Я медленно повернула голову и увидела на двери магазина, из которого только что выбралась, большую черную птицу. Уцепившись когтистыми лапами за верхний край металлического полотна и склонив набок голову с увесистым клювом, она сидела прямо надо мной и, не мигая, изучала меня.
Если честно, то я никогда особенно не разбиралась в птицах. Нет, попугая от воробья или, скажем, голубя от синицы я, конечно, могла отличить, но вот, например, грача от вороны… А тут я почему-то была просто стопроцентно уверена в том, что это была ворона. И не просто ворона, а именно та самая, которую сегодня утром пыталась изгнать из пустого школьного помещения Арина Родионовна!
Я попятилась, споткнулась о какой-то булыжник и чуть не растянулась на асфальте, просто каким-то чудом сумев удержать равновесие. Тогда ворона дернула головой с мощным клювом и громко гортанно каркнула. И этого оказалось вполне достаточно, чтобы заставить меня отскочить в сторону, а потом пулей, будто меня кто-то преследовал, вылететь из мрачного переулка и со всех ног помчаться по улице. Мимо высокой кирпичной стены и заброшенного пустыря, мимо бетонных построек и полуразрушенных деревянных домишек…
Только оказавшись на оживленном участке улицы и заметив, что прохожие с удивлением косятся на меня, я заставила себя перейти с бега на торопливый шаг и уже вскоре юркнула в знакомую арку.
Несколько раз нажав на кнопку звонка и услышав за дверью в прихожей переливы «Лунной сонаты», я нащупала в кармане свой ключ и, зачем-то опасливо оглянувшись, два раз повернула его в замочной скважине. Бабушки дома еще не было, и я с облегчением перевела дух. Пытаться что-то объяснять ей мне сейчас хотелось меньше всего на свете. Тем более что даже себе самой я при всем желании ничего не смогла бы толком объяснить. Обрывки несвязных мыслей беспорядочно путались в голове, сталкивались и тут же, никак не желая собираться вместе, отскакивали друг от друга и вновь разлетались в разные стороны. Какой-то зловещий магазин, девушка с безжизненным взглядом, жутковатые картины, черные свечи, да еще и эта знакомая ворона в придачу… Стоп! Знакомая ворона – это, по-моему, уже слишком! А может быть, у меня просто поехала крыша? Интересно, такое бывает? Жил себе человек на белом свете, на здоровье особенно не жаловался, голову никогда не ушибал, а потом вдруг раз – и все…
Захлопнув дверь квартиры, я первым делом подскочила к висевшему на стене прихожей большому зеркалу и принялась дотошно изучать собственное отражение. После чего немного успокоилась. Отражение было очень даже ничего себе. Не идеал, конечно, но в целом все нормально… В том смысле, что кандидата в психбольницу я в зеркале не обнаружила. А увидела вполне нормального человека четырнадцати лет, с длинными светлыми волосами и голубыми глазами. Ну подумаешь, прическа растрепана и щеки пунцовые! После такого кросса это даже нормально! Немного успокоившись, я еще раз придирчиво оглядела себя с головы до ног и вдруг заметила крепко зажатую в левой руке коробку с карандашами. И в это время в тишине прихожей запиликала мелодия знаменитого произведения Бетховена, известившая меня о возвращении домой бабушки. От неожиданности я разжала пальцы, и коробка выскользнула из руки. Звонок в дверь повторился, и я, подчиняясь какому-то непонятному чувству, словно не желая, чтобы бабушка увидела карандаши, быстренько отпихнула упавшую коробку ногой под шкаф. Проскользив по линолеуму, черный футляр уехал в заданном направлении и со стуком ударился о плинтус. Я схватила с тумбочки расческу, торопливо привела в порядок волосы и, еще раз мельком взглянув в зеркало, поспешила к двери.
Глава третья
День рисования
Если для кого-то начало неотвратимо наступающего учебного года не считается особо волнующим событием, то можно смело утверждать, что этот счастливчик наверняка не относится ни к первоклашкам, ни к новичкам, и уж точно не является директором учебного заведения.
