальцев это нетипично. Правда, мне почти не с чем сравнивать – не так уж много я видел их младенцев. Может, с возрастом кроманьонские черты исчезнут? Или это сказалась смена питания в период вынашивания? Говорят, в морепродуктах много йода, а он полезен…»
Семен посмотрел на мать и отметил, что у этой женщины неандертальские черты выражены не очень ярко. Кроме того, он вспомнил, что, кажется, именно она (будучи беременной?!) чуть не умерла, отравившись печенью белого медведя. «А еще… Ну, я же не старик еще… Да и пища тут такая, что стимулирует. В общем, было дело, и не раз! Причем вот эту я запомнил, поскольку она меньше других похожа на неандерталку. Только это не важно: кроманьонцы с неандертальцами не скрещиваются, не метисируются. Наука будущего это доказала… почти. Да и опыт здешней жизни…»
Развивать данную тему Семен не стал – ни по линии генетических экспертиз будущего, ни по линии «опыта». Тем более что при ближайшем рассмотрении то и другое оставляло достаточно места для сомнений. Для него важнее было другое: «Они каким-то образом „вычислили" особь, которая в момент кризиса может стать центром мистического (или какого?) притяжения вместо меня. Ну и… флаг им в руки! А я буду готовить нарту. Кроманьонские приемыши благополучно растут, и никто их чужими не считает. Старик Нгычэн доживет тут свой век без меня – укорачивать его неандертальцы не будут. В общем, можно, пожалуй, сматываться».
Затея, конечно, была не менее безумной, чем плавание на катамаранах, – тысячи километров! По снегу! Но… но Семен уже слишком давно жил в этом мире и знал, что самые «умные» начинания здесь часто с треском проваливаются, а вот безумные иногда оказываются успешными. Для начала, конечно, пришлось принять несколько базовых решений.
«Почему именно на собаках и именно зимой? А потому что иначе никак: ни друзей-мамонтов, ни домашних лошадей в наличии нет. Соответственно, летом по суше двигаться нельзя. Водой – вверх по течению? Лодочных моторов здесь еще не придумали, махать веслами придется несколько лет, а под парусом я ходить не умею, особенно против ветра. Кроме того, в среднем и нижнем течении явно кто-то обитает – неандертальцы чуяли дым. Во время паводка туземцы не страшны, а вот в малую воду могут и выловить. Значит, зима, нарта, собаки.
А что с моими парнями? Похоже, Лхойкима и Килонга придется забрать с собой. Им тут откровенно скучно, сородичи их не отторгают, но и своими в полном смысле не считают. Вполне возможно, что без меня их просто прикончат. Не по злобе, конечно, а просто так – чтоб не фальшивили в общем хоре. Если выберемся, им, наверное, будет по силам привести сюда новый караван – обязательно найдутся еще желающие отправиться в «землю обетованную». Ну и… должен же кто-то меня обслуживать в пути? Я что, буду сам себе палатку ставить?! Еду готовить?!»
– Значит так, ребята, – сказал Семен, – уходить будем, когда ляжет хороший снег. Понадобятся три нарты – две есть, еще одну сделаем за лето. Собак осенью отберем или выменяем у кытпейэ. А еще нужна одежда, спальные мешки, палатка, снегоступы, лыжи, запасная упряжь и полозья для нарт. Готовьтесь!
Начало зимы – далеко не лучшее время для путешествий, особенно с плохо обученными собаками в упряжке. Но затягивание сборов слишком мучительно: человек живет как бы на границе – уже и не «дома», но еще и не в пути. И они тронулись – буднично и просто, без грандиозной церемонии прощания.
Поначалу упряжки вряд ли проходили больше десятка километров в день – скорее меньше. Собаки дрались и путали упряжь, то и дело портилась погода, и приходилось отсиживаться в крохотной кожаной палатке. Кроме того, Семен решил придерживаться долины реки, а многие протоки еще не замерзли.
Дней через десять такой езды Семен прикинул расход собачьего корма и пришел в ужас. Получалось, что двигаться нужно вдвое быстрее, а есть вдвое меньше. Собак перевели на полуголодный рацион, что изрядно прибавило хлопот людям – на ночевках животных приходилось привязывать, чтобы не разбегались в поисках пищи. Вроде бы и пустячок, а неприятно: во-первых, собак много, а во-вторых, любой ремень они перегрызают шутя, так что нужно использовать «жезлы» – палки длиной сантиметров по 40—50. Один конец такой палки вяжется к ошейнику, а другой – к дереву или колу, забитому в снег.
Попытка «ускорения» дала результат, противоположный ожидаемому. Семен решил пересечь по льду сомнительную протоку, и нарта провалилась. К счастью, там оказалось неглубоко, и сани не ушли на дно, утянув за собой и упряжку. Спасательные работы продолжались почти сутки и сопровождались купанием в ледяной воде. И нарту, и часть груза удалось спасти. Та же часть, спасти которую не удалось, представляла собой именно мешки с вяленым мясом – кормом для собак.
В конце концов Семен решил сменить тактику и стратегию: «Спешить лучше медленно. Надо приспособиться жить в пути, продвигаясь вперед по мере возможности, а не желания. Если на дорогу одной зимы нам не хватит, значит, будем идти две – только и всего».
Они уже миновали зону приморского мелколесья, и по долине начались вполне приличные леса. Однажды они наткнулись на довольно свежий след лося. День был в разгаре, но Семен остановил караван и отправил Килонга с Лхойкимом на лыжах по следу. Парни преследовали животное почти двое суток и в конце концов застрелили из арбалета, потеряв при этом один из болтов. Мяса оказалось так много, что людям пришлось несколько следующих дней двигаться в основном пешком, рядом с упряжками.
С наступлением настоящих холодов пришлось озаботиться полозьями нарт. Их сняли и долго размачивали, протирая горячей водой, – заниматься этим в палатке было ужасно неудобно. Потом, уже на морозе, на поверхности скольжения нанесли тонкий слой воды, которая немедленно превратилась в лед. По многолетнему опыту было известно, что сухое дерево этот ледяной подрез держать не будет. Впрочем, он все равно быстро стирался на жестком снегу, и натирать полозья куском мокрой оленьей шкуры приходилось в среднем дважды в день.
В совсем уж сильный мороз или пургу с холодным ветром на собак приходилось надевать этакие гульфики из кусков шкуры – для предупреждения обморожения паха. Ну а сукам нужно было закрывать еще и сосцы.
Для бега по неровному жесткому снегу еще летом были заготовлены собачьи торбаза – кожаные мешочки, надевающиеся на лапы. Не все животные поначалу оценили заботу о них – на первой же остановке половина обуви была разорвана зубами в клочья. Пришлось шить заново…
Когда река окончательно замерзла, двигаться стало гораздо легче – на льду нет ни кустов, ни оврагов. В плохую погоду или на ранних ночевках Семен долбил лед железным наконечником остола и пытался ловить рыбу. Что-то иногда попадалось, но не компенсировало быструю убыль мяса. К тому времени, когда Семен уже собирался сделать остановку для серьезной охоты, ему улыбнулась рыбацкая удача.
По-видимому, в этом месте подо льдом располагалась зимовальная яма налимов. Наживку рыба брала неохотно, и Семен изготовил «кошку» – связал на манер якоря четыре больших рыболовных крючка. С использованием этого варварского орудия дело пошло веселее. К исходу вторых суток груду мороженой рыбы с трудом удалось распределить по нартам – они опять оказались перегруженными. Рыбу собаки, в отличие от неандертальцев, ели охотно, правда, этого продукта им требовалось, пожалуй, вдвое больше, чем мяса. С тех пор Семен внимательно всматривался в прибрежный рельеф, пытаясь угадать расположение подо льдом ям и омутов. Налимьих зимовок, однако, больше не попадалось, зато как-то раз они обнаружили яму, буквально забитую сонными, покрытыми слизью сазанами. Многокилограммовые «водяные поросята» были так жирны, что в вяленом виде их, наверное, можно было использовать в качестве топлива.
