Граф, как мог прикрывал Стасю, прорываясь сквозь толпу, топча без раздумий зевак лошадью. В него летели овощи и палки, камень ударил в плечо, второй попал в голову женщине и, взъярил графа.
— Ни кого не жалеть!! — закричал своим и вынул меч из ножен. Толпа отхлынула, пропуская его. Умирать никому не хотелось.
Утром двери Стаси были заперты и никто не отзывался на стук. В столовой ее тоже не было и, Иштван не на шутку встревожился. Он гонял кашу по тарелке и поглядывал на капитана, прикидывая как бы ловчее рассказать ему о своих предположениях. Возможно, он зря переживает, но с другой стороны, лучше подстраховаться или перестраховаться, чем опоздать.
— Ты чего? — спросил Иван, в десятый раз поймав расстроенный и обеспокоенный взгляд Пеши.
— Стаси нет.
— Спит, — пожал плечами Сван, продолжая уплетать салат. Федорович же насторожился, в упор уставился на Иштвана:
— Выкладывай.
— Вчера я зашел к ней и увидел голограмму мужчины, портрет, что она прятала Случайно, она не заперлась и… Я видел этого мужчину и, не подумав, сказал ей об этом. Она как-то странно повела себя, занервничала, выпытывать принялась, потом вовсе из комнаты меня выкинула. Стучал потом к ней — ее не было ни вечером, ни ночью, ни утром.
— Таак, — протянул потеряно капитан, отодвинул тарелку.
— Что за мужчина? — уставился на венгра Чиж.
— Не знаю. Я видел его во Франции начала тринадцатого века, а, насколько мне известно, Стася бегала в Древнюю Русь. Не вяжется, как не пытаюсь. Но он точно имеет к ней отношение, Стася слишком заинтересовалась, я бы сказал, явно.
— Какой он? — спросил Николай, заподозрив, что это и есть Стасин любовник.
— На тебя, Иван, чем-то похож.
Федорович отпрянул, с минуту сверлил взглядом лицо товарища и поднялся:
— Пошли ко мне.
Иван и Иштван двинулись к выходу, а бойцы дружно проводили их взглядами. Посидели, и ни слова друг другу не говоря, решили как один идти следом, чтобы выяснить, все ли в порядке. Отсутствие Стаси теперь казалось странным и настораживающим каждому.
Минут пять они ломились в двери к Русановой и, переглянувшись, рванули к капитану, ввалились в кабинет без стука, как раз тогда, когда он выдал Иштвану портрет мужчины:
— Этот?
— Да, — кивнул Пеши.
Мужчины замерли у дверей с напряженными лицами. Федорович хмуро посмотрел на них и кивнул: ну, раз пришли, проходите. Бойцы рассредоточились по комнате, Чиж забрал портрет и вздохнул, узрев весьма привлекательную, мужественную физиономию, действительно похожего на капитана мужчины, только моложе.
— Кто это? — качнул снимком.
— Мой брат, — бросил тихо.
— Кто?!…
— Мой брат Илья Федорович, жених Станиславы. Он пропал пять лет назад при выходе из палеолита. Трассер из бывших патрульных.
Бойцы во все глаза смотрели на капитана, не понимая, почему он молчал и отчего решил открыться сейчас.
— Стася?… — качнул снимком Чиж.
— Стасе не раз говорили, что видели его там и там. Она искала, уходила с группами по наводке. Все тщетно. Потом я запретил, закрыл эту тему наглухо. Вряд ли ты видел его, Иштван. В любом случае, ей зря сказал. Уверен, она уже там.
И развернувшись к видеофону, нажал кнопку связи:
— Разрешите доложить: у нас ЧП товарищ полковник.
Капитан являлся к полковнику и вытянулся у дверей, стараясь не смотреть на Казакова. Тот хмуро глянул:
— Проходи. Садись. Разговор долгий будет. Сначала со мной, потом с комиссией.
"Кто бы сомневался", — сел Иван и получил планшет с рапортом диспетчера Звинчук Кристины.
— Распустил ты своих людей, капитан, — недовольно сказал полковник. — Молчу о соответствии должности: твоя подопечная уходит одна в шесть вечера, а ты узнаешь об этом в девять утра.
— Полдевятого.
— Все равно.
А вот тут он прав, не возразишь, — склонил голову Иван.
— Как видишь, из рапорта Звинчук, Русанова должна была явиться в шесть утра. Ее нет до сих пор.
— Товарищ полковник, у меня предложение.
— Ну-ну.
— Это «семейное» дело. К чему нам комиссии? Русанова горяча, услышала от сержанта Пеши, что он видел ее жениха и рванула. Женщина. Конечно, не права, конечно, нарушила. Но она прекрасный специалист с огромной практикой работы. Позвольте нам самим решить это дело тихо, мирно. Сходим за ней, вытащим и здесь уже решим, что с ней делать.
— Хорошая речь, капитан, но не внятная. Нарушение на лицо и я обязан доложить о нем.
— Понятно… Но жалко, специалист замечательный…
— Я бы твоего замечательного специалиста… — процедил и смолк. Отодвинулся, отвернулся обдумывая. — За твоим братом убежала, все неймется?
— Да, — признался, старательно разглядывая стол.
— А голова где? — и замолчал: смысл сетовать? — Ладно. Сутки даю. Найдешь, сами разберемся, нет… Сдается мне, капитан, повиснет еще один портрет патрульного на стенде. При таком раскладе лучше уж комиссия.
— Мы найдем ее, — заверил Иван, хотя был не уверен. Казаков подтверждал его худшие опасения и, капитану очень хотелось наорать на Пеши, который не сказал сразу, что произошло, но еще больше хотелось найти Стасю и душевно врезать за самовольство и вот эти неприятные минуты, когда сердце от тревоги за нее не на месте. Ну, что за девчонка! Ведь триста раз это проходила! Сколько по времени моталась, услышав: видел, вроде он. И что? Успокоилась вроде… и принялась бегать в другом направлении. Пойди пойми женщин. Если у Стаси дружок в Древней Руси завелся, зачем тогда было сломя голову за фантомом Ильи бежать? Или не было ни какого любовника, отместка это Ивану за выдумку? Куда же она тогда ходила, зачем? Ну, что ей не сидится-то?! Запуталась, его запутала, и вот тебе, финальный фортель — вовсе испарилась! Два часа задержки немного, но для любого патрульного ясно — не вышла в точку, не отрапортовала — беда.
— Думаешь, найдешь? Тогда вперед. И учти, даю сутки. Не явится перед мои очи — рапорт идет выше.
— А если?…
— "А если"!… Меня больше всего и беспокоит. Как бы не попала твоя Русанова с дури в неприятности. Связи с ней нет с момента выхода, в точку не прибыла. Худо, не мне тебе объяснять. Иди, капитан, вытаскивай.
— Слушаюсь, — поднялся. — Со Звинчук могу поговорить?
— Можешь. Иди.
Иван развернулся и вышел.
У кабинета весь состав группы собрался. Мужчины настороженно смотрели на командира. Тот оглядел их и бросил:
— Связи со Стасей нет, на точку выхода в шесть утра, она не явилась.
— Что это значит? — встревожился Чиж. Сван невесело присвистнул. Пеши голову свесил:
— Блин, так и знал!
— Почему тогда молчал?! — рыкнул Иван и тут же рукой махнул: какой смысл воздух сотрясать? — Нужно найти ее. Это не приказ, поэтому, кто не хочет — может остаться.
— Оскорбляешь, командир? — скривился Сван. — Все идем.
— Тогда вперед, в бокс. Нам дали сутки.
Бойцы направились к центру.
— Почему бы не выйти в тот момент, когда она выходила, — предложил Чиж.
— Дважды в одно время не входят, — хмуро поведал Иштван.
— Эффект петли. Один раз вступи дважды в то время, в котором уже был, тебя так и будет по одному отрезку мотать, наглухо в нем замкнут. Временной капкан, — поведал Ян.
— Пытались уже. Группа одна пропала — вторую за ней в то же время послали, минута в минуту. Больше вторую не видели.
— Наслоение пошло. Затянуло вторых и по спирали в параллель увело.
— А может и смяло.
— Временных лент масса. Мы отрабатываем лишь своей действительности. Чуть нарушь равновесие — уйдешь в другую реальность.
— Жаль.
— Кто спорит?
— Так куда мы сейчас?
— Стася вышла 29 мая 1203 года, 28 отменяется, как прилегающие. Значит, 27 выходить, смысла нет…
— Засесть в засаду и ждать!…
— Кого, чего?! Она проявилась 29, находилась там, значит, уже отпечаталась на временной «пленке». Вытащи ее на старте, пойдет сдвиг и ленты и самой Стаси. Разметает по молекулам или утянет неизвестно куда. Трасы будут нарушены и те, кто там, окажутся в западне. Есть точка выхода, только после нее можно вытащить. Точка — шесть утра 30. Внутреннее время должно соответствовать местному, тогда есть шанс выйти. Сейчас 8. 43. Раньше 9. 30 проявиться 30 мая 1203 года мы не сможем. Наши точки выхода будут соответственно 9.30 вечера и утра следующего дня. Я попросил сутки на поиски, — сказал Федорович. — Получится раньше — замечательно, но контрольное время 9.30.