Мы же с бабулей оказались как раз среди тех, на кого первосентябрьская ответственность обрушилась в полную силу. Именно поэтому весь остаток дня бабушка то деловито шелестела какими-то документами, то принималась что-то чистить и гладить. Вернее, не что-то, а мою новую форму и свой костюм, предназначенный для особо торжественных случаев. Убедившись в том, что все уже почищено и проглажено, она возвращалась к своим умным бумагам, после чего перемещалась на кухню, к шипящим сковородкам и фырчащим кастрюлям. Я для порядка вертелась поблизости, всем своим видом демонстрируя кипучую деятельность. Время от времени подскакивала к телефонной трубке и терпеливо выслушивала бесконечные наставления и пожелания, которыми щедро забрасывали меня мама и папа.
И только перед сном, когда я уже забралась в постель, растворившиеся в суете уходящего дня воспоминания, связанные с моим визитом в тот подозрительный магазин, вновь вернулись. И я очень четко, до самых мельчайших подробностей, представила увиденные там картины. Три сюжета, врезавшихся мне в память…
На первом холсте были изображены ноги. Самые обычные. Ничего особенно страшного в них вроде бы и не было. Ни ужасных ран, ни крови, ни каких-нибудь там жутких следов несчастного случая! Ну, в общем, ноги как ноги. Явно не принадлежащие ни уродливому чудовищу из ночного кошмара, ни сошедшей со страниц глянцевого журнала манекенщице. Но вот как раз в этом-то и заключалась вся фишка! Они были изображены так… В общем, было сразу понятно, что эти самые ноги, чем-то напоминающие открученные конечности манекена, не принадлежали вообще никому, а существовали сами по себе. Отдельно от тела. Только вот для манекена они выглядели слишком уж реально! Словно неизвестный художник писал их с натуры, а они стояли и позировали. А потом взяли и ушли. И до тех пор где-то ходили… Не исключено, что поблизости. И в любой момент могли появиться вновь… Прямо рядом с тобой!
Со второй картины смотрела чаша в виде человеческого черепа. Да-да, именно смотрела! Я где-то читала, что древние скифы делали чаши из отсеченных голов поверженных в честном бою врагов, если считали тех своими достойными противниками и доблестными воинами. Они отделывали их золотом и драгоценными камнями, а во время больших праздников пили из них вино. Страшновато, конечно, но чаша с увиденной мной сегодня картины была значительно страшнее. На ней совсем не было никаких ювелирных украшений. Но зато у нее были глаза! Не темные провалы, а именно глаза… Одновременно живые и безжизненные. Точно такие же, как у девушки из магазина…
На третьем полотне был изображен… светло-серый холст. Вернее, не изображен. Он просто таким и был. Обычным куском натянутой на раму плотной ткани, по самому центру которого проходила мастерски прочерченная тонкая линия, имитирующая разрез. По бокам этого разреза, словно нанесенного острым лезвием, холст как бы расходился в разные стороны, и сквозь отверстие проглядывало нечто пугающе-черное.
Ноги… Чаша из черепа… Рассеченный холст… Снова ноги… Потом опять зловещая чаша… И вновь разрез с проглядывающей тьмой…
Ужасные картины исчезали и тут же появлялись опять. И кружились вокруг меня. Одна за другой. Снова и снова. Или это я кружилась, подхваченная какой-то сумасшедшей каруселью, и с бешеной скоростью проносилась мимо подстерегающих меня на каждом очередном повороте одних и тех же завораживающе-жутких полотен? Ноги… Чаша… Холст… Все быстрее и быстрее! И вскоре я перестала их различать. И, крепко зажмурившись, продолжала вращаться в струящейся из разреза на холсте и неотвратимо заполняющей все вокруг темноте…
А когда карусель, наконец, остановилась, я открыла глаза и с удивлением обнаружила, что темноту сменила серая мгла. Внезапно сзади раздался тихий скрип. Я подскочила и, резко обернувшись, обнаружила в дверном проеме бабулю.
– Что случилось? – пробормотала я, еще не успев окончательно проснуться.
– Случилось утро, – невозмутимо ответила бабушка. – Пора вставать и собираться в школу.
– Уже встала, – произнесла я и зевнула.
– Опять вчера поздно легла? – укоризненно спросила бабушка.
Я отрицательно покачала головой и подошла к окну. По стеклу юркими змейками сползали прозрачные струи дождя, а внизу, во дворе, разноцветными гигантскими грибами мелькали раскрытые зонты спешащих по своим делам прохожих.
– Дождь в начале весны – к богатому урожаю, – задумчиво произнесла я, осторожно перешагивая через лужу, когда мы уже подходили к воротам лицея. – А вот дождь в начале нового учебного года, интересно, к чему?
– К срыву торжественной линейки, которую теперь придется проводить не на улице, а в помещении, – озабоченно отозвалась бабушка, потянув на себя массивную входную дверь, и по ее тону мне стало понятно, что ей было совсем не до разгадывания народных примет.
Войдя в просторный холл, мы чуть не врезались в стоящие справа от входа акустические системы, которые, видимо, занесли сюда совсем недавно, так как на их матовой светло-коричневой поверхности еще не успели высохнуть капли дождя. С левой стороны толпились гомонящие родители с мокрыми зонтами и букетами цветов, которые благодарные ученики из-за вызванной дождем суматохи еще не успели вручить любимым учителям. А прямо в центре, как регулировщик на оживленном перекрестке, энергично размахивала руками и громким голосом раздавала направо и налево какие-то ценные советы пышная дама в ярко-красном костюме.
– Кто это? – поинтересовалась я и кивнула в ее сторону.
– Алла Юрьевна, мой заместитель по воспитательной работе, – сказала бабушка и указала в сторону рекреации, куда направлялся поток наряженных в одинаковые голубые пиджаки учащихся. – Через пять минут начнется линейка. Помнишь, где находится твой класс?
Я утвердительно кивнула головой. При этом моя длинная челка занавеской упала мне на глаза и закрыла почти половину лица.
– Вот и отправляйся туда. И быстренько приведи в порядок волосы. А я скоро подойду, – с этими словами бабуля направилась к деловитой Алле Юрьевне, а я, сдувая с носа челку, побрела к своим будущим одноклассникам.
Едва я, стараясь особо не привлекать к себе внимания, успела пристроиться в заднем ряду стоящей у стены шеренги, как вокруг раздались аплодисменты. Сквозь строй прошагала моя бабуля и, не теряя времени даром, начала произносить речь. Ее хорошо поставленный голос эхом отскакивал от высоченных сводчатых потолков, и я была уверена, что слова она в свойственной ей манере подкрепляла четкими решительными жестами. Правда, так ли это было на самом деле, я могла только предполагать, потому что, прекрасно слыша бабушку, я ее совсем не видела за пышными кудрявыми шевелюрами медно-рыжего цвета, маячившими прямо перед моими глазами.
«С ума сойти! Мало того, что они здесь все в одинаковой одежде ходят, так у них еще и прически похожие… – хмыкнула я про себя. – Не лицей, а просто инкубатор какой-то!»
Занятая своими рассуждениями, я не заметила, как бабушка завершила монолог, и сквозь очередной залп рукоплесканий до меня долетел лишь обрывок заключительной фразы: «…день рисования».
Я пожала плечами, размышляя, о каком это дне рисования сказала бабушка, и вместе со всеми отправилась в класс, в котором мне уже довелось вчера побывать. Правда, ничего толком рассмотреть я тогда не успела, а сейчас с удивлением отметила, что привычных парт или столов в просторном помещении не наблюдалось. Вместо них я увидела десятка два небольших столиков, каждый из которых был рассчитан лишь на одно посадочное место. И располагались они не как парты в обычном классе, строго друг за другом, а совершенно беспорядочно, так что сидящим за ними, видимо, не приходилось рассматривать затылки своих одноклассников. Когда все с шумом расселись, я увидела, что почти все столы оказались заняты. Кроме одного, ближайшего ко мне. По соседству сидели двое, ими оказались те самые, кудряво-рыжеволосые, которые стояли передо мной в коридоре и закрывали весь обзор. Сейчас, повернув в мою сторону удивительно похожие лица, они изучающе воззрились на меня. Две пары зеленых глаз тщательно сканировали меня с ног до головы, а я, от неожиданности оторопев, смотрела на них и только через несколько мгновений сообразила, что вижу перед собой двойняшек. Представив, какой глупый вид у меня был со стороны, я невольно улыбнулась и, приветливо кивнув им, уселась на свое место. Но не успела устроиться, как мне вновь пришлось подниматься, потому что со стороны учительского стола донесся молодой женский голос:
– Класс! Минуточку внимания! Хочу представить вам нашу новую ученицу. Прошу любить и жаловать. Рада Кострова. Уверена, вы быстро познакомитесь в процессе творческого общения. Меня, кстати, зовут Маргарита Викторовна. Я преподаю технику рисунка и историю живописи, заодно являясь вашим классным руководителем.
– Очень приятно, – вежливо ответила я, сообразив, что последние слова учительницы были направлены уже в мой адрес.
– Мне тоже, – произнесла симпатичная брюнетка, удивительно похожая на папину любимую певицу Нору Джонс, и, показав жестом, что я могу садиться, легонько постучала указкой по поверхности своего стола. – А сейчас, когда во всех школах проводится День знаний, я, согласно нашей доброй традиции, которой у нас принято начинать новый учебный год, объявляю открытым День рисования! Итак, пять минут на подготовку, и вперед! Надеюсь, что никто из вас не обманет моих светлых ожиданий, и завтра работа каждого из вас займет на школьной выставке свое достойное место.
Отовсюду послышались щелчки замков и свистящий шорох молний открываемых ранцев и сумок, а двойняшки принялись почти синхронными движениями приподнимать над своими столами какие-то прямоугольные панели. Я сначала удивленно уставилась на них, пытаясь понять, что все это означает, а потом посмотрела по сторонам и увидела, что многие проделали то же самое, что и мои соседи. Затем они выложили на свои столы картонные папки с листами ватмана, краски, кисти, карандаши и стали крепить бумагу к вертикально расположенным панелям. Сообразив, что каждый стол представляет собой хитроумную конструкцию со встроенным мольбертом, я тоже расстегнула сумку и в некотором замешательстве взглянула на своих двойняшек.
– А что это за День рисования такой? Нужно что-то особенное рисовать?
– Все, что хочешь, – услышала я в ответ. – Главное – настроение передать. И, между прочим, мольбертом можешь не пользоваться. Работай так, как тебе удобно.
– Понятно, – не очень уверенно ответила я.
– Меня, между прочим, Тоха зовут, – представился мой собеседник.
– Тоха? – переспросила я.
– Ага, – подтвердил он, извлекая из своей сумки пачку листов белой плотной бумаги. – То есть Антон. А это Луиза. Моя младшая сестра.
– Младшая? – уточнила я. – А вы разве не двойняшки?
– Ну и что? – искренне удивился Антон. – Мы же не сразу появились на свет, а по очереди.
– С разницей в пять минут, – подала голос молчавшая до сих пор Луиза.
– Понятно, – сказала я и с любопытством посмотрела на нее. – Редкое у тебя имя…
– Да у тебя, в общем-то, тоже, – улыбнулась в ответ девочка. – А меня мама с папой в честь героини одного старого фильма назвали…
– Точно, – подтвердил Антон. – Им в молодости один боевик очень нравился. «Тельма и Луиза» называется. Не смотрела?
– Нет, – покачала я головой. – Даже не слышала… Интересный?
– Кому как, – неопределенно отозвался Антон. – Я, например, старое кино как-то не особенно люблю. Но этот фильм понравился. Правда, я уже давно его смотрел… В общем, там две отвязные приколистки, вооруженные стволами, как угорелые носились на тачке по всей стране. То ли кого-то ловили, то ли, наоборот, от кого-то скрывались.
– В общем, он родителям все планы перепутал, – тихонько хихикнула Луиза, выкладывая на стол коробку с карандашами. – Хотели Тельму, а появился Тоха!
– Точно, – согласился Антон и с интересом посмотрел на меня. – Слушай, а ведь у тебя фамилия такая же, как и у нашей директрисы. Ты Анне Станиславовне кем приходишься?