Хоть диван у профессора ободранный и скрипучий, зато удобный; я развалился на нём, задрав ноги на подлокотник. В руке стакан с чаем: напиток остыл и пахнет банным веником. По уверениям учёного, этот чай бодрит лучше, чем настоящий, а по мне, пусть бы профессор заваривал смородиновые листья, или, хотя бы, мяту. Может, бодрости от них никакой, только и от этого отвара не много толка. Ну, как говорится, дело вкуса. Архип уселся на табурет; непритворное любопытство на лице. Что ж, если интересно - слушай...
Я рассказывал, почти не сочиняя и не приукрашивая. Профессор внимал, очки время от времени норовили соскользнуть с кончика носа, и Архип машинально возвращал их обратно. Перо скрипело по мятому клочку бумаги, губы профессора шевелились, будто он что-то диктовал сам себе.
Когда я закончил, учёный протянул мне бумажку. Там оказался рисунок. Чернила расплылись, но всё равно вышло красиво - натуральное чудо-юдо! Я бы ни за что не смог изобразить эдакое страшилище. Кажется, Архип нарисовал то самое существо, которое Савелий обозвал гнидой. Правда, картинка совсем не походила на оригинал, но я уверил, что гнида именно такая - точь-в-точь. Профессор положил рисунок в стопку других, выполненных с чужих слов, изображений диковинных созданий, и поинтересовался:
- Ты знаешь, Олег, что я думаю по этому поводу?
- Что? - спросил я, хотя прекрасно знал, что думает Архип, он сам не раз мне об этом рассказывал.
- Это выдумка, - профессор вызывающее задрал подбородок, очки тут же шлёпнулись ему на колени. - Выдумка, и ничто иное. От начала, и до конца - выдумка.
- Знаешь, Петрович, - я стал прикидывать, как бы мне половчее улизнуть, понятно, что дальше начнётся совсем уж неинтересное. Сейчас я услышу, что нашего мира нет, потому что его не может быть. Вообще-то, я не прочь о всяких заумных философиях поговорить, только эта конкретная тема заезжена, и ничего, кроме скуки давно не вызывает. Я встал с дивана, и сделал вид, что слова профессора меня обидели. Я сказал: - Думаешь, мне больше заняться нечем? Сижу и вру тебе.
- Подожди, Олег, не обижайся, - Архип неловко водрузил очки на нос. - Дело не в том, что ты э-э-э, сочиняешь. Просто всего этого не бывает! Не бывает таких мутаций - не бывает, и всё тут! Мы - обитатели невозможного мира.
- Ага, - поддакнул я, - значит, всё вокруг нам снится! И здоровущего медведя не бывает? Того самого, у которого ты на днях потроха разглядывал?
- А что медведь? - отмахнулся профессор. - Медведь, как раз, в порядке. Ярко выраженный случай гигантизма. И даже эта, как её, гнида. По твоим описаниям нельзя точно классифицировать тварь. Возможно, действительно, мутация пресноводного полипа. Гидра, только большая и свободно перемещающаяся. В существование такого примитивного организма я готов поверить. Но муравьиный лев, прости, ни в какие ворота не лезет. Я правильно тебя понял? Ты имел в виду личинку насекомого, похожего на стрекозу, устраивающую ловушки в песке? Маленькая такая, сидит в ямке, и добычу поджидает.
- Ага, - я опять согласился с профессором. - Не знаю, личинка или нет, а ловушку она, действительно, построила. Только не в песке, а в земле. И замаскировала ветками. А насчёт размеров точно не скажу, а врать не буду. Всё, что осталось после взрыва, поместилось бы в котелке. А жвала у личинки небольшие. Метр, всего-навсего. Их тебе Антон привезёт, когда Савка трактор починит. И не ждёт эта тварь добычу, а сама приманивает. Да так ловко, что и не захочешь - пойдёшь. А в остальном - верно.
- Вот, - обрадовался учёный. - Жвала около метра, говоришь? Значит, туловище ещё больше. Не могло у нас появиться насекомое таких размеров, у него трахеи вместо лёгких! Ты же знаешь, трахеи, не могут обеспечить крупное тело кислородом! Я всякое передумал, только, как ни поверни, а картинка не складывается. Может, в нашем воздухе кислорода стало больше? Так нет же, не похоже! Огонь-то так же, как и раньше горит. А излучение, которым лев тебя зацепил? Этот самый невидимый ментальный поводок? Не представляю, какой орган это излучение генерирует. У них даже мозга нет - вместо него ганглиевые узлы. Так что, сам видишь, не сходится.
- Тебе виднее, ты учёный, - не стал возражать я. - Не бывает, и ладно. Значит, нам показалось - всем одно и то же. А в прошлом году нашествие гигантских тараканов тоже показалось? Всему Посёлку, да?
- В том-то и дело, что не показалось. Были тараканы, сам видел, и про муравьиного льва не от тебя первого слышу. Я говорю, что существование таких монстров противоречит законам природы, а потому, невозможно. Внешние факторы, типа радиации, могут стать причиной мутаций. Ультрафиолет, опять же. Кстати. насчёт ультрафиолета: после ядерных взрывов озоновый слой должно было разнести в клочья. По идее, мы сейчас купаемся в этом самом ультрафиолете, только, вместо того, чтобы почернеть, как негры, ходим бледные, как поганки. Опять же, всякие оптические чудеса в атмосфере. Так вот, мутации... в подавляющем большинстве, эти мутации должны быть регрессивные. Я бы понял, если бы возникали стерильные, нежизнеспособные особи. А мы, вместо этого, наблюдаем лавинообразную эволюцию. То, на что нужны миллионы лет, происходит у нас на глазах. Появляются невероятные, но вполне успешные создания, появляются сразу и в большом количестве, будто приходят из какого-то чуждого для нас мира. А потом так же быстро уступают место другим. Я этого не понимаю, значит, лучше считать, что это - галлюцинация.
