Первым ехал худощавый, можно даже сказать, изможденный пан. Черные вислые усы, нос крючком, пронзительные глаза, обведенные темными кругами (не понять – то ли бессонница, то ли какая-то нутряная хворь съедает помаленьку). На груди его сверкал начищенный рынграф[17]. Работа старинная, судя по полустертым линиям гравировки. Рисунок изображал Святого Андрия Страстоприимца, вслед за Господом умирающего мученической смертью на колу. Конь, вышагивающий под черноусым, здорово подходил седоку – караковый, мосластый. Еще лет десять назад он, видно, был славным боевым жеребцом, а теперь нуждался больше в теплой конюшне, нежной травке с заливных лугов и покое. Но с упорством, присущим из всех известных Годимиру животных только лошадям, он переставлял широкие, потрескавшиеся по краям копыта, глубоко впечатывая их в сырой краснозем.
Следом за караковым, отстав на полкорпуса, рысил гнедой конь с широкой белой проточиной. Тоже не жеребчик, о чем свидетельствовала седина на храпе и опухшие бабки. На нем восседал крепкий светлоусый пан в клепанном шлеме с бармицей[18]. Рыцарь, не рыцарь? Поразмыслив, Годимир решил, что все-таки нет. Скорее всего, из простолюдинов, вознамерившихся честной, беззаветной службой обрести право подставить плечо под удар плашмя.
Дальше попарно ехали дружинники. Один другого краше. Правый в первой паре выделялся заячьей губой, скрываемой рыжими усами, но все-таки заметной. Во второй паре слева сутулился воин с бельмом на глазу, а справа трясся в седле коротышка – пожалуй, не больше двух аршин роста, зато в плечах полсажени. Последнюю пару составляли безусый мальчишка с небесно-голубыми глазами и угловатый старик с лицом, как будто вытесанным топором из дубового комля, и щеткой седой жесткой щетины на щеках.
Замыкали кавалькаду два вьючных коня, пузатых и мохноногих.
Годимир скривился.
Славная же дружина у крючконосого пана!
Но, с другой стороны, ежели разговор в драку перейдет, стоящих бойцов, на глазок, не больше половины. Может, и удастся выпутаться. Но лучше, конечно, до кровопролития не доводить.
Его заметили.
Пан на караковом нахмурился, бросил что-то через плечо светлоусому. Тот, в свою очередь, обернулся к дружинникам. Мужик с заячьей губой и едущий в паре со стариком юнец вытащили ременные петли. Пращи.
– Если сейчас поскачем, успеем удрать… – тихонько проговорил Олешек.
– Я – рыцарь, – скрипнул зубами Годимир.
– Как знаешь.
Всадники приблизились. За два десятка шагов остановились. Восемь пар глаз внимательно обшарили неподвижную фигуру рыцаря.
– Кто таков? – каркнул крючконосый. Именно каркнул. Голос у него оказался резкий и хриплый.
– Рыцарь Годимир из Чечевичей. Это под Бытковым. Герб мой – Косой Крест.
Крючконосый хмыкнул:
– Из-под Быткова… Далеко забрался, словинец.
– Я странствую во исполнение обета, – вскинул подбородок Годимир.
– Наглый щенок, – буркнул светлоусый. Теперь, когда он приблизился, стал виден его крупный пористый нос весь в красных и синеватых прожилках. – А конь хороший.
– Остынь, Авдей! – оборвал его черноусый. И продолжил: – По моей земле ездишь, а ко мне поклониться не заехал.
– Прости, пан… не знаю как тебя. Но разве эта земля не королю Желеславу принадлежит?
– Вот наглец! – воскликнул светлоусый Авдей, а прочие дружинники переглянулись.
– Королю Желеславу, говоришь? – скривился пан на караковом. – А ну, Авдей, представь меня пану рыцарю!
Светлоусый откашлялся и провозгласил:
– Волею Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого, его королевское величество Желеслав, герба Брызглина[19], владыка Островца, Заболоти и Колбчи, защитник окрестных земель, победитель в битве при Плещенице.
Король гордо избоченился в седле, наслаждаясь произведенным впечатлением. Да только Годимира трудновато было огорошить подобной нарочитой вычурностью. Князья из Хоробровского королевства, в том же Бытковском воеводстве, к примеру, зачастую владели землями в два-три раза больше, чем игрушечные королевства заречан. Да и перечислять все зависимые города, местечки и села ни один князь-словинец не стал бы, равно как и хвастаться победой у никому не известного поселения… А может, это река Плещеница? Здесь же, в Заречье, два с лишним десятка так называемых «королей» злоумышляют, интригуют, входят в союзы и вероломно их расторгают, ведут годами войну за какой-нибудь лужок или богатый выпас. В войнах этих участвуют «огромные» армии по пятьдесят-сто человек, сражения частенько временно прекращаются на время жатвы или покоса, но зато вражда передается от отца сыну, от деда внукам. И все равно обитателям правобережья Оресы жизнь Заречья казалась ненастоящей. Словно маленькие дети играют в войну, в политику, в занятия взрослых людей.
Годимир припомнил, сколько дружинников мог выставить его отец, пан Ладибор из Чечевичей. Выходило, не меньше полусотни, если посчитать и постоянно живущих в маетке воинов, и дворню, тоже обученную как следует с оружием обращаться. Будет ли в войске Желеслава столько же или он видит перед собой всю королевскую рать? И все-таки, сила на той стороне, на которой численный перевес. Не стоит дразнить гусей, как говаривала его нянька, бабка Катруся. Поэтому он чинно поклонился, приложил ладонь к сердцу, сказал:
– Польщен оказанной мне честью, твое величество. Я – скромный странствующий рыцарь, а потому и в Островец заехать не решился без приглашения. Некому меня представить, некому замолвить слово перед твоим величеством.
Желеслав кивнул. Выглядел он смягчившимся. Даже глубокие складки, начинавшиеся у крыльев носа и терявшиеся в тронутых легкой сединой усах, немного разгладились. Он сдвинул на ухо бобровую шапку:
– Церемонии изволишь разводить, рыцарь. При нашем дворе попроще принято обходиться.
– Не знал, твое величество. Покорно прошу простить.
Король еще раз внимательно осмотрел рыцаря. Не пропустил и Олешека на мышастом мерине, и гнедого мула, несшего поверх вьюка щит и копье Годимира.
– Хорошие кони… – в четверть голоса с тоской проговорил Авдей.
– Заткнись! – отрывисто бросил Желеслав и снова обратился к Годимиру: – А что, рыцарь, на турнир собираешься, не иначе?
– На какой турнир, твое величество? – удивился молодой человек.
– Так у король Доброжира… Городок Ошмяны его знаешь?
– Нет, твое величество. Я впервые в этих краях.
– Ну, ничего, узнаешь еще, даст Господь. Так вот, Доброжир турнир тут проводит. Рыцарей ожидается больше дюжины… Так ты не туда, что ли?
– Нет, твое величество. Я странствую во исполнение обета, данного Господу и панне, – Годимир коснулся пальцами шарфа на левом плече. – А про турнир не слышал.
– И никого ты тут не знаешь? Никто тебя не ждет?
– Нет, твое величество, – рыцарь решительно покачал головой.
Желеслав задумчиво дернул себя за ус. Потер подбородок.
– Твое величество, дозволь… – Светлоусый заставил своего коня переступить вперед и поравнялся с королем.
– Да, рыцарь, едва не забыл… Это мечник мой. Пан Авдей. Без герба. Но боец, каких поискать. У него к тебе дельце есть одно. Уж не откажи… – И Желеслав картинно отвернулся, рассматривая верхушки деревьев, едва ли не смыкающих кроны над дорогой. Будто и нет тут его.
– Слушаю тебя, пан Авдей, – учтиво проговорил Годимир. – Что за дело?
– А ты меня не торопи, мальчишка, – грубо ответил пан без герба.
Кровь бросилась в щеки и уши рыцаря.
– Я, может, и молод годами, но гербовый пан!
– Ладно, гербовый, не мельтеши. Ты понимаешь, его величество тоже на турнир в Ошмяны собрался. По-соседски, значит. А кони у нас, сам видишь, не очень…
– Что-то я не пойму, к чему ты клонишь, Авдей? – Годимир намеренно назвал мечника просто по имени, чтобы подчеркнуть разницу в положении и поставить зарвавшегося хама на место.
– Тупой, что ли?
– Да я!..
– Точно, туповат… – не слушал его светлоусый. – Ну, так я на пальцах объясню, значит. Коней сменяешь?
И тут Годимир допустил ошибку, которая заключалась в том, что нужно было убегать сразу, а не вести разговоры.
– Как «сменяешь»? На что сменяешь?
– На колбасу! – хохотнул бельмастый дружинник. Остальные с готовностью заржали.
– Ну, не хочешь меняться, так отдай, значит, – продолжал Авдей.
– Ах, вот оно что! – Рыцарь потянул меч из ножен.
– Вали его! – выкрикнул мечник, взмахивая обтянутым потертой перчаткой кулаком.
«Эх, копье на муле осталось!» – успел подумать Годимир, пришпоривая рыжего.
И тут ему в лоб, прямо над правой бровью, врезался метко запущенный из пращи камень размером с яблоко-дичку. Будто дубиной приложили. Рыцарь полетел через круп коня, роняя меч. Он не слышал, как затрещали кусты под напором рванувшегося наутек шпильмана, как не захохотал, а скорее закашлял Желеслав, как заорал Авдей:
– Коней ловите, полудурки!!!
* * *
Очнулся Годимир от того, что кто-то лил ему на рассеченную голову прохладную воду. Попытался открыть глаза. Левый послушался, а вот правый начал сопротивляться. Будто бы ресницы склеились. Но и одним глазом рыцарь ясно различил обрамленное светло-русыми волосами настороженное лицо склонившегося над ним Олешека.
– Фу-ух, слава тебе, Господи, Пресветлый и Всеблагой! – выдохнул шпильман облегченно. – Я думал – насмерть…
– Я тоже, – с трудом ворочая языком, отозвался Годимир.
– Ох, и крепкий у тебя лоб, пан рыцарь! – Музыкант покачал головой, цокнул языком.
– Рыцарям положено. Там же кость. Или ты не знал?
Шпильман рассмеялся:
– Вот теперь точно верю, что живой!
– Где эти сволочи? – пробормотал Годимир, пытаясь приподняться и сесть. Голова сразу отозвалась острой болью. Пришлось снова улечься навзничь – так было полегче.
– Далеко, думаю… – Олешек отхлебнул из баклажки. – Пить хочешь?
– Спрашиваешь!
Поддерживаемый заботливой рукой товарища под затылок, рыцарь напился. Потом, опять же при помощи шпильмана, умудрился сесть. Повел глазами по сторонам…
– Кони?
– А ты как думал, пан рыцарь? Желеславу пальца в рот не клади. Охоч государь Островецкий до чужого добра… Ох, как охоч!
– Да как же так можно! – Возмущенный случившимся, Годимир даже вскочил на ноги. Пошатнулся, ощутив головокружение, и схватился рукой за шершавую кору ближнего деревца. – Как же можно! Попрать законы чести рыцарской! Какой же он король после этого? Кто ему служить пойдет?!
– Кто служить пойдет? – Олешек прищурился. – А то ты сам не видел. Дружина неказистая, зато преданная. За кусок с хозяйского стола горло любому порвет. Хоть виноватому, хоть безвинному.
– Я этого так не оставлю! – решительно проговорил Годимир. – Я буду добиваться справедливости. Не остановлюсь даже перед судом Господа. Пусть с мечом в руках ответят за бесчинства свои. И Желеслав, и Авдей этот безгербовый!
Музыкант вздохнул. Ни к селу, ни к городу взял аккорд на цистре. Потом сказал, глядя почему-то в сторону:
– Они-то, может быть, как раз и не прочь ответить. Только тебе, пан рыцарь, не с чем их вызывать…
– Как! – охнул словинец, схватился за тот бок, на котором привык чувствовать тяжесть меча.
Оружия не было!
Также пропали ножны, пояс и перевязь.
– Воры! Падальщики!
Годимир в сердцах несколько раз ударил кулаком по стволу. Боль в ушибленных костяшках немного отрезвила. Он схватился за голову:
– Как же так? Как же так можно?
– Видишь, пан рыцарь, как плюют в Заречье на законность, правду, честь? – хмуро проговорил Олешек.
– Вижу… Копье, щит?
– Забрали.
Сил ругаться у рыцаря уже не осталось. Рыча в бессильной ярости, он сполз спиной по коре.
– Кольчугу и шлем тоже… – Добить его, что ли, решил певец? – И кошелек, похоже… Вот орясина, рифмовки еще не хватало… – закончил Олешек едва слышно.
