— Утром не пахло, — заметил я.
— После вашего ухода женщина, которая прибирает у меня, натирала паркет, — объяснил Андреев, слегка удивленный тем, что я обращаю внимание на запахи.
Милиционер стоял, на пороге комнаты.
— Вы свободны, — сказал я, — машина тоже.
Он козырнул и вышел. Теперь можно задавать следующий вопрос.
— А это случайно не ваша подруга Вера?
— Почему — Вера?
— Так. Открыла отмычкой и нарочно разбросала все, чтобы вы поняли, как трудно хозяйничать холостяку.
— Зачем вы шутите? — спросил Андреев. — Ведь речь идет о серьезных вещах.
Голос у него спокойный, но знаем мы это спокойствие перед бурей.
— Ваш вопрос уместен, — киваю я. — Но адресовать его следует вам.
— Не понимаю.
— Не понимаете? Послушайте, Андреев! — Я уже не шутил. — Доставайте из кармана то, что прячете, и давайте сюда! — Я протянул руку.
Хозяин смотрел на меня пораженный. Раздражение, которое, казалось, вот-вот прорвется, уступило место явному замешательству.
— Вы слышали, что я сказал? Давайте сюда! — проговорил я. — И поскорее, а то у меня затекает рука!
Андреев наконец решился. Расстегнул пиджак и из внутреннего кармана, застегнутого французской булавкой, вынул маленький квадратный, похожий на пачку сигарет пакетик.
— Ого, даже булавкой застегнули, — заметил я, отправляя пакетик в свой карман. — Блестящая идея. А не подумали вы о том, что вместе с этой французской булавкой, пиджаком и всем прочим вы могли оказаться где-то между урнами на свалке, направив внимательный, но неживой взгляд в небо? Как видите, — добавил я, указывая на разгром в квартире, — ему сам черт не брат. Ваше счастье, что он думал, будто вы спрятали пакетик дома, а не носите его с собой. Словом, он недооценил вашего легкомыслия…
— Вы начинаете относиться ко мне совсем как к ребенку, — обиженно пробормотал Андреев.
— Вы еще должны благодарить меня за это! Если бы я относился к вам серьезнее, я должен был бы арестовать вас как лжесвидетеля. А теперь объясните, что именно произошло сегодня после обеда.
Я сел на табуретку рядом с кроватью и закурил. Андреев поднял с пола матрас и тоже сел.
— В два часа я встретился с Верой. У меня были билеты в кино. Из кинотеатра вышли около четырех. Потом погуляли в парке, сидели в «Берлине». А потом я проводил Веру и вернулся домой.
— В котором часу?
— Где-то около восьми…
— Дальше.
— Еще когда я открывал дверь, мне показалось, что звонит телефон, но, когда вошел, звонок прервался. Некоторое время спустя, когда я пошел на кухню, чтобы поставить чай, телефон зазвонил снова. Побежал в спальню, удивленный, потому что мне мало кто звонит, особенно в воскресенье. Говорил незнакомый мужчина: «Товарищ Андреев?» — «Да», — говорю. «Мне нужно поговорить с вами по очень важному делу, оно не терпит отлагательств». — «Говорите». — «Нет, — отвечает он, — по телефону не могу». — «О чем все-таки идет речь? — спрашиваю. — И кто вы такой?» — «Вы меня не знаете, — говорит, — а о деле я по телефону говорить не могу. Во всяком случае, это дело касается вас лично. Давайте встретимся на остановке Княжево ровно в половине девятого. Буду ждать вас у павильона. Там все и объясню». Я хотел спросить, почему бы ему не прийти ко мне, но незнакомец уже повесил трубку. Вот и все.
— Вспомните точно, когда вам позвонили.
— Да, наверное, минут через пятнадцать после того, как я вернулся, значит, приблизительно без четверти восемь.
— И вам назначили встречу на восемь тридцать… Рассчитали время так, чтобы вы ничего не успели предпринять. И вы, ясное дело, помчались в Княжево?
— А как же. Почему бы не проверить, что случилось?..
— Почему бы, действительно… А вы поинтересовались, что в этом пакетике?
— В том-то и дело, что ничего. Кожаная записная книжка с двумя десятками имен и цифрами рядом с ними. Никакого намека на доказательства.
