— Ладно, полный список можно узнать в другом месте, — встревожилась моя «ангел» в медицинском халате. — Наказания за вами не будет, не переживайте… Вы ни в чем не виноваты… Это сделали не вы, а вирус…
В горле стоял комок. Что тот день оставил после себя в наследство? Знание того, что я трус, плюс всего-то десяток жертв в придачу.
— Вы до смерти напугали свою семью, когда они заметили вас среди толпы атаковавших больных возле компьютерного клуба. К счастью, я находилась рядом с ними, и им не пришлось искать родственника по всему городу и его окрестностям. Вас оперативно дезолировали и вот, вы снова с нами.
— Я был среди толпы атаковавших заведение зомби? — проговорил я не своим голосом.
Доктор замялась на секунду и ответила:
— Ой, извините, я ошиблась. Я просто была обязана вам сказать, что вы вели себя крайне мужественно и как бы… пытались бороться с болезнью. Сейчас вы мало что помните и мозг в целях самозащиты слегка изменил вам память, но то, что вы рассказали, шокирует. Вы нападали на других больных, по всей видимости пытаясь защитить свою семью, находившуюся в здании.
— А что с теми больными? — сипло спросил я.
— Они… мертвы, — тихо подтвердила мои опасения девушка. — Ожоги оставили всякую надежду на реабилитацию.
Неожиданно из меня градом выкатились слезы. Не скупо, а градом.
Доктор оставила меня одного.
Из поликлиники меня выписали в тот же день, но я не захотел даже встречаться с родными, разбираться, как так получилось, и поэтому я тайно снял номер в гостинице. Вид у меня был бледный, что ввергло меня в панику.
Ничего больше не хочу слышать о смерти.
Я спустился, вышел на улицу, отправился в Парк Культуры и Отдыха. Сел прямо на траву и, жмурясь от яркого света, очутился…
Я бегу вниз с холма, к открытому и такому привлекательному для меня аласу. Размазывая слезы по щекам, я спотыкаюсь, останавливаюсь, чтобы отдышаться, но замечаю, что дед уже близко, с той самой противной уткой в руке.
— Бар! — кричу я и бегу дальше, но дед подхватывает меня на руки и со скрипучим хохотом подбрасывает меня своими сильными руками в воздух.
Я сопротивляюсь, ору, а дед все смеется и смеется.
— Эрээк, — приговаривает он. — Кып кыра.
И тут у меня вдруг разливается тепло по телу, и мне кажется, что с каждым подбрасыванием вверх я смогу дотянуться до яркого, будто мелом нарисованного солнышка. У дедушки слишком заразительный хохот! Я протягиваю ладошки к небу и уже начинаю смеяться вместе с ним, а то и пуще, чем он.
Потом мы обнимаемся, и меня согревает: с одной стороны — дед, с другой — живительные лучи жаркого летнего солнца.
По чему я буду скучать в Л.А.? По своим близким, конечно же. По маме, которая с годами становится все только красивее, по отцу, который так смешно обращается с мобильными телефонами.
По милой, чистой и ласковой Элизе, по растяпе брату, который, я знаю, обязательно станет еще даже лучшим добытчиком для семьи, чем я. Теперь я это знаю. Однажды вкусивший вкус победы, пусть даже и на соревновании по плаванию, не может больше ее забыть.
По моей наивной бабушке… Но я рассказывал про нее? Да, уже рассказывал.
По убитой мною Лене, по Лехе, по Бекке — по всем-всем-всем.
Но я больше не вернусь к ним. Я умер.
Поэтому сейчас я еду через Москву в Лос-Анджелес, туда, где я смогу родиться заново.
Александр Фролов
ВЛАСТИТЕЛИ ДУМ
— Описать хоть сможешь?
— Да вот… не запомнился он мне как-то. Обычный такой парень, худощавый, волосы короткие, куртка черная, джинсы темные, на лице шарф, бежевый. Ну и он ведь сразу побежал, как меня увидел.
— А чего тебя так это зацепило? Ну, впаривал мужик девке наркоту, ну ты его за этим попалил, он и побежал, все естественно, откуда он знает, может ты мент?
— Ох, Коля, Коля, «мент», не «мент»…
Алексей затянулся и поежился — хотя октябрь в этом году и выдался довольно теплым, порывы осеннего ветра пронизывали насквозь.