Годимир не отвечал. Закусил ус и остановившимся взглядом рассматривал растоптанные его же каблуком травинки. Не на одну ли из этих травинок и он похож? Что такое рыцарь без коня, без копья, без меча? Букашка. Муравей. Улитка, неторопливо проползающая по сломанной ветке. Ни тебе спросить с обидчиков, как полагается, ни за честь постоять, ни защитить слабого… Последней частью своего обета раньше Годимир очень гордился. А что теперь? Сам слабее последнего кметя. И прав столько же. А возможностей даже меньше. Кметь хоть может своими руками на краюху хлеба заработать. Дров наколоть, огород вскопать, упряжь починить. А что может рыцарь? Только сражаться. Но как теперь сражаться без оружия и доспехов?
Откуда-то издалека доносился голос шпильмана:
– Я, как ты и велел, пан рыцарь, едва заваруха началась, в лес пустился. Хуже зайца. Даже вспоминать стыдно…
«Лучше бы ты на коне удрал. Хоть меринка сберег бы…»
– Сам не свой был. Не помню, как из седла вывалился. Я, понимаешь, пан рыцарь, почему пешком удрал…
«Ну, и почему же?»
– Во-первых, не такой уж я ездок, как полагается. На ровной дороге худо-бедно справляюсь. А в лесу – до первой хорошей ветки… А во-вторых, подумал, что… Да что там врать? Подумал я уже потом, когда в кустах хоронился. Придумал объяснение, что с конем, мол, не спрятался бы так хорошо, как сам-один. Годится такое объяснение, нет?
«А чем оно хуже другого? Годится».
– А потом, когда они уехали… Ну, я слышал, как копыта протопали. Потом, когда уехали, я вернулся. Боялся, что они тебя насмерть. Хорошо, сапоги не сняли. И баклажку оставили…
«Конечно, хорошо. Могли и убить. А может, лучше было бы, если б убили? Нет униженного рыцаря, нет и позора».
– Что ты молчишь? – повысил тем временем голос Олешек. – Ты слышишь меня, а? Пан рыцарь!
«Слышу, чего орешь?» – хотел ответить Годимир, но промолчал. Не до того. Слишком сильна обида, злость, которую хочется выплеснуть, а не на кого. Не на музыканта же, в самом деле? Он-то в чем виноват? Что он мог поделать против восьмерых вооруженных и, главное, привычных к бою мужиков? Тем более что сам приказал ему убегать в случае чего.
– Пан рыцарь! – в голосе шпильмана проскользнула нотка раздражения. Как дребезжание струны, намотанной на плохо закрепленный колышек. – Ты долго будешь себя жалеть?
– Что? – удивился Годимир и от удивления забыл, что раздавлен горем и гордо молчит.
– А что слышал! Если сидеть под деревом, как красна девица, и жалеть себя, то ни кони, ни оружие сами не вернутся. Что-то делать надо!
– Делать? А что сделаешь тут?
– Не знаю! Я же шпильман, а не рыцарь. Тебе виднее, что делать, как отнятое вернуть, как обидчикам отомстить. Или ты, все-таки, предпочитаешь сидеть сложа руки? Тогда милости прошу – могу еще и песенку грустную набренчать. Глядишь, и слезу прошибет!
– Ты что несешь?
– А то и несу! Видел бы ты себя со стороны, пан рыцарь! Сидит, ус грызет, глаза, как у телка, бессмысленные и слезой подернутые…
– Замолчи! – Годимир сжал кулаки. – Ты как смеешь!
– Смею, смею… Я ж теперь тебе не оруженосец. Оружия у тебя нет – носить нечего. Коней нет – ухаживать не за кем. Да и денег, чтобы прислуге заплатить, и тех нет.
– Ну и давай! Можешь идти на все четыре стороны! – Рыцарь, превозмогая слабость и головокружение, взмахнул кулаком. – Кто тебя держит?
– Да я-то пойду, – усмехнулся Олешек. – А ты-то куда теперь, пан рыцарь? В родные Чечевичи?
– В Чечевичи? – Годимир скрипнул зубами. – Ну уж нет! Кто меня там ждет? Уже шесть лет, как странствую. Как шпоры получил, так и подался… Наследник – мой брат Ниномысл. А я что?
– Тогда в Ошмяны! – воскликнул шпильман.
– В Ошмяны?
– Ну да. К королю Доброжиру. Там турнир намечается. Там Желеслав со свитой будет.
– И что толку?
– Понимаешь, пан рыцарь, я про Доброжира тоже много слышал. Он совсем не такой, как сосед. У него можно потребовать суда чести. И даже поединка с обидчиком.