— И для печати эти снимки будут очень интересны, Аркадий Платонович. Ведь уникальные! Вы подумайте: ни один советский корреспондент еще на острове не бывал.
Мой расчет был точен: к прессе наш Аркадий Платонович относится с каким-то пугливым уважением (я подозреваю, что какой-нибудь журналист причинил ему однажды немало хлопот…).
— Но ведь мы же не будем высаживаться! — попробовал отбиваться капитан, но тут же безнадежно махнул рукой, вытер белоснежным платком взмокший затылок, позвонил на мостик и приказал вахтенному штурману изменить курс так, чтобы пройти возле самого острова Абсит.
— В пределах безопасности, прикиньте там по карте. И в лоцию загляните! — добавил он.
Вахтенный, видимо, довольно живо выразил свое недоумение, потому что капитан многозначительно пояснил, поведя выгоревшими бровями в нашу сторону:
— Ничего, ничего. Эти просят.
А потом, побагровев, буркнул:
— Выполняйте! — и сердито бросил трубку.
По крайней мере за час до подхода к острову все уже высыпали на палубу с фотоаппаратами. Тут были не только научные сотрудники, слышавшие рассказ Волошина, но и немало матросов — видно, предания о пиратских кладах уже пошли из уст в уста.
Не было только самого Волошина.
«Вдруг он все это просто сочинил? — подумалось мне. — От Сергея Сергеевича можно этого ожидать. Что, если и никакого острова Абсит вовсе не существует? Что-то он долго не показывается… Как это переводится? Остров «Пусть не сбудется!» или «Не дай бог!»? Чертовщина какая-то. Хотя, впрочем, ведь капитан подтвердил, что он существует, раз согласился изменить курс…»
Потом уже я узнал, что скалистые, обрывистые берега острова, отвесно вздымающиеся без малого на двести метров, почти всегда окутаны дождевыми облаками. Этот серый саван сливается с морем, скрывает их, и они выступают зловещим призраком из серой мглы лишь в последний момент, когда подплывешь к острову совсем близко.
Как опытный актер, Волошин появился на палубе как раз в тот момент, когда на баке кто-то самый глазастый крикнул:
— Вот он, остров! Земля-а-а!
Ветер разметал клочья тумана, открывая обрывистые берега, ощетинившиеся лесом. Вершины скал кутались в облаках. Какое дикое, нелюдимое место! Хотя наступал вечер, даже на палубе было тепло и душно, как в парилке, но при виде этих угрюмых скал я невольно зябко передернул плечами. От них так и тянуло могильным, промозглым холодом… Или это просто наваждение от пиратских историй Волошина?
— Смотрите, крест! — воскликнул кто-то.
— Где? Где?
В самом деле, на вершине прибрежной скалы, почти цепляясь за низко нависшие облака, торчал зловещий черный крест. Наверное, он был огромен, если виделся издалека.
Вокруг наперебой щелкали затворы фотоаппаратов. Капитан честно исполнил обещание, мы шли всего в какой-то сотне метров от мрачных берегов. Но все-таки хотелось приблизиться к ним еще: что разглядишь с такого расстояния?
Многие с негодующим ворчанием поглядывали в сторону капитанского мостика и снова спешили щелкнуть фотоаппаратом, выбирая кадрик получше.
А тут еще стремительно стало темнеть, как и предупреждал капитан. В тропиках ведь сумерек практически нет. Просто солнце вдруг начинает словно валиться в море, а вместо него так же стремительно на небосвод вылезает месяц. В этих местах он похож больше не на серп, как мы привыкли, а скорее на ухват, торчащий рогами кверху. И вот уже солнца как не бывало: над ночным притихшим морем сверкают яркие звезды, и далеко, до самого края горизонта, тянется золотистая лунная дорожка, которую моряки издавна прозвали «дорогой к счастью».
Остров «Не дай бог!» с пиратскими кладами быстро прятался в темноте, навсегда скрывался из наших глаз. Вот уже чуть заметна у подножия закутанных в облака скал светлая полоска песчаного пляжа…
— Что это за крест, Сергей Сергеевич? — окружили мы Волошина.
