Продолжая тихонько бормотать и горестно покачивая головой, Барсак повел нас по узкой тропе, змеившейся между скал. Камни были мокрые, скользкие, начался дождь…
Крест, который мы видели раньше только с моря, издалека, вдруг так внезапно вырос перед нами за поворотом тропы, что мы невольно замедлили шаг. Он был громаден и словно хотел обнять весь остров своими широко раскинутыми каменными лапами.
А у его подножия раскинулось кладбище — целая рощица маленьких крестов, деревянных и каменных. Многие из них покосились, некоторые совсем упали, только их очертания угадывались в густой траве.
— Значит, раньше остров был населен? — спросил я у Волошина.
— Никогда тут постоянных поселений не было. Почему вы решили?
— А кладбище?
— Оно разрасталось годами… За счет временных обитателей острова, которые непрерывно сменяли тут друг друга, — угрюмо ответил Волошин и, заметив, что я все еще не понимаю, пояснил: — Это все искатели счастья, такие же, как Леон Барсак и его товарищи…
— Погибшие кладоискатели?!
— Ну да.
— Сколько же их тут побывало?
— Как видите, немало. Дьявольское место, видно, тоже не бывает пусто…
Леон Барсак, словно поняв, о чем мы говорили, опять запричитал свой мрачный припев, понятный уже без перевода:
— Они погибли! Они погибли!
Я не мог оторвать глаз от громадного креста. Он был старый, весь оброс густым мхом и какими-то красноватыми лишаями, словно пятна засохшей крови. Его густо оплели лианы, но он стоял прямо и твердо — видно, был рассчитан на века.
— А что, этот большой крест действительно поставила та пиратка, о которой вчера вы рассказывали, Сергей Сергеевич? — поинтересовался я.
— Спросите у Барсака, Володя, может, он что-нибудь знает больше? — попросил Волошин.
Штурман перевел вопрос Барсаку, и тот ответил:
— Кажется, действительно есть такое предание. Во всяком случае, крест поставлен очень давно, вполне возможно, еще кем-то из пиратов. Некоторые из них ведь были очень богомольны и суеверны, старались всячески задобрить небеса и замолить свои грехи.
— Ну за такой крестик этой пиратке, что его поставила, многое отпустится, — сказал один из матросов.
От кладбища тропа пошла вниз. На повороте я оглянулся. Само кладбище уже скрыла из глаз густая тропическая зелень, и только крест-исполин одиноко вздымался над скалами, перечеркнув почти половину небосвода…
Теперь тропа шла через лес, тесно обступивший ее с обеих сторон. Это были настоящие джунгли. Деревья, перевитые лианами, стояли сплошной стеной. Ничего нельзя было толком рассмотреть в переплетении лиан, кустарников, в зеленоватом таинственном сумраке. Из чащи тянуло душной, парной сыростью.
В этом лесу царила зловещая, какая-то кладбищенская и в то же время настороженная тишина. Не перекликались птицы. Но в траве все время что-то шуршало, потрескивало, будто подкрадывалось и подползало…
И гневно попискивали и звенели москиты, атакуя нас целыми тучами.
— Ух, кто-то меня ужалил! — вскрикнул молодой круглолицый матросик, хватаясь за шею. — Пчела, что ли?
— Это тут такие муравьи… с крыльями, — не очень уверенно перевел штурман пояснения Барсака.
— Крылатые муравьи? — удивились матросы.
— Да, есть такая нечисть в тропиках, — сказал, обмахиваясь сломанной веткой, Волошин.
— Во, черт! Никогда про таких и не слыхали!
— Ну и островок!
— Да как же они тут жили?
— А что, охота, брат, пуще неволи.
— Где стоит их хижина, всегда продувает ветерок, так что там муравьев нету, — перевел штурман ответ Барсака.
В самом деле, вскоре тропа вывела нас в небольшую долинку, полого спускавшуюся к морю. Сначала мы услышали шум прибоя. Потом джунгли поредели, в просветах между кустами сверкнуло море. От него потянул бодрящий ветерок, дышать стало легче. Мы повеселели и прибавили шагу.
Барсак остановился и, широко взмахнув рукой, громко выкрикнул что-то.