- Да, - съехидничал я, - твари нам мерещатся, а на самом деле вокруг тишь да гладь. Куда ни посмотришь, везде идиллия. Сходил бы ты, профессор, за Ограду, там галлюцинации стадами бегают.
Профессор из тех, кому необходимо, чтобы настоящий мир в точности совпадал с его представлениями об этом самом мире, он не успокоится, пока не придумает для всего научное объяснение. Но если уж придумал, начинает он сиять - будто денежку нашёл! Пусть, у каждого свои радости. Мне, например, по барабану, откуда берутся твари, и какой в них смысл. Кто-то говорит, что кроме атомных бомб здесь взорвали, биологическую, и мутации вызывает специальный вирус. Другие предполагают, что в Серове занимались чем-то подобным, отсюда приходим к тому же самому вирусу, только нашему, родному, вырвавшемуся на свободу из секретных лабораторий. Каждый верит, во что хочет верить, и лишь немногим интересна правда.
Лично мне достаточно и версии с радиацией. Если Архип считает это ненаучной ерундой, пусть сам ищет устраивающие его объяснения, а мне хватает того, что я вижу этих тварей собственными глазами.
- И Терентьев говорит, что, как философская концепция, мои умствования представляют некоторый интерес, но к реальности отношения не имеют, в чём легко убедиться, посмотрев в окно, - грустно сказал профессор. - А насчёт похода за Ограду - обязательно схожу. Скоро уже. Тут большая экспедиция намечается. Не знаешь, что ли?
Я помотал головой, в первый раз, мол, слышу.
- И ладно, кому надо, те знают. Я давно за Терентьевым ходил, уговаривал. Сначала он ругался, предлагал идти лесом и говорил, что нет у него желания каждому кретину объяснять, что он кретин. Если кому-то хочется без пользы сгинуть, так это и в Посёлке можно, зачем в такую даль переться? Ладно бы, недалеко просился, хотя бы, в Нерлей! Я ему объяснял, что в Нерлее я ничего не забыл, не интересно мне в Нерлее, мне бы куда подальше, и вообще - интеллигентным людям негоже так ругаться; интеллигентные люди всегда находили общий язык, давай и мы попробуем. Так бы и препирались, но тут стали экспедицию собирать. Наконец, сообразили, что там, куда они пойдут нужно не только уметь стрелять, там не плохо бы ещё и думать. Может, ценные записи попадутся. Они сами ко мне пришли, и попросили, чтобы я вызвался добровольцем. Поняли, что без науки никуда. И что же, что я не лесник? Кое-кто другой тоже в лесу ни разу не бывал, и ничего, идёт, хотя неизвестно, кто из нас полезнее будет! Я знаю про лес побольше других-некоторых! Где нужно работать кулаками, я, конечно, слабоват. А если голова понадобится, тогда и пригожусь. Может, и за тебя похлопотать? С нами пойдёшь!
- Знаешь, не стоит.
- Как хочешь, - сказал Архип. - Было бы неплохо вместе в лесу побывать.
- Ага, - обрадовался я, - Было бы просто здорово!
А сам подумал: не нужно мне такого счастья. И без умников там не сахар, а с ними, так вообще. Да как может взбрести в голову: самому, добровольно, туда... сиди в тепле да сухости, изучай пришлых тварей, да картиночки рисуй. Чего тебе ещё-то надо?
* * *
В бараки даже менты без особой нужды не суются, там чужая территория. Тем более - дело к вечеру, значит, "макаров" лишним не будет. Нож - подарок Степана - за голенище, и вперёд.
Раньше зону огораживал забор, поверху - колючая проволока, на вышках - вооружённая охрана. Сейчас вышки перенесли на Ограду, колючкой опутали северную границу, а забор использовали для разных поселковых нужд. Одинокие ворота там же, где и прежде, но теперь они распахнуты настежь, а вокруг разросся кустарник.
Около ворот я заметил подозрительного типчика: стоит, опершись плечом на створку, дымит сигареткой, лицо капюшоном от начавшего накрапывать дождика закрыл.
- Здорово, Олег! - помахал типчик рукой, оказалось, и вовсе он не подозрительный, а свой, прожжённый ментяра Сашка Зуб.
- И тебе здорово! - ответил я.
- Каким ветром занесло?
- Дело у меня к Пасюкову.
- Ого, - Сашка присвистнул. - Если нужен - вызови к нам. Захочет - придёт. А не придёт - ещё раз вызови. Не дело это, самому в крысятник ходить - много им чести.
- Да мне задать пару вопросов.
- Ну, как хочешь. А может, вместе пойдём? Оно спокойнее будет.
- Спасибо, - искренне поблагодарил я, - справлюсь. Дельце-то пустяшное.
- Ну, как знаешь.
Серые бараки угрюмо выстроились в шеренгу. На них посмотришь - уныло становится, а жить здесь - вообще тоска. Даже пахнет это место гадко: гнилью, безнадёгой и нечистотами. На лавочке сгорбилась женщина - неопрятная и потухшая. Дуська - личность в Посёлке известная.
- Хочешь? - угрюмо спросила она, распахнув ватник. Наружу вывалились обвисшие сморщенные груди. Ощутимо повеяло крепким перегаром.
- Отвали, Дуська, - брезгливо сказал я. - Чё к людям клеишься? Местных не хватает?
- Козлы эти местные. Что с них толку? Измучают почём зря. Хорошо, если за выпивку. А могут и по-простому - в глаз двинуть. Козлы и голодранцы. А ты - парень другого сорта.
- Вроде не совсем глупая баