— На Бога. Каждый ищет его и это святое.
— Зачем его искать? Он не прячется. Мне непонятно. Вы видите меня, я вас — поищем друг друга? А ваша рука, нога, небо и земля? Это вы их ищите изо день изо дня? Как глупо.
Теофил нахмурился пытаясь понять и принять услышанное. Ангелу он верил, потому что знал — она посланница небес и ей как может никому иному известно все.
— Вы утверждаете что Бог везде?
— Да. Искать его не надо — он не терялся, другое — может что-то потеряли вы?
— Наверное — цель, — растерянно отвернулся, посмотрел на вид за окном.
— Хотите укажу? Не ищите Бога, а покажите его людям.
— Цель благородна, но… как показать, раз сам не видел.
— Себя?
Локлей внимательно посмотрел на женщину: на что намек? Не может быть…
— Бог в нас.
— Да, в каждом. Имя ему благородство, правда, совесть и любовь.
— Тогда мы и творим?
— Конечно. Творим и судим.
Локлей задумался — речь ангела смущала и все же подтверждала его подозрения. Он с той первой встречи ждал и верил, что будет встреча вновь и, ей пристало быть. Не это ли тот знак, что подтверждает истинность слов посланницы?
— И много ли мы можем?
— Ровно столько сколько истинно хотим. Мечтам, воображенью нет преграды, их горизонт незрим и до него мы можем все, если верим.
— А если воображенье с зернышко и веры мизер?…
— То "стадо Божье" — ищите пастыря. И он вас поведет — куда? Вот это не ко мне — к нему. Быть может в сады Эдема, а может и на плаху — как ему угодно.
И зажмурилась, почувствовав боль в голове, качнулась. Мужчина обнял ее и Стася прижавшись к плечу, призналась:
— Мне плохо, Теофил.
Графа раздирали противоречия. Он был счастлив рядом с ангелом, готов был за нее и на костер и в бой, но… понимал, что поступает дурно обманывая и, тем обманывается сам. Не удержать ее — пришло как озаренье: как не стремись, не думай — чести нет в бесчестье лжи и удержании силой. Но признаться, открыться и сказать — нет сил.
А надо.
— Я должен вам признаться…
Но Стася не слышала — она смотрела на Иону, что появившись, прислонился плечом к стене у дверей, сложил руки на груди, с презрением и укоризной смотрел на женщину.
— Кто он?
Теофил обернулся: опять Ферри подкрадывается словно вор!
— Я точно высеку вас.
— Не грозите, — отмахнулся. — Прошу извинить, что нарушил вашу идиллию, но пришло время проведать больную.
— Он врач? — покосилась женщина на мужчину.
Иона усмехнулся и тут же отвернулся, скрывая насмешку. Граф же пытливо посмотрел на ангела:
— Лекарь.
Стася смутилась:
— Да… лекарь…
— Это вы и хотели сказать, — с ехидством бросил Иона.
— Ферри!
— Что? — развел руками подходя ближе. Стася сильней прижалась к Теофилу — Иона вызывал в ней трепет не то от смущения, не то от опаски. Странный малый. Взгляд тяжел и остр, не смотрит — сверлит и пытает.
Локлей же в радость, что ангел доверчиво к нему прижался, а не вырвался из объятий. Значит, свое признание не стоит продолжать? Оно пусто? Было бы прекрасно. Наверное, он зря затеял рассказывать ей, что к чему — она сама все знает и принимает как есть. Значит ли это, что она к нему пришла? Спустилась с небес ради него.
Я не дам вас в обиду, верьте мне — сумею защитить и понимаю честь доверенную мне, — заверил взглядом.
— Граф — еретик. В Лангедоке это не новинка и мне, признаться, равно на ваши отношения с Богом. Но речь графини? О-о, несколько иное, — с усмешкой протянул Ферри.
— Подслушивали?
— Что вы? Слышал.
— Что именно? Знаете, Ферри я больше не нуждаюсь в вас.
— Вы — да. И не нуждались. Как на счет жены?
— Кто вы такой? — уставилась на него женщина. Граф хмурился, пытаясь оценить опасность лекаря и состояние «жены». Выходило, как не крути, а расставаться рано. Жаль. А он бы вздернул наглеца, не побоявшись гнева Раймунда Тулузского.
— Забавно, — прищурился на Стасю Иона. — Не находите?