— Вот и наш дворец! — перевел штурман.
Убогая, покосившаяся хижина стояла на пустыре среди кустов. Стены ее были кое-как, на скорую руку, сколочены из разных досок, на некоторых из них еще сохранились черные фирменные надписи, выдавая, что когда-то они были ящиками. Покатая крыша из пальмовых листьев. Кругом валяются ржавые консервные банки, битые бутылки, груды всякого мусора.
Барсак пригласил нас зайти в хижину, но мы лишь заглянули в дверь и предпочли остаться на свежем воздухе. Там тоже все было навалено в полнейшем беспорядке. На шатком самодельном столике рядом с транзистором и киноаппаратом громоздилась грязная посуда. В одном углу на полу грудой навалены детективные романы, судя по пестрым, крикливым обложкам. Полутьма, вонь, тучи мух.
— Давайте пока перекурим на ветерке, — предложил Володя Кушнеренко, снимая фуражку и вытирая платком затылок. — Как, Сергей Сергеевич?
— Да, особенно тут задерживаться нечего, — согласился Волошин. — Переведите ему.
Выслушав, что ему сказал штурман, Барсак согласно закивал и вдруг поманил нас куда-то за угол хижины. Недоумевая, мы пошли за ним и увидели среди кустов невысокий оплывший бугорок неправильной формы, уже начавший густо зарастать травой. Барсак простер над ним руки и начал что-то торопливо, со слезой говорить, то и дело закатывая глаза к небу.
— Вот здесь он лежит… Мой дорогой, несчастный друг Пьер, — едва успевал переводить Володя Кушнеренко. — О, как мы были потрясены, вернувшись в тот день и увидев, как он лежит с простреленной головой на грязном полу хижины! Недаром остров носит такое зловещее название: «Не дай бог!» И я не ошибся: то была лишь первая жертва. А потом несчастный Джонни! Нырнул и не вернулся. Я остался один. И он лежит там, на дне, в своем стальном гробу. А бедный Пьер — здесь, под этим холмиком, вдали от родного дома… с простреленной головой. О!
Опять он начал причитать:
— Они погибли! Они погибли! — Это мы уже все понимали без перевода.
— А что же они своего товарища на кладбище-то не отнесли? — неодобрительно покачал головой боцман. — Похоронили кое-как. А теперь надрывается.
Штурман строго посмотрел на него и, конечно, переводить не стал.
— Да и пойди теперь проверь, с какой стороны у него голова там прострелена, — подхватил один из матрссов. — Дело темное, сам ли он себе пулю в лоб пустил или…
— Разговорчики! — оборвал штурман.
Мы сели в тени, у стенки хижины, словно на деревенской завалинке, и закурили.
Эта долина, похоже, с моря почти не видна: от штормовых волн и ветров, так же как и от посторонних взоров, ее надежно закрывали три скалы, торчавшие из воды неподалеку от берега.
— Весьма уютное пиратское гнездышко, — одобрил Волошин, поглядывая вокруг. — А почему они не поселились на том пляжике, где мы его нашли? Ведь оттуда можно следить, не появится ли корабль, и сигнал подать в случае нужды.
— Там нет воды, — перевел Володя лаконичный ответ кладоискателя.
— А почему же они на той стороне, в хижине Ларсена не поселились? Наверное, она еще цела? — спросил Волошин.
— Мосье Волошин о нем слышал? — перевел штурман вопрос удивленного француза.
— Что это еще за Ларсен? — поинтересовался я.
— Тоже фигура любопытная, — усмехнулся Сергей Сергеевич. — Тут вообще, можно сказать, заповедник всяких оригиналов. Этот Ларсен прожил на острове в одиночестве двадцать лет, уединившись якобы в поисках «божественного откровения», а на самом деле, видимо, втихомолку разыскивал клады.
— И не нашел?
— Нет. Во всяком случае, умер он в 1912 году таким же нищим, как сюда и приехал.
— Веселенький островок! — с чувством произнес Володя Кушнеренко и, надевая фуражку, добавил уже командирским тоном: — Ну надо закругляться, а то начальство ругать будет. Доставим этого искателя кладов на борт с его имуществом, и пусть Аркадий Платонович сам решает, как с ним быть.
Барсаку тоже явно не хотелось задерживаться в своем мрачном «дворце». С помощью матросов он начал торопливо запихивать в мешки, которые мы принесли с собой, раскиданные но всей хижине вещи. Он валил вместе в один мешок перепачканную и мятую одежду, транзистор, позеленевшие от плесени ботинки, инструменты, какие-то альбомы — матросы только качали головами да переглядывались.
— А что же рации я не вижу? Неужели у них не было? — сказал, озираясь, штурман и начал расспрашивать Барсака.
Тот смутился, начал вроде оправдываться, весьма красноречиво разводя руками.
— Говорит, не захватили они рацию, потому и не мог он подать сигнал бедствия, — пожимая плечами, сказал Волошину штурман. — Многое, говорит, в спешке забыли: спасательные нагрудники, запасные баллоны для аквалангов, даже сахар — пришлось пить кофе без сахара.
— Да, настроены они были явно весьма легкомысленно, — согласился Волошин. — Посмотрите, какие убогие инструменты.
Один увесистый узел Барсак пожелал нести непременно сам, пояснив:
— Тут мой дневник и личные вещи…
Другой аккуратно увязанный тючок он торжественно вручил боцману, внушавшему ему, видимо, своими усами наибольшее доверие.
— Что в нем, Петрович, не знаешь? — спрашивали матросы.
— Может, клад? Гляди, он с него глаз не сводит.
— Какой клад, — буркнул боцман, разглаживая усы. — Похоже, камни какие-то, кирпичи…
— Сувениры, значит…
Наконец сборы были закончены. Барсак первым решительно зашагал прочь, даже не прикрыв дверь опустевшей хижины и ни разу не оглянувшись на убогую могилу «своего бедного друга Пьера». Это походило на паническое, поспешное бегство.
Мы торопливо шли за ним через джунгли, отмахиваясь от летучих муравьев, потом мимо мрачного кладбища, осененного громадным крестом… И до чего приятно было увидеть с высоты перевала сверкающий в лучах солнца безбрежный океанский простор и стоявшее на якоре наше белоснежное изящное судно! Мы сразу еще прибавили шаг, почти побежали по петлявшей среди скал тропе.
Когда мы вернулись на судно, штурман и Волошин рассказали обо всем, что видели на берегу, капитану и начальнику рейса. Логинов задумался, а капитан, покачав головой, опять укоризненно сказал Волошину:
— Ну втянули вы нас в историю, Сергей Сергеевич. Придется связываться с властями.
Тут же отправили подробную радиограмму в Лиму. Ответ на нее пришел лишь к вечеру, и капитан расстроился еще больше.
Перуанские власти просили нас задержаться на острове до прихода катера с полицейским чиновником. Они обещали выслать катер незамедлительно, как только утихнет шторм, уже третий день бушевавший, оказывается, у побережья материка. Этому чиновнику нам и надлежало передать спасенного кладоискателя. А пока нам весьма любезно разрешалось заняться как на самом острове, так и в его прибрежных водах любыми научными исследованиями — с одной-единственной просьбой: «Зная, как великолепно оборудовано ваше судно для производства сложнейших подводных работ всех видов, надеемся, что вы сможете поднять со дна затонувшую лодку или хотя бы подтащить ее на мелководье», чтобы полицейские чины по прибытии могли бы се осмотреть и проверить показания Леона Барсака.
Прочтя все это, капитан опять с такой укоризной посмотрел на Волошина, что я уже приготовился снова услышать сакраментальное:
— Ну и втравили вы нас, Сергей Сергеевич…
Но капитан лишь махнул рукой и понурился.
— Какой-то мудрец сказал, будто неудобство — это лишь неправильно воспринятое приключение, — как ни в чем не бывало наставительно произнес Волошин. — И наоборот: приключение — это правильно воспринятое неудобство. Все зависит от точки зрения.
Логинов мрачно посмотрел на него и хотел сказать, видимо, что-то весьма ядовитое, но Сергей Сергеевич поспешил продолжить:
— Мне кажется, разумнее рассматривать нашу вынужденную задержку возле этого острова как счастливый дар судьбы. Ведь иначе бы мы сюда никогда не попали и не получили бы столь любезного разрешения на исследования в здешних краях. А между тем биологи мне говорили, этот островок весьма для них интересен. Верно, Андрей Васильевич?