— Диспетчера могут переиграть, — бросил Пеши.
— Могут, — согласился Пацавичус. Капитан лишь глянул на них через плечо: главное-то не это, главное, чтобы Стася нашлась вне зависимости назначенной патрулю контрольной точки.
Патруль уже был на старте, но бокс еще готовили и бойцы зажав в круг в коридоре перехода Кристину, «пытали» ее, надеясь хоть немного прояснить ситуацию и чуть успокоиться.
— Связи не было сразу, — твердила та потерянно.
— Какого ты меня не подняла?! — прошипел Иван.
— Сдать подругу?
— Лучше пусть в переплет попадет?! — ядовито спросил Сван.
— Она не первый раз уходит…
— Во Францию? — спросил Чиж.
— Нет.
— А куда? Зачем она ходила?!
— Тебя спишут, я позабочусь! — отрезал Федорович.
— Плевать мне на это! Вам, мужчинам, все равно не понять!
— Конеечноо, — не скрыл желчного сарказма Пеши.
— Одного любовника мало, к старому потянула, а мы за всей этой любовной интермедией расхлебывай, — буркнул Ян, и получил тычок от Иштвана. — Скажи, не прав?! — взвился.
У Николая скулы побелели, челюсти свело — испуг за любимую перекрыла ревность и ненависть. Вот какая «чистая», да «светлая», "правильная"! А он, тоже, дурак редкостный! Нашел идеал!
— К детям она ходила, а не к любовнику, — презрительно окинула взглядом мужчин женщина.
— К кому?! — перекосило Ивана.
— К детям! Да не понять вам этого!
— Так, стоп, — отодвинул капитана Чиж, очень, очень ему разобраться хотелось. — Какие дети? У нее дети есть?
— Да! Много!
Николай нахмурился ничего не понимая, на Пеши и Сергеева глянул. Иштван поправил лямку лифчика с пистолетами и вздохнул:
— Теперь все ясно.
— Здорово! А мне ничего неясно!
— Пятерка, на исходную! — объявил динамик. Группа потянулась к дверям бокса, бросая недовольные и укоризненные взгляды на Кристину.
— Еще поговорим, — пообещал ей Федорович, на что получил презрительную мину и вид со спины.
— Заходи! — кинула с ядом в голосе.
— Ну, блин, а? — вздохнул опять Иштван.
— Подождите, я ни черта не понимаю! Франция, Русь, дети, любовники! Что за путаница?! — взвился Чиж.
— Остынь, "Ромео", — посоветовал Ян. — Все ясно как Божий день.
— Угу, — сунул в рот жвачку Сван. — Маринка ракушки собирает, Ромка из третьей группы пробы грунта, а Стаська благотворительностью занималась…
— Мать Тереза! — разозлился Иштван. — Нам сказать не могла?!…
— Отставить разговоры. Кому что непонятно, объясню позже! — рявкнул Иван вне себя от глупости Стаси и собственной недальновидности и ограниченности. Ну, как он сам не догадался? Как поверил, что Стаська правда к какому-то любовнику бегает! Вот олух! Да ясно же, что девочка одно на уме держала — помочь кому-нибудь, не зря пожить. Материнский инстинкт, психологов за ноги! Поэтому и крупы и алтыны и исчезновения. Наверняка организовала что-нибудь вроде сиротского приюта, шефствовала. Фу, ты! Это как раз в ее духе, а остальное мимо, потому что больше их мышлению подстать. И ведь, казалось, знал ее, понимал, на что способна!
— Получается, мы со своей колокольни судили? — дошло до Чижа. — И никого у Стаси нет?
— Это важно? — покосился на него Сван. — Охота вам сейчас фигней заниматься, чушь всякую перемалывать?
— Ему важно, — заметил тихо Иштван.
— Мне может тоже! — рыкнул Сван. — Но важнее вытащить эту «фею»! А потому уже глупостями озадачиваться.
— Отсчет пошел, тихо ребята, — попросил Ян. Мужчины замолчали.