— Вы очень странный лекарь, — заметил Теофил.
— Не более, чем вы. Но оставим: мне нужно осмотреть больную.
— Я здорова.
— Уверены? — бровь выгнул.
— Шут, — качнул головой граф.
— Оскорбленье вместо благодарности за помощь?
— Ах, вот в чем дело! Вы все еще злитесь, что вас насильно освободили от общества вина и монахов.
— Быть может.
— Как только моя жена поправиться совсем, вы сможете продолжить пить.
— Скорей бы. Так вы дадите осмотреть больную?
Граф поднял Стасю на руки и отнес на постель.
— Голова не кружиться? — присел на край Иона, внимательно заглядывая в глаза. Палец выставил. — Смотрите сюда, — повел направо, потом налево.
Стася глаза закрыла: в голове поплыл туман и сквозь него, как виденье — светящаяся точка и голос "лейтенант, смотрите сюда"…
— Вы рано встали, — голос Ферри был серьезен, уже без примеси насмешки и яда желчи. — Совет: лежать и отложить беседы. Кстати, вы вспомнили, как вас зовут?
Стася поморщилась: нет, не помню.
— Анхель, — подсказал Теофил.
— Анхель, — повторила и удивилась. — Анхель?
— Что, имя вам ничего не говорит? — опять усмехнулся лекарь.
Ты явно что-то знаешь. Что? — уставилась на него женщина.
Знаю, но не скажу здесь и сейчас, — ответил взглядом.
— Поспите. Не будем вам мешать.
— Чиж, к капитану, — позвал мужчину Ян. Тот бросил ракетку и уставился на парня:
— Зачем я ему?
— Сходи — узнаешь. Мне не докладывали.
— Ладно.
— Ну, давай, — кивнул ему Дима.
— Партия не закончена.
— Я подожду.
Николай поплелся к командиру, соображая на ходу, к чему Иван его зовет. Задание? Вряд ли. Новости о Стасе?…
Мужчина ускорил шаг. Стукнул в дверь кабинета и ввалился, не дожидаясь разрешения войти. Федорович просматривал файлы. Глянул на вошедшего, кивнул на кресло у стола:
— Садись.
— Есть новости? — сел.
— Новости? — взгляд капитана прошелся по физиономии бойца, пытаясь определить, каких вестей тот ждет. — Нет. Но есть вопрос: зачем тебе в архив.
Николай усмехнулся: та-ак, сдал «молодой». Вот это «помощь»!
— Понятно.
— А мне нет. Что ты там забыл?
— Любопытно. Всем можно — мне нельзя.
— Не крути. Что искать собрался?
Чиж подумал, потер пальцем край столешницы:
— Допустим, данные о себе.
— Ага? — откинулся на спинку кресла капитан. — Теперь понятно. Ответ — нет. Допуска не будет.
— Почему?
— Без комментариев. Свободен.
— Не пойдет, — качнул упрямо головой. — Я все равно найду способ попасть в архив и найду, что от нас скрывают.
— От вас?
— От восьмерок.
— Ага… — капитан откинул файлы и, сцепив замком пальцы, задумчиво уставился на патрульного. — Я всегда вам, восьмеркам, удивлялся. Мазохисты все как один. Обязательно нужно наступить на грабли и получить в лоб, а не даешь, предостерегаешь, становишься чуть ли не врагом. Подозрений сразу масса, обвинения во всякой чуши. Ты не думал, что тебя не пускают туда, молчат, не потому что нечто криминальное скрывают, а потому что не хотят травмировать?
— Я похож на барышню?
— Не обижайся — да. Упрям в своей глупости, как девочка. Заистерить готов, как она же.
— Ну, это ты зря. Истерить не собираюсь, но понять, что я здесь делаю, хочу.
— Вот оно… Н-да-а… Ну, хорошо, нравится ковырять в больном — пожалуйста, — вытащил из ящика стола пластиковую карту — допуск. — Прошу. Два часа на сеанс мазохизма хватит? — крутанул карту по столу к бойцу. Николай поймал и немного растерялся.
— Почему «мазохизма»?
— Потому, — в упор уставился на него капитан. — Думаешь уникален? Герой? Посмертно награжден, конечно, значит герой. Но только ни один не может сказать, что было там на самом деле, знаешь, почему? Потому что ни одного бы из вашей группы не осталось в живых. Вас всех бы положили благодаря тебе.
Николай замер:
— Что за бред?
— Правда. Ты хотел ее знать, я говорю. Потом можешь пойти и проверить. Ты и еще один боец были бы направлены в аул на разведку. Ты, вместо того чтобы тихо снять караульного, выстрелил. Случайность. Мальчишка спрыгнет с крыши. Покурить ребенок утром собрался, пока никто не видит и не может его заругать. Тебя он не видел, а ты среагировал мгновенно и выстрелил. Ребенка нет. Началась перестрелка. Вторым лег твой товарищ, затем все остальные. Вся группа, из которой двое имеют для истории значение. Георгиевич должен стать генералом и спасти одного парня от трибунала. Тот в свою очередь произведет на свет мальчика, который сделает серьезное открытие, благодаря которому в техническом прогрессе произойдет глобальный рывок. Правнук «Хана» — Ханина встанет у истоков объединенья наций и федераций. Но для этого ему нужно родиться, правда?
Иван не говорил — давил и Николай чувствовал как клонит голову все ниже. Могло ли такое быть? Могло, и в этом ужас правды.
— Значит, меня?…
— Значит, тебя… убрали, как камень с дороги. Но не скинули, потому что ты оптимален для работы в патруле, и в этом, если хочешь, действительно уникален.
— Всех восьмерок как камень с дороги убирают?
— Большинство.
— Стася знала?
— Стася?… — Федорович вылез из-за стола, пересел на край столешницы перед бойцом. — Может быть. Если архив смотрела и данные проанализировала. Но никогда бы ничего тебе не сказала. Она, как и остальные прекрасно понимала, как было бы тебе больно, узнай ты правду. А вообще, подобной информацией владеет лишь высший комсостав. Надеюсь, ты своей психологической травмой с другими делиться не станешь? — прищурился.
Николай склонил голову, заверяя, потер ежик волос: черт! Сказать бы "быть не может"! Откреститься… Да понимает — могло быть. Случайностей на войне нет числа. Но подставить всю группу?…
— Как же вы со мной на задания ходите? — поморщился.
— Нормально. У меня претензий нет.
— Иштван тоже?…
— Пеши не упрямился и не лез, куда не надо. Надеюсь, ты его «радовать» информацией не станешь.
— Не стану, — кивнул. "Но сказанное проверю".
— Вопросы еще будут?
— На другую тему.
— Давай на другую. Расставим все точки и закроем тему навсегда. Надоели мне твои подозрительные взгляды, Чиж, знал бы ты, как надоели. То, что ты Стасю забыть не можешь и под этим соусом…
— А ты можешь?
Иван отвернулся, ногой качнул и бросил:
— Предполагаю, следующим вопросом будет: знали ли мы, что она уходит? Знали. Контингент подбирается предсказуемый, поэтому ничего из ряда вон не происходит. Станислава была…
— Есть.
— Здесь она «была». Так вот, она была правильной и поэтому никаких «коленцев» от нее не ожидалось. С психологической точки зрения ее самоволки были чем-то вроде самозащиты и спасения.
— А любовник был придуман тобой.
— Да. Она против не была. Удобная для всех версия. Пока тебя не было.
— И вы ее скинули.
— Никто ее не скидывал! — вскочил капитан. — Ты свои гадкие мысли при себе держи. Я понимаю, общество, в котором ты жил, возможно, так и делало, но здесь другие законы Чиж.
— Уверены? — уставился на него пытливо. — А мне так не кажется. Суди сам Иван, твой брат стал женихом Стаси и исчез, у нас с ней что-то стало намечаться — нет ее.
— Илья исчез по другому поводу, — бросил сухо мужчина.
— Оп-па!… Это, по какому «другому»?
— Тебя не касается.
— А Стаси?
— Тем более. Тогда пропала вся группа на переходе домой. Случайность. А какой она бывает, ты уже в курсе, — покосился на него: напомнить про твою «случайность»?
"Допустим" — мотнул головой Николай:
— Скажи честно, ты уверен, что твой брат и почти невестка исчезли по чистому недоразумению?
Федорович отвернулся:
— Есть вещи, о которых нельзя знать никому. Секретный код, слышал?
— Да.
— В эту сторону можно копать, — уставился предостерегающе на мужчину через плечо. — Но не долго. Есть вещи, к которым лучше не приближаться.