— Не беспокойтесь. Иногда доказательства — вещь не для всех ясная. С точки зрения людей, похожих на вас, нож — приспособление для резания хлеба, но когда эта вполне невинная вещь окажется на столе у следователя, она может заставить задрожать кое-кого… Припомните лучше, что вы еще утаили от меня?
— Ничего не утаил, — ответил Андреев. — Я сразу так решил: ничего, кроме записной книжки, не скрывать.
— Гм… — хмыкнул я, недоверчиво глядя на собеседника. — А записную книжку зачем?
— С ее помощью мы с Верой рассчитывали заставить Танева признаться. Я лично не понимаю, какие доказательства могут быть в ней, но если Медаров так тщательно прятал ее, значит в ней что-то есть. Возможно, написано что-то невидимыми чернилами или спрятано в обложку… Мы с Верой решили предложить Таневу обмен, предварительно установив в Вериной комнате потайной магнитофон. Я, знаете, разбираюсь в магнитофонах.
— Лучше бы дали мне пепельницу, — заметил я.
Андреев огляделся, но в комнате царил такой беспорядок, что хозяин вместо пепельницы мог предложить мне только пустой стакан.
— Магнитофон, говорите? — продолжал я. — Хитро придумали…
— Еще бы. Все равно, что мы сказали бы ему, лишь бы он признался. Это и следствию пригодилось бы. Запись, которую мы собирались сделать, предназначалась для вас…
— Очень мило, — кивнул я, выпуская струйку дыма.
— Вы ничего не вытянули бы из такого, как Танев. Единственное, на что он мог рассчитывать в ответ на свою откровенность от вас, — это смертный приговор. А мы предложили бы ему то, что его больше всего интересовало: «Если скажешь, кто и как убил Андреева, получишь записную книжку».
— И он сразу же начал бы рвать на себе волосы и расплакался бы: «Это я убил его!» Хорошо придумали.
Андреев старался не обращать внимания на мою иронию, но, очевидно, и сам уже усомнился в правильности своего плана. И сказал, словно оправдываясь:
— С нас бы хватило, если бы он признался, что присутствовал при убийстве. Чтобы получить в руки записную книжку, он в чем-нибудь да признался бы, будучи уверен, что потом легко откажется от своих слов…
— А в это время тайный магнитофон ведет фатальную для него запись, — добавил я. — Упаси меня бог от таких активистов! Вы меня в могилу сведете своими связями с преступным миром. Какой голос разговаривал с вами вечером по телефону?
— Мужской голос, низкий, но какой-то хрипловатый.
— Естественно. Говорил через носовой платок. Если бы вы услышали его опять, узнали бы?
— Не уверен…
— Впрочем, желаю вам никогда впредь не слышать, — добавил я, задумчиво глядя на Андреева. — Да, товарищ инженер-электрик, мне только недоставало заботиться сейчас о вашей безопасности.
— Неужели вы думаете?..
— А вы нет? Если он не нашел того, что искал, и если этому человеку море по колено, то логично предположить, что поиски будут продолжаться. Вы играете в белот?
— Плохо… — буркнул Андреев, несколько удивленный неожиданным вопросом.
— Вот видите, но лучше, если вы проиграете в белот, чем если случится кое-что похуже. Значит, на эту ночь я пришлю вам партнера для игры в белот. А завтра утром другой товарищ проводит вас на работу. Вы разрешите позвонить?
— Телефон в холле…
— Знаю, — сказал я, поднимаясь. — Кстати, это была ваша первая ошибка в разговоре со мной. В следующий раз, когда будете рассказывать, что кто-то пришел к вам с противоположного конца города, чтобы сообщить бог знает какую чушь, сперва спрячьте телефон. Иначе вам никто не поверит. А впрочем, и это не поможет. Ваш номер есть в справочнике…
После этого поучительного замечания я вышел в холл, а хозяин принялся наводить порядок.
— Меня обокрали! — мгновенье спустя крикнул Андреев. В голосе его звучало облегчение, да, почти так. — Нет моего нового костюма… и денег нет…
— Сколько денег?
— Немного, конечно: пятьдесят левов. Но важно, что их нет. Значит, это просто кража!..
— Пусть делают выводы те, кто хоть немного разбирается в технике краж, — ответил я, подходя к телефону.