Под одним из прибрежных обрывов Семен набрал голышей. Часть сложил в мешок, а часть рассовал по карманам. Встречных куропаток и зайцев он теперь приветствовал «выстрелом» из пращи. И, что самое интересное, довольно часто попадал!
Люди и собаки постепенно привыкли к походной жизни, к чередованию голодовок и изобилия. Несколько раз приходилось, разгрузив нарты, преследовать стада оленей и бизонов. Как-то раз, отправившись за топливом, неандертальцы обнаружили медвежью берлогу. Прежде чем надавить на спусковую скобу арбалета, Семен успел извиниться перед разбуженным животным. Дважды, срезая изгибы русла, караван оказывался в районах, которые явно представляли собой землю чьей-то охоты – человеческой, конечно. Стойбищ поблизости они не увидели, и Семен решил людей не искать – не те у него спутники, чтобы вступать в контакты с чужими кроманьонскими племенами.
Сопоставить пейзажи зимней долины с тем, что он видел во время плавания на катамаранах, Семену было трудно, так что определить местоположение каравана он мог лишь приблизительно. Но однажды – уже ближе к весне – он обнаружил, что правобережные сопки ему знакомы – устье Притока!
– Мы почти дома! – рассмеялся Семен, и губы его, потрескавшиеся от мороза и ветра, начали кровоточить. – Скоро, ребята, в баньке попаримся! Если, конечно, нас тут саблезубы не съедят…
Шутка оказалась не очень удачной – посреди ночи собаки всполошились. Они далее не лаяли, а скулили и рвались с привязи. Людям пришлось ходить вокруг них с оружием в руках, но животных это не успокаивало. На рассвете злой и невыспавшийся Семен отправился смотреть следы и действительно нашел их. Насколько он смог понять, саблезуб несколько раз обошел вокруг стоянки, а потом долго сидел на снегу в сотне метров от палатки.
«Не иначе, котенок приходил, – ухмыльнулся Семен. – Соскучился, гад! Он, наверное, сейчас самец в полном расцвете сил. Вежливый стал, в лагерь не полез – собаки с ума сошли бы от страха! И на том спасибо… А ведь мы тут Варю когда-то встретили. Где она, что с ней?..»
С этого момента мысль о том, что скоро он может оказаться в поселке лоуринов, не давала Семену покоя – он вновь начал торопиться. И конечно же, все получилось наоборот. Через день погода испортилась, и почти неделю пришлось просидеть в палатке. Потом пурга утихла, но оказалось, что есть нечего не только собакам, но и людям. Пришлось организовывать охоту. Трех молодых бизонов удалось отбить от стада, но в суматошной погоне за ними одна из нарт налетела на торчавший из снега камень. Правый полоз оказался сломан сразу в двух местах. Такое бывало, конечно, уже не раз, но специфика данного случая заключалась в том, что запасных полозьев в наличии не имелось – кончились. Мало того, что полоз предстояло изготовить в «полевых» условиях, нужно было еще и найти для этого подходящую деревяшку. Таковые в лесу встречаются на каждом шагу – когда они не нужны.
В общем, караван приближался к родному поселку со скоростью наступающей весны – может быть, даже медленней. В том числе и из-за того, что Семен нервничал и допускал ошибки – мелкие, но часто.
Как только знакомый пологий холм стал четко виден вдали, Семен остановил нарту, влез на нее ногами и просигналил невидимому наблюдателю: «Мы – свои. Нас трое. Идем с востока. Добычи нет».
Что ему ответил дозорный, Семен, конечно, не рассмотрел, зато вскоре увидел, что чуть в стороне от «места глаз» рода Волка в небо начал подниматься столб дыма.