— Понимаешь, во-первых, предчувствие у меня, что не такой простой этот парнишка, каким кажется на первый взгляд, а во-вторых, девка та, это не абы кто, а Настена.
Друг закатил глаза.
— Лешка блин. Каждый раз, когда у тебя проблемы, я это имя и слышу. Нафига она тебе сдалась? Ты же женатый мужик, взрослый, серьезный. Не связывайся ты с ней, — от увещеваний, друг перешел к уговорам, — конченый она человек. Знаешь же, назад ей уже ходу нет, кто с иглой подружился, тот по своей воле не слезет.
Алексей молчал, сосредоточенно изучая облезлую стену дома, явно не желая продолжать разговор, и собеседник покачал головой, а затем, пожав на прощание руку, открыл дверцу служебного УАЗа.
— Бывай. Только дел не натвори.
— Постараюсь. А ты посмотри, что я просил, только не забудь!
Машина тронулась с места, разбрызгивая из-под колес грязно бурую мешанину грязи и снега, а затем скрылась за поворотом. Выбросил окурок через плечо и, накинув капюшон, Алексей прошел под аркой, выйдя на проспект Ленина. Серое небо, серые дома, вдобавок слякоть напополам с гололедом — какое тут могло быть настроение? Думая о своем, он сделал пару шагов, к дорожному переходу с непременной лужей, по-хозяйски разлегшейся вдоль обочины. Вдруг с диким ревом и громыхающей из приоткрытых окон музыкой, мимо пронеслась белая «карина», обдав его фонтаном воды из-под колес. Водитель даже не взглянул на не вовремя подвернувшегося пешехода, а спокойно проскочив на красный, уже продолжал свой стремительный полет по полукольцу площади. Впрочем, даже если бы он и оглянулся, вряд ли успел бы разглядеть за столь краткий миг, как в глазах парня мгновенно загорелся недобрый огонек.
Внезапно задние колеса «карины» повело, раздался душераздирающий скрип тормозов, и машина, выскочив на тротуар, где по счастью не оказалось пешеходов, с размаху влетела в чугунную ограду здания ЛОРПа.
Сразу набежали зеваки, случайные прохожие заворачивали головы, силясь уловить и свой жирный кусок «вкусненького» в серой толчее дня, откуда-то издалека завыли сирены. И только один человек так и стоял у самой кромки проезжей части, совершенно, с виду, безучастный к случившемуся. Загорелся зеленый, и, пробормотав под нос строчки из старой песенки «не воюй со мной, не воюй», Алексей, в два прыжка преодолев лужу, добрался до сухого асфальта и пошел своей дорогой.
Судьба у парня была необычная. Лет до четырнадцати он ничем от сверстников не отличался — как и все, носился по дворам, дрался, ходил с пацанами рыбачить на протоку. Но вскоре он сам, да и окружающие, стали замечать странности, из-за чего, за глаза, и прозвали колдуном.
Началось все с сущей ерунды — «заказать» нужный автобус, успокоить не в меру разбушевавшегося приятеля — в общем-то, конечно, никакое не колдовство, а скорее приятные мелочи жизни. Но дальше — больше. Вскоре Леха без труда, взглядом, мог катать по столу, сперва скомканные бумажки, а потом уже и чашки с чаем, чем забавлял приятелей, наслаждаясь своими способностями и тем эффектом, что их демонстрация производила на окружающих.
Продолжалось это до тех пор, пока однажды, в самый разгар веселья, когда под восторженные крики приятелей, Леха жонглировал в воздухе, без помощи рук — одной силой мысли, десятком столовых приборов, не вернулась с работы мать.
Вилки и ложки в беспорядке рассыпались по полу, а гости были немедленно выдворены на улицу. Леха ожидал крепкого скандала, но, его не случилось. Напротив, мать, даже не сняв пальто и сапоги, прошла на кухню, села за стол и повела обстоятельный допрос — давно ли это с ним? Много ли народу об этом знает?
Вопросов было много, а ответы удивляли один больше другого. Они проговорили весь вечер, и, когда утром следующего дня, стоя на остановке «Сайсары» и ожидая переполненного в эти часы «пятнадцатого», школьные приятели попросили его слегка «очистить» салон (раньше он частенько проделывал этот трюк — кому охота толкаться с утра пораньше?), Леха лишь разочарованно развел руками — дескать ничего не получается, этой ночью, как отрезало.