Ясно, — кивнул Николай: если под угрозу срыва встает какой-то план или проект, скидывают тех, кто угрожает. Видимо, информация была серьезной и не допустимой к разглашению. Но, каким-то образом попавшей в руки Ильи Федоровича. Или кого-то из его группы. Теперь ребят нет, а Стаси нет, потому что сдуру рванула к этому Илье.
— Представляю, как тебе "весело", — с пониманием покосился на капитана. Тот лишь вздохнул:
— "Сначала дело".
— Угу… У Стаси есть шанс вернуться?
Федорович пожал плечами и махнул рукой, не оборачиваясь:
— Иди. Займись, чем-нибудь.
— Понятно, — протянул поднимаясь. И вышел не прощаясь, с досады хлопнув дверью.
— Что тебе понятно, Чиж? — прошептал Федорович, глядя в окно.
Николай шел в свою комнату с одним желаньем — закрыться и побыть одному, никого не видеть и не слышать. Он вспоминал те самые «случайности» связанные с «секретностью», с которыми сталкивался во время службы. Было дело, шли с колонной и знать не знали, что в машине сидит человечек с чемоданчиком. Потом обстрел на территории где противнику делать нечего и быть его не могло — попали под обстрел. И палили преимущественно по машине. "Что за черт"? — озадачились бойцы, притихли. Бой смолк и подъехала другая машина. Какой-то майор вытащил убитого, отстегнул чемодан от руки, забрал себе, спокойно сел и уехал. Колонна пошла дальше. И главное ни у кого не возникло желание задать тот самый вопрос — какого черта?! Корочки у майора были — не больно спросишь, а подумать есть о чем.
Неужели и Стася вляпалась во что-то этакое?
Во что? Что за секреты?
Понятно, отчего Иван отошел, прекратил поиски, хотя прекрасно знает в какое время и, примерно, место ушла Русанова. Но Николай не собирался оставлять все как есть. Пусть кто-то боится, а он пуганный, и точно знает — больше одного раза не умирают.
Противно, все — таки, — поморщился. Не ожидал он от Федоровича подобного и хоть понимал — не принимал.
— Коля, — нагнал его Борис. — Я это, — замялся.
— Архив? — сообразил тот, хмуро глянув: дитя. Мне б твои заботы и печали. — Не парься, — показал кусочек пластика, вытащив из кармана. — Хочешь, подарю?
— Э-э…Зачем?
— Не знаю. Мне точно уже не надо.
— Да? Ты извини, я попросил капитана, а тот уперся, что-то.
— Я с ним только что разговаривал. Все нормально.
— Ну, хорошо, — порадовался Борис.
Отстанешь, вовсе здорово будет, — покосился.
— А чего тогда хмурый?
— Слушай, — развернулся к нему. — Не лезь ко мне… пожалуйста. Доходчиво?
— Грубишь.
— Точно. Есть моменты, когда человеку нужно лишь одно — чтобы его не трогали. Это понятно? Так будь любезен… скройся с глаз.
Мужчина укоризненно глянул на Чижа и, развернувшись, пошел по коридору обратно.
Николай почти достиг своей комнаты, как хрономер выдал зуммер. Всех собирают, новое заданье. Чижов развернулся и потопал обратно к кабинету капитана, подумав: еще одна «ненамерянность»? Не сольют ли его, как никак «прикоснулся».
И усмехнулся зло: попробуйте.
Шорох.
Стася открыла глаза — мимо постели к окну лениво прошел Иона. Сел на подоконник, сложив руки на груди и делая вид, что увлечен пейзажем, протянул:
— Граф занят. Дружок явился к нему с визитом. Федерик Озвар. Слышала о таком? — посмотрел, наконец, на женщину. Она села:
— Вы кто?
— Вопрос другим был.
— Брось.
Мужчина усмехнулся, губы изогнулись в улыбке, взгляд стал хитрым:
— Смешно. Ты спрашиваешь меня: кто я. Сваливаешься сюда за какой-то надобностью прямо в толпу дегенератов. Обнимаешься с графом, делаешь вид, что видишь меня первый раз, а он-то, он, действительно муж… и спрашиваешь кто я. Замечательный спектакль. Чей сюжет? Ивана?
— Кто такой Иван?
Ферри прищурился чуть растерявшись — в глазах женщины не было обмана. Она мучительно пыталась вспомнить и понять. Амнезия?