Поднял трубку. Гудка нет. Подул, потом дернул шнур. В моей руке лежал оборванный провод.
— У вас отрезали шнур, друг мой, — сказал я Андрееву, стоявшему на пороге комнаты.
— Как это?..
— Так вот и отрезали, — объяснил я, показывая оторванный конец. — Слишком серьезные предохранительные меры для такой пустяковой кражи.
Затем повернулся и вышел, оставив Андреева в его разгромленной комнате.
На бульваре я из первого же таксофона позвонил в управление и отдал необходимые распоряжения. На этом мои служебные обязанности на сегодня завершены. Не очень-то рано — почти час ночи!
Улицы пусты, и — самое главное для меня! — закрыты все — предприятия общественного питания. Хорошо, что в центре города есть одно исключение. Итак, я направляюсь к центру, подытоживая мысленно результаты следствия. Для трехдневного расследования у меня в руках не так уж мало фактов. Но все же недостаточно, чтобы завершить его. Какой-нибудь шутник может опять поинтересоваться: «Эй, ну что ты ждешь, почему не хватаешь Танева за шиворот?» Терпение, дружок, терпение. Мы работаем по плану.
Ресторан гостиницы «Рила» еще открыт. Я выбрал себе столик рядом с оркестром не из любви к музыке, а потому, что его обслуживает мой приятель. Он быстро взял заказ и так же быстро перешел к теме «Сегодняшний матч». Я остановил его именно тогда, когда он описывал, как «нашим» забили роковой гол.
— Худо, — проговорил я, — но еще хуже, что я ужасно голоден.
— Извини, — понял приятель и исчез на кухне, оставив меня наедине с моими мыслями.
А впрочем, не совсем наедине, ибо у меня над головой загрохотал оркестр. Я вообще не большой любитель чардаша, а чардаш на пустой желудок — это просто невыносимо. Хорошо, что я предусмотрительно заказал бифштекс. Значит, музыка натощак будет недолго.
Съев бифштекс, я заказал коньяк.
— Как коньяк? Без кофе? — удивился мой приятель.
— Ну раз нужно, давай и кофе, — сдался я.
Что до меня, то пить коньяк с кофе — значит просто портить себе удовольствие и выбрасывать деньги на ветер. Однако мой приятель официант другого мнения. Ну ладно… В этот момент мысли мои были уже далеко. У Илиева сильно пахло сиренью. А вот у Андреева этого запаха не чувствовалось. Правда, при таком резком запахе скипидара нежный весенний аромат вряд ли почувствуется. Вообще, меня уже начинает тошнить от этого расследования с запахами — мастики, сирени, скипидара.
Я выпил коньяк и попросил счет, покорно выслушав рассказ об окончании матча.
— Выходит, побили наших, — проговорил я сочувственно, хотя я сам, если вам угодно знать, не отдаю предпочтения ни одной команде. Команда… Очень она мне нужна, раз я так и не стал вратарем мирового класса.
— Побили, — грустно проговорил приятель. — Не успели наши отыграться…
— Дай мне счет, — напомнил я. — И не вписывай оркестр. Я не танцую.
Я заплатил, сказал ему на прощанье еще: «Во втором круге отыграемся», и вышел.
Ночь. Софийская ночь. Белый неоновый свет падает на безлюдные улицы. Сияют витрины магазинов. Кожаные пальто. Женское белье. Хрусталь, сервизы, сувениры. Когда-то, в начале моей карьеры, я попал в аварию на мотоцикле. Тогда улицы не были еще расчищены после бомбардировок. Помещения магазинов зияли, как черные провалы. Кое-где привратники успели уже соорудить из битого стекла и дощечек некое подобие витрин, за которыми лежали дешевые пуговицы и туфли на картонных подметках. В воздухе еще держался смрадный запах пожарищ.
А теперь — асфальтированные улицы, неон и освещенные витрины. Именно мимо них и шагает ваш Петр Антонов, думая о прошлом и нынешнем дне города. «Моего города», — как любят выражаться некоторые поэты. Почему твоего, а не моего, скажем? Только потому, что ты воспел его светлым и чистым? Мое почтение. Ведь и я принадлежу к тем, кто болеет душой за его чистоту. Хорошо, что я не очень честолюбив. Профессия у нас такая — хвастаться не любим. Ходим скромно, незаметно. В ночной тиши.