Караван тронулся, но нарты даже не успели толком разогнаться – передовые собаки резко сменили курс и с лаем ринулись в сторону берега. Семен кое-как остановил упряжку, снял солнцезащитные «очки» – полосу бересты с прорезями – и увидел, что в глубь берега через кусты ломится бурое лохматое существо размером с теленка.
«Господи, да ведь это же мамонтенок! – изумился Семен. – Что он делает возле поселка?!»
Килонг и Лхойким остановили свои упряжки неподалеку и вопросительно смотрели на своего предводителя.
– Побудьте здесь, – сказал Семен, торопливо отвязывая лыжи от груза, – а я на берег схожу – посмотрю, что там и как…
Далеко идти не пришлось – от силы метров триста: мамонт быстро двигался ему навстречу. За первым торопились еще два, размером поменьше. «Это семейная группа. Напугали их детеныша, и сейчас они меня затопчут», – понял Семен и остался стоять на месте.
Не доходя метров десять, мамонтиха остановилась, вытянула вперед хобот и шумно выдохнула. Семен посмотрел в ее маленькие глазки:
– Ты, что ли… Варя?!
– Ву-урм, – издала звук мамонтиха.
– Почему детеныша на лед выпускаешь? А если провалится?
– «Непослушный он у меня… – получил Семен мысленный ответ. – Но лед крепкий. Я сама проверяла…»
– Твой ребеночек?! – Семен был почти счастлив.
– «Глупый совсем, непослушный…»
Ему нестерпимо захотелось потрогать Варин бивень, пощупать длинную бурую шерсть. Что он и сделал. Молоденький мамонт-самец, шедший вторым, подался в сторону, а мамонтенок, наоборот, подошел и обнюхал Семена хоботом.
– Куда ж ты подевалась? – Семен гладил теплый бивень. – Почему так долго не приходила?
– «Я хотела… „Мама" не разрешала…»
– Мама?! То есть тебя приняли в семейную группу, и старшая мамонтиха не разрешала тебе отлучаться?
– «Переживала сильно, сердилась… Я сначала очень хотела. Потом привыкла…»
– А теперь?
– «Теперь я сама – „мама". Пришла вот… Тут хорошо. Еды много…»
– Это ж твое исконное пастбище!
– «Мое…»
– А это что за парень?
– «Молодой. Тоже со мной ходит…»
– То есть ты теперь старшая мамонтиха и водишь двоих?
– «Еще есть. Они сейчас ушли…»
Полученный «мыслеобраз» Семен расшифровал не сразу. А когда расшифровал, то чуть не сел на снег от удивления: три молодых разновозрастных мамонта куда-то шустро двигались по заснеженной степи. Причем не просто так: на загривках у них сидели всадники – явно человеческие детеныши!
– И куда же это они?.. – оторопело спросил Семен. – Куда разогнались?!
– «К школе пошли… Там интересно будет…»
Перед мысленным взором Семена поплыл не очень внятный образ толпы на «майдане» – кроманьонцы, неандертальцы, питекантропы. Это было знакомо, но теперь среди людей здесь и там возвышались фигуры молодых мамонтов.
Мысли у Семена начали путаться, и он не придумал ничего умнее, чем спросить:
– А ты? Ты почему не пошла?
– «Всем нельзя, – горестно вздохнула мамонтиха. – Твои главные ругаться будут – там еды мало».
– Ну, уж тебе-то нашлось бы! – рассмеялся Семен. – Ладно, пошли в поселок – я там два года не был!
– «Пошли! – обрадовалась Варя и склонила голову. – Залезай!»
– Погоди, – улыбнулся Семен. – Надо ребятам сказать, чтоб упряжку мою пригнали, – беспокоиться ведь будут.
И вновь, как в былые годы, Семен покачивался на Вариной холке и травил ей байки – на сей раз о жизни у моря. Только надолго его не хватило, и он начал задавать вопросы:
– А Рыжий (соответствующий «мыслеобраз») жив?
– «Живой…»
– Ты встречалась с ним?