С того памятного вечера прошло уже больше десяти лет, но он навсегда запомнил правило — никто, никогда и не при каких обстоятельствах не должен ничего узнать. Сила, которая досталась ему по наследству, была бесценным Даром, и Даром этим, как и любой дорогой вещью, нельзя было кичится.
Вместе с восхитительным чувством собственной значимости, пришла и ответственность — имея возможность с легкостью возвыситься над другими, повелевать и приказывать, без шанса на отказ, он не мог использовать Дар, когда вздумается — это было не правилом, а законом той игры, в которую он попал по праву рождения, и соблюдался закон строго.
Жизнь текла своим чередом, и все в ней было гладко — работа, дом, хорошие друзья и успех в любых начинаниях, да разве и могло быть иначе? Конечно, нет. И завершающим штрихом к этому портрету, стала встреча с Настей, почти по анекдоту «девушка, закурить не будет? Какая красавица, вы случайно не Ольга Арефьева?», и насмешливое — «Арефьева ведь не курит?», в ответ.
Настя тоже носила в себе Дар, и её сила была гармоничным дополнением его собственной. Не слишком заметная в толпе, «обычная», как говорят, она в один момент стала Лехе ближе всех на свете. Они много гуляли вдвоем по парку, он рассказывал, она все больше слушала и улыбалась чему-то своему. Казалось, Леха нашел свое счастье, если бы не одно НО — Настя была наркоманкой.
Обычный человек, не протянул бы в её состоянии и года, но хрупкое с виду, тело этой девушки служило местом сосредоточения такой силы, что дни сливались в месяцы, а месяцы складывались в года, а она будто и не менялась вовсе.
В общем, не смотря на порок, и, что главное — несмотря на протесты матери, вскоре Алексей и Настя стали встречаться, потом жить вместе, а потом, случилось чудо — однажды утром Настя встала и поняла, что больше в её жизни не будет ни исколотых вен, ни шприцов в мусорном ведре.
Целый год прошел в мире и согласии, и вдруг, случилось несчастье — брат Насти разбился на мотоцикле, а мать, обезумевшая от горя, запила и вскоре умерла от кровоизлияния. Девушка замкнулась в себе, а тут ещё на беду, на одной из вечеринок, Леха познакомился с Мариной, девушкой красивой и умной, как и бывает в таких случаях, разделявшей все его увлечения («какая хорошая девушка, вот бы тебе такую, сынок!»). С этого времени и пошла у их пары череда размолвок, все дальше отдаляющая их друг от друга, которая завершилась в один день, отъездом Алексея в командировку в Новосибирск — очень важную и сулящую в перспективе столько, что на все раздумья — ехать или нет, у него ушло не более двух часов.
Отсутствовал он месяц, а случилось за этот месяц столько, что, как говориться и в сказке не сказать. Настя сорвалась, не дождавшись возвращения, и когда Леха вернулся назад, вместо того, чтоб попытаться вернуть её, он лишь подлил жару в огонь, обвинив девушку во всех грехах, и ушел, хлопнув дверью.
Спустя два месяца, Леха и Марина поженились, а о Насте, он теперь если и вспоминал, то только наедине с самим собой и бутылкой коньяка, улучив момент, когда все домашние разбегутся по своим делам. Вспоминал и корил себя за глупую гордость.
Нельзя сказать, что он сидел, сложа руки — пару раз они встречались, случайно, в городе и жизнь на какое-то время превращалась толи в ад, толи в рай. Кто-то за кем-то все время бежал, дрался, события крутились в калейдоскопе мест и лиц, заворачиваясь в тугие узлы, плодя бесчисленные сюжеты для книг и кинокартин, даже за один взгляд на которые, маститые писатели и сценаристы, продали бы дьяволу душу. Они клялись в любви, потом ненавидели друг друга, и снова пропадали, чтоб повторить все снова и снова, будто стремясь вырваться, на очередном вираже, из заколдованного круга колеса жизни. Такова была простая история двух непростых людей.
* * *
Звонок разбудил его в час ночи. Спросонья шлепая по столу рукой, Алексей нащупал телефон, и тут же уронил его на пол. Чертыхнувшись, и наконец, сдвинув в сторону верхнюю панель, он раздраженно рявкнул:
— Да?