ГЛАВА 5
И настал вечер, и настало утро, день четвертый — как сказано в святом писании.
Этот четвертый день, как и полагается в понедельник, я начал в служебном кабинете. Хватит шляться в гости. Не мешает кое-что записать. Иначе некоторые из моих коллег могут меня высмеять. Ничего удивительного не будет в том, если они назовут меня не инспектором, а инкассатором. Хотя я не уверен, что это заставит меня изменить свои привычки. Общайся с людьми в привычной для них обстановке — вот мой девиз, или, как говорят журналисты, мой личный почерк. Привычная обстановка — это не только нагромождение мебели, но и своеобразное личное досье. Умей только его прочитать.
Но сейчас все мое внимание поглощено канцелярщиной. Проверка картотеки, документов, экспертизы, справки по телефону — вообще, тьма бюрократических дел. Не помню, говорил ли я вам, но в нашей работе нет ничего общего с крылатой романтикой заокеанских криминалистов. Там люди работают с размахом: инспектор погружается в пучину преступного мира, разбивает кулаком носы и скулы, его самого мнут, как вареную картошку, он стреляет во все стороны из «люгера», получает смертельные ранения, не мешающие ему в конце концов поймать всех убийц и передать их своему шефу, а у того уже заранее готово распоряжение о повышении инспектора по службе. Разве у нас так бывает? Вместо поединков, стрельбы и героизма — канцелярщина.
Хорошо, что канцелярщина отняла у меня, по сути дела, не больше двух часов. Только успел я разобраться с бумагами, как пришел лейтенант: «Вас вызывает шеф».
«И сегодня не видать мне роз, — подумал я. — Остается рассчитывать на сигарету».
Мои предчувствия меня не обманули. Шеф предложил мне кресло рядом с письменным столом. Потом, как всегда поколебавшись, указал на деревянную коробку. Я закурил.
— Ну что нового?
Новости, как правило, он узнает первым. Но по тому, с каким вниманием он слушал, я понял, что на сей раз ему ничего не известно. Я, конечно, не злоупотреблял его интересом и постарался быть лаконичным.
— Словом, пока что — хорошо, как сказал тот, кто прыгнул с Эйфелевой башни без парашюта, — закончил я скромно.
Шеф пропустил мою реплику мимо ушей. Поднялся и немного походил по кабинету, очевидно анализируя мои действия.
— Этого Андреева стоит проучить, — заметил полковник, остановившись передо мной.
— Совершенно справедливо, но у него не было злостных намерений…
— Ладно, ладно. Сейчас ты начнешь защищать его…
— И не подумаю, — возразил я не совсем искренне. — Просто вышло так, что Андреев помог нам, невольно став приманкой…
— А если бы он отдал богу душу, кто отвечал бы?
Против этого я был не в силах возразить и сосредоточил свое внимание на сигарете. Шеф молчал. «Скажи спасибо, Андреев. Повезло тебе, дружок», — подумал я, хорошо зная шефа.
— Ну, а дальше? — спросил полковник, снова садясь за письменный стол.
Я наскоро изложил ему свой план. Шеф слушал, изредка делая замечания. Потом поднялся. Знак, что мне пора идти.
— Завтра явишься с докладом, — предупредил он. — Ты, Антонов, в целом неплохой работник, хотя иногда злоупотребляешь своими методами ведения следствия. Но работник неплохой…
Я киваю на прощанье и выхожу. Когда такой шеф, как мой, говорит, что ты неплохой работник, — это почти равносильно вручению ордена. Но я уже упоминал, что честолюбия во мне нет.
Телефон в моем кабинете настойчиво звонит. Я делаю львиный прыжок и хватаю трубку. Как и следовало ожидать, звонит мой старый приятель, судебный врач.
— А, старик!.. Ну, что предлагают нам Паганини аутопсии? М-да, репертуар не из шикарных… «Фанодорм», да?.. Концентрированный раствор, говоришь? Достаточно ли нас обоих?.. Мерси, не употребляю. Пользуйся сам.
И положил трубку, чтобы Паганини не успел ответить.
Через три секунды телефон зазвонил снова.
— Да… Да, Антонов… Да, справка. Ну?.. Трижды? Когда точно, в какой день и в котором часу?.. Хорошо, спасибо.