— Точно неизвестно, но, кажется, его поставила еще в восемнадцатом веке отважная «леди удачи» Мэри Бластер в память о своем дружке Александре Скотте, прозванном Бичом Божьим, — пояснил Сергей Сергеевич тоном уставшего экскурсовода. — А бухточка эта, кажется, называется бухтой Забвения…
И вдруг мы притихли и начали переглядываться. Нет, мне не показалось. Не я один, а все столпившиеся на палубе услышали неожиданный крик!
Снова и снова с тоской и призывной мольбой звучал он над сумрачным морем. А потом вдруг там что-то вспыхнуло, запылало. Над пляжем заметался тревожный огонек…
Кто-то размахивал факелом, подавая нам сигналы.
Это был, несомненно, зов о помощи!
Застопорили машину, потом развернулись и малым ходом осторожно двинулись к берегу, пытаясь отогнать сгустившуюся тьму лучами прожекторов. В их свете все выглядело нереально: полосы тумана, тянущиеся над водой; оскаленные клыки скал; черная фигурка, приплясывающая на песке возле самой воды, исступленно размахивающая руками, а позади нее так же скачет и кривляется черная огромная тень.
— Кто это? — растерянно спросил я у Волошина.
Он пожал плечами.
— Не знаю. Какой-то новый Робинзон. Или вы думаете, будто я его тоже выдумал?
Спустили шлюпку, и матросы, дружно нажимая на весла, быстро погнали ее к берегу. А мы все провожали ее глазами.
Вот шлюпка развернулась… Осторожно, по всем правилам подошли кормой к берегу… Крепкие матросские руки подхватили бросившуюся навстречу шлюпке через пенную полосу прибоя черную фигурку… И вот они уже плывут обратно.
Но тут прожектор погасили, чтобы не слепить рулевого на шлюпке, и она пропала в темноте, показавшейся еще гуще и непроницаемее, чем прежде.
Наконец стал слышен приближающийся мерный плеск весел. И вот уже шлюпка влетела в полосу света, льющегося на воду с палубы и из всех иллюминаторов.
Я с трудом протолкался к борту и увидел среди наших матросов в шлюпке какого-то странного человека, все время встревоженно вертевшего всклокоченной головой. Исхудавшее лицо обросло неряшливой, клочковатой бородой, грязная куртка порвана, ноги босые. Ни дать ни взять в самом деле современный Робинзон!
Кто он? Потерпевший кораблекрушение?
И как мы по счастливой случайности наткнулись на него! Совсем словно американские китобои, спасшие вороватого капитана Бутлера. Может, тот тоже бегал вот так — босиком и в лохмотьях — по этому самому песчаному пляжу?
В эту странную, колдовскую ночь у скалистых берегов всеми забытого островка с таким зловещим названием «Не дай бог!» вдруг оживали старые пиратские предания, в них невольно начинало вериться…
Загадочный незнакомец так ослаб и разволновался, что не смог сам вскарабкаться по трапу. Матросы подняли его на руках на палубу. Некоторое время новоявленный Робинзон стоял, крепко вцепившись в бортовой леер и пошатываясь, словно пьяный, а потом вдруг театральным жестом высоко поднял правую руку и, вглядываясь во тьму, скрывшую из глаз зловещий остров, что-то громко выкрикнул надрывным, срывающимся голосом.
Его тут же окружили медики в белых халатах и повели в лазарет. За ними ушли капитан и начальник рейса.
А мы окружили второго штурмана Володю Кушнеренко, возглавлявшего спасательную экспедицию на шлюпке за этим таинственным Робинзоном.
— Кто он такой?
— Что он кричал?
— Крикнул он: «Они погибли». И в шлюпке все время это твердил, — ответил штурман.
— А кто погиб?
— Черт его знает, — пожал широкими плечами Володя. — Ничего толком не поймешь. Будто было у него два товарища, и оба погибли. Один, Пьер Валлон, якобы покончил с собой, а другой его спутник, Джонни, лежит вроде на морском дне в каком-то стальном гробу…
— Может, спятил с перепугу?
— А ты посиди один на таком островке, тоже наверняка спятишь.
— Да как они сюда попали? С потонувшего корабля, что ли?
— Они французы?
— Нет, кажется, из Бельгии, — ответил неуверенно штурман. — Хотя сам-то он по национальности француз, зовут его Леон Барсак. И приехали они сюда специально, экспедиция у них какая-то.
Тут Володю вызвали тоже в лазарет: он у нас полиглот, знает шесть языков и всегда служит главным переводчиком. А мы остались обсуждать странное появление загадочного незнакомца.
Стреляный воробей, я не стал зря тратить время на фантастические догадки и поспешил уйти с палубы, чтобы держаться поближе к судовому конференц-залу, в просторном холле которого под огромным мозаичным панно, изображавшим тропический остров в красочной манере Гогена, обычно проводились все оперативные совещания.
И не ошибся: вскоре динамики внутрикорабельной связи стали созывать на экстренное оперативное совещание всех начальников отделов. Я тоже поспешил юркнуть в холл и с независимым, сугубо деловым видом уселся в углу.
Несмотря на поздний ночной час, все собрались небывало быстро. Начальник рейса Андрей Васильевич Логинов озабоченно что-то обсуждал с капитаном, а потом поднялся, покосился на меня и, кашлянув, сказал:
— Такое дело, товарищи… Поневоле пришлось вас побеспокоить среди ночи. Надо посоветоваться, как быть. Этот человек, которого мы сняли с острова, — зовут его Леон Барсак, по паспорту он бельгиец, по национальности француз, — пока несколько возбужден, рассказывает довольно бессвязно, но все-таки удалось кое-что выяснить. У них тут якобы целая экспедиция, кроме Барсака, было еще двое, — Логинов поднес поближе к глазам листок бумажки и прочитал: «Пьер Валлон, тоже бельгиец, и Джон Гаррисон, американец». Оба они, насколько можно понять, погибли…
Кто-то громко и многозначительно крякнул. Капитан сердито посмотрел в ту сторону.
— При каких обстоятельствах? — тихонько покашливая, спросил Казимир Павлович Бек.
— Обстоятельства весьма темные, — развел руками Логинов.
— Да что же у них за экспедиция? Что они исследовали?
— Пиратские сокровища, видите ли, приплыли искать! — не выдержал капитан и, сердито засопев, посмотрел с непередаваемой укоризной на Волошина и даже покачал головой.
Тут поднялся такой смех и шум, что Логинов начал стучать карандашом по столу, призывая всех к порядку. Лишь Сергей Сергеевич сидел совершенно невозмутимо.
— Один покончил с собой. А что случилось с другим? — спросил кто-то.
Логинов еще больше помрачнел.
— Тут тоже ничего толком не поймешь, — помедлив, ответил он. — Как уверяет этот Леон Барсак, Джои Гаррисон был инженером, построил какую-то самодельную подводную лодку и нырял в ней у берегов острова.
— Зачем?
— Тоже искал сокровища?
— На дне?
Логинов только пожал плечами и продолжал:
— Неделю тому назад, как уверяет Барсак, случилась какая-то авария, и лодка не всплыла. Гаррисон погиб.
— Н-да, темная история, — задумчиво пробасил в наступившей тишине Макаров. — И что же вы теперь думаете делать с этим подозрительным Робинзоном?
— Для этого мы собрались, Иван Андреевич, чтобы посоветоваться, — укоризненно ответил Логинов и сел, нервно постукивая карандашом по столу.
— Влопались в какую-то уголовщину, — пробурчал Макаров, качая головой.
— Надо сообщать властям! — решительно сказал капитан и встал, одергивая китель. — Остров принадлежит Перу, я обязан сообщить о случившемся властям в Лиму. Или прервать рейс и доставить этого Леона Барсука…
— Барсака, — под общий смех поправил его Логинов.
— Виноват. Доставить Барсака в ближайший перуанский порт и там передать официально властям. А что вы думаете? — повысил он голос, потому что все опять зашумели. — Дело темное. Я не имею права его просто так оставить.
— Мне кажется, с радиограммой пока надо подождать, — рассудительно заметил Казимир Павлович Бек. — Может, Барсак все это выдумал, насочинял после пережитых потрясений. Утром надо отправить на берег людей и попытаться проверить сто рассказ. Ну а если окажется, что его сообщение подтвердится, наш уважаемый Аркадий Платонович, конечно, прав: придется незамедлительно связываться с властями, хотя такая задержка и неприятна.
Тут капитан снова тяжело вздохнул и вдруг неожиданно произнес с какой-то забавной детской обидой в хриплом, прокуренном голосе:
— Втравили вы нас в историю, Сергей Сергеевич…
Опять, конечно, поднялся хохот.
— Можно подумать, что Волошин это нарочно подстроил. Что вы, в самом деле, Аркадий Платонович! — покачал головой Логинов.
— Да, словно заранее знал, кого мы тут найдем.
— А что? С него станется, — хитро подмигнул Макаров. — Я не удивлюсь, если даже выяснится, что Сергей сам всю эту кладоискательскую экспедицию подстроил…
— И двух ее участников к нашему прибытию специально укокошил! — подхватил кто-то.
Все изощрялись в остроумии. А Волошин сидел с таким видом, что в самом деле могло показаться: уж не сам ли он все это подстроил?
Наверняка не одному мне в эту ночь долго не удавалось уснуть. Многие, конечно, вертелись с боку на бок в своих каютах, взбудораженные столь неожиданным появлением странного Робинзона-кладоискателя.
А когда я наконец все-таки заснул, начала мне смутно сниться какая-то чертовщина: красивые пиратки с кривыми саблями, совершенно фантастическая подводная лодка, над которой развевался зловещий черный флаг с черепом и перекрещенными костями…
Проснувшись, я было подумал, что, может, и Леон Барсак с его путаным рассказом да и сам остров «Пусть не сбудется!» тоже просто приснились мне. Я поспешно оделся, вышел на палубу…
Нет, остров-то уж, во всяком случае, не приснился! Тучи немножко разошлись, сегодня он хорошо виден: красноватые скалы, темная бархатистая зелень лесов. Омытая дождем листва радужно сверкала в лучах солнца, прорывавшихся сквозь тучи, все краски были особенно сочны и ярки. Сегодня в острове не было ничего мрачного и зловещего. Даже крест, сиротливо торчавший на скале, вызывал только легкую грусть и какие-то смутные мысли о бренности всего земного…
И Леон Барсак нам вовсе не приснился. Мы его увидели снова за завтраком в кают-компании. Он сидел рядом с Володей Кушнеренко, который что-то тихонько объяснял ему, отвечая на его вопросы.
Наш неожиданный гость сменил свои лохмотья на чью-то курточку с погончиками и на серые брюки, подстриг бороду, причесался и теперь выглядел вполне пристойно. Только исхудалое лицо, по которому он то и дело быстро проводил рукой, словно стряхивая с него что-то невидимое, да лихорадочный блеск глубоко запавших карих глаз выдавали его болезненную усталость.
Никто, разумеется, не лез к нему с расспросами, хотя все и разглядывали его украдкой.
После завтрака на берег отправилась шлюпка, чтобы забрать вещи Барсака. Мне повезло: капитан поручил это опять второму штурману, а у меня с Володей были прекрасные отношения, так что не составило больших трудов уговорить его взять и меня на берег, тем более что людей требовалось побольше. Француз весьма настойчиво объяснил, что хочет сразу забрать все свое имущество и возвращаться на остров еще раз решительно не намерен.
На руль сел боцман, усатый крепыш Петрович. Поплыл с нами и Волошин — как представитель экспедиционного начальства и, можно сказать, знаток здешних пиратских мест.
День выдался солнечный, туман растаял, облака поднялись высоко, так что весь остров выглядел даже как-то радостно и празднично в сиянии сверкающих капель на листве деревьев.
И все-таки, когда шлюпка подошла к берегу и над ней нависли черные, мрачные скалы, увенчанные крестом, опять возникло чувство смутной и непонятной тревоги.
Пристать можно было только в одном месте, на узеньком песчаном пляже, по краю которого росли кокосовые пальмы. Именно тут вчера и бегал Леон Барсак — весь песок был так истоптан, словно здесь прошла громадная толпа. У самой воды валялся самодельный факел, которым француз подавал нам сигналы. От факела еще попахивало горьковатым дымком.
Барсак вдруг покачал головой и что-то горестно пробормотал прерывающимся голосом.
— Что он сказал? — спросил я у штурмана.
— «О, что было бы со мной, если бы вы не заметили моих сигналов! Я погиб бы, погиб, как они…» — перевел тот.