— Леша ты? Спишь, небось?
— Но… Чё случилось?
Нашел чего спросить, умник, «спишь, небось». Думает раз у него ночной дежурство, то весь город не спит.
— Ты про парня того спрашивал, помнишь? Ну, дилера?
Сон сняло как рукой.
— Да, Коля, да! Есть новости?
— Короче разговор не телефонный, но кое-что есть.
— Сейчас буду.
Марина, протирая глаза, повернулась к нему:
— Ты куда-то собрался?
— Да, Колька попросил подъехать, какие-то проблемы. — Алексей старательно не смотрел жене в глаза.
— Колька, совсем, что ли охренел?
— Ну, успокойся, он же друг мне, не обижайся, лады?
— Друг, ага. А я тебе не друг? Мне теперь не спать и волноваться за тебя.
— Марин, ну не сердись. Приеду все тебе расскажу, а ты спи, — он попытался поцеловать её, но девушка поспешно отвернулась к стене, делая вид, что уже уснула.
Поспешно одеваясь и на ходу вызывая такси, уже в дверях, Леха столкнулся с матерью, тоже заспанной и видимо разбуженной шумом.
— Ты куда ночью?
— К Кольке.
Похоже, её такое объяснение не удовлетворило:
— Ты это жене рассказывай, а мать не обманешь. Опять твоя цапля на горизонте показалась?
Не желая больше слушать, он шагнул за дверь.
— Когда же она отстанет то от тебя? Свою жизнь угробила, теперь ещё за твою взялась!
Алексей не слышал этих слов, быстрыми шагами спускаясь по лестнице и вскоре, его шаги затихли внизу. Юлия Петровна ещё несколько секунд постояла, вслушиваясь в звук отъезжающей машины, а потом, закрыв дверь на цепочку, пошла в комнату к Марине. Та не спала, сидя на кровати и обхватив колени руками.
— Что сказал?
Девушка вздрогнула, не заметив появления свекрови:
— О, Юлия Петровна, напугали, — рука Марины легла на сердце, — сказал, что к дружку своему ненаглядному.
— Мне тоже самое сказал, — многозначительно ответила свекровь.
— Знаете, я тоже ему не верю. Просто никак он Её забыть не может…
Юлия Петровна присела на край кровати.
— Он действительно не может, дочка. А может и рад бы.
Марина взглянула в ответ с недоумением и женщина продолжила.
— Ты же знаешь про Дар, не первый год живете? И так получается, что те, кто носят его в себе, они необычные люди, и все у них не обычно.
Юлия Петровна подбирала слова.
— Леша и его эта цапля, прости господи, — крестное знамение, — они… связаны. Такая связь иногда устанавливается между теми, у кого это внутри. И потому судьба их постоянно сводит.
На щеках Марины заблестели слезы, бриллиантами сверкая в свете уличного фонаря.
— Значит это навсегда?
Юлия Петровна замолчала.
— Ответьте мне, это навсегда?
Внутри женщины шла напряженная борьба, это было видно по её лицу, наконец, она коротко и решительно ответила:
— Нет. Если круг прервется, прервется и связь.
Её слова прозвучали зловеще, и у Марины на миг перехватило дыхание. Легко говорить, что твоя свекровь — ведьма, не вкладывая в это никакого смысла, и совсем другое дело, знать, что слова соответствуют реальности, чуть менее чем на сто процентов. Однако она нашла в себе силы спросить:
— Вы… Поможете?
Юлия Петровна что-то взвешивала в уме. Не говоря ни слова, она встала и уже в дверях повернулась к девушке. Её глаза вспыхнули на секунду огнем, скорее всего (во всяком случае, Марина хотела на это надеяться), от фар проезжающей под окнами машины, и коротко бросила:
— Да.
Не зажигая свет, женщина прошла в свою комнату и, открыв сервант, достала из дальнего угла шкатулку. Повернулся ключ, крышка отошла в сторону, и в неверном свете фонаря, приглушенного зашторенным окном, среди прочих вещей, ярко выделился белый квадрат старой фотографии, сделанной пять лет назад. Счастливо обнимаясь, на неё смотрели две пары глаз — её сына и той, другой.