— Пожалуй, — пробормотал Логинов, и лицо у него посветлело. — Каждый островок, изолированный в океане, — естественный заповедник эволюции. А этот особенно интересен, его животный мир похож на среду Галапагосских островов, а во многом и отличается, самобытен…
— Вот видите, — поспешил подхватить Волошин уже двумя нотами выше. — Мы должны радоваться, что судьба привела нас в этот биологический рай!
— Ну уж и рай…
— И нам, скромным инженерам и техникам, подвезло, — не унимался Волошин. — Тоже задачка интересная предложена.
— Думаете поднять эту лодку? — спросил капитан.
— А почему же нет? Чай, не линкор, поднимем. Завтра поныряем, обследуем.
— Только не вздумайте искать клады, Сергей Сергеевич! — строго сказал Логинов и погрозил ему пальцем.
— Помилуйте, шеф…
— Ну уж об этом я позабочусь, — грозно сказал капитан.
А наш Аркадий Платонович шутить не любит. Несмотря на свою весьма сухопутную, даже в капитанской форме, и добродушную внешность, он умеет держать на судне строжайшую дисциплину, и все это незаметно, без криков и распеканий.
Можно было не сомневаться: шарить в пиратских тайниках этого острова с таким многозначительным названием никому из нас не придется…
Утром Волошин со своими помощниками отправился искать затонувшую подводную лодку. Я упросил его взять и меня.
— Леон Барсак просит быть осторожнее: тут, говорит, много акул, — озабоченно предупредил Сергея Сергеевича Володя Кушнеренко.
— Ничего. Скажите, у нас есть чем защититься… Но все-таки поблагодарите его за предупреждение.
Действительно, у Волошина в его лаборатории новой техники можно отыскать приборы решительно на любой случай жизни. Его то и дело донимают ученые мужи самых различных специальностей, столь щедро представленных на «Богатыре», и Сергей Сергеевич никогда никому не отказывает, внимательно выслушивает самые необычные просьбы и тут же берется их выполнять со своими Эдисонами — так он называет своих деловитых помощников и ассистентов, которые постоянно табуном ходят за ним, ловя на лету идеи шефа, смотрят на него влюбленными глазами и стараются подражать ему во всем. Все они такие же спортивные и подтянутые, как Волошин, все любят одеться слегка пижонами. Но и работать они умеют самозабвенно, как и Сергей Сергеевич, в этом им не откажешь.
Перекидываясь лаконичными репликами, совершенно непонятными для непосвященных, Эдисоны натащили в шлюпку целую кучу замысловатых приборов, один вид которых, по-моему, должен был привести акул в содрогание. На руль снова сел боцман. Провожаемые завистливыми взглядами и шутливыми напутствиями оставшихся на борту, мы отплыли.
— Попросите его поточнее показать, где именно последний раз погружалась лодка, — сказал Волошин Володе Кушнеренко.
Барсак стал объяснять так длинно, сбивчиво и путано и с таким смущенным видом, что меня начали одолевать сомнения: а была ли вообще на самом деле эта подводная лодка? Может, он выдумал всю историю ее гибели. Но зачем, с какой целью?
— Он говорит, последний раз видел, как лодка погрузилась вон примерно против того мыса, — переводил штурман. — Метрах в двухстах от берега. Но куда она поплыла, в какую именно сторону, он не знает. Гаррисон ему лишь сказал, что хочет обследовать получше береговой склон. Он должен был всплыть через полтора часа, больше ему не хватило бы воздуха. Но прошло уже два часа, а лодка не появлялась. Тогда Барсак забеспокоился, сел в резиновую лодку и начал плавать вдоль берега. Ему показалось, что в одном месте на поверхности воды вроде расплывалось слабое маслянистое пятно, но он не может за это поручиться точно.
— А почему он не попытался нырнуть и поискать товарища под водой? — спросил Волошин. — У них же были акваланги.
— Они не захватили запасные баллоны с кислородом, он уже рассказывал, — перевел Володя ответ смутившегося Барсака.