Глава 13
Безумием было вести раненную к себе — слишком далеко. Но останавливаться и сдаваться на милость кого бы-то не было — самоубийством. Поэтому Теофил выбрал возвращение и, уповая на милость Божью, гнал коней вперед. Ночью он, наконец, вступил в ворота родного замка, отдавая приказы на ходу. Слуги засуетились, забегали, храня любопытство, отчего господин явился, только отъехав и, что за женщина с ним, при себе. Потом все разъяснится.
Объявиться в полях близ Каркасона та еще радость.
Бойцы резво нырнули в траву, чтобы не привлекать внимания и уставились на Ивана:
— Какой план?
Если б я знал, — поморщился тот.
— Ян — держишь связь. Сван, Чиж, раздобудьте плащи.
— Где? — развел руками Вадим, намекая на необъятные просторы полей без единого признака населенного пункта, кроме крепостных стен Каркасона, виднеющихся далеко впереди.
— Извилинами пошевели, — буркнул Иштван. Чиж ужом нырнул в траву. Сван сплюнул жвачку и нырнул за ним. По дороге в сторону города двигалась телега и шли два монаха — чем не цель?
— Мы двигаемся к воротам, — объявил товарищам капитан.
— Поняли. Две сутаны вижу. Будут.
— Не переусердствуйте.
— Это как получится, командир, — фыркнул Сван.
"А-а!.. Хак!" — послышалось.
— Ну, я же просил!
Иштван выглянул из травы и заметил отсутствие монахов:
— Взяли.
— Ага. Не перепутайте нас, — весело пропел Сван и на дороге вновь появились мужчины в сутанах.
— Доминиканцы, — фыркнул Иштван.
— Прозит, — хохотнул Сван. — Оные появляться много позже, после резни при Безье и победоносного марша по Лангедоку их учредителя Доминика де Гусман вместе с Симоном Монфором. Славные времена, между прочим. Пустили бы меня сюда через шесть лет, я бы им такую битву за веру устроил…
— Хорош болтать! — обрезал спич капитан. — Не вводи в заблуждение, с Монфором лихо гулял аббат Арнольд, настоятель аббатства Сито.
— Один фиг — фанатики.
— Может подпалить это Сито, пока птичка в гнездышке? — предложил Иштван.
— Я с тобой! — тут же вызвался Чиж.
— Отставить разговоры! Лингваторы включили и смотрим в оба!
— Зря, Иван, мы бы…
— Отставить, сказал. Знаю, что "вы бы". Одна вон уже занялась борьбой против несправедливости, найти б еще эту благодетельницу угнетенных.
— А Доминик, между прочим, уже бродит по этим местам и призывает еретиков в лоно святой церкви.
— Ага. В лоно инквизиции, — хмыкнул Сван. — Под руководством этого «святого» столько костров зажгут, что вся Европа потом в одно сплошное пожарище превратится. Правильно их "псы Господни" назовут!
— Лекцию на историческую тему закончили.
— Есть, — нехотя протянул Сван.
В замке Локлей, в предгорьях Перенев стояла суета, ползли слухи, рождались предположения и догадки. Замок гудел, не зная чего ждать. Весть о том, что граф привез с собой женщину, которая сейчас при смерти и вне себя от горя обихаживает ее, облетела всю округу. Сеньора здесь любили, он не давал в обиду папе своих людей, как и Раймунд Тулузский и одним тем располагал к себе. Слуги как могли угождали ему, пытаясь развеять печаль господина. Но тот ничего и никого не замечал. Он сидел у постели женщины, что металась в горячке и, истово молил о ее спасении. Берга — знахарка что примчалась на зов господина сделала, что могла, обмыв и обработав раны женщины, влив ей настой опия и белладонны в рот, но что толку от того мало, понимала, и честно призналась графу, что дальнейшее в руках Божьих, а ей поднять увечную не по силам.
Озвар сидел у окна и, хмуро поглядывая на друга, потягивал вино, ожидая, когда тот очнется и объяснится. Но тот упорно нянчился со своей «любимой», обтирал ее лицо, менял охлаждающую повязку на лоб, шептал слова успокоения и мрачнел все больше, видя, что женщине и на каплю лучше не становится. Ее горячка была понятна Федерику, но горячка друга имела иное, совершенно неуместное происхождение. Он не подозревал, что Теофил способен быть настолько терпеливым и трогательно заботливым по отношению к незнакомой даме. Любимой? Вздор. Когда успел и какого Бога ради влюбляться в ведьму? А сумасбродство проявленное при ее спасении, что это как не помутнение рассудка?
— Все, — развернул к себе и сунул в руку кубок вина. — Хлебни и приди в себя. Она умирает и это ясно. К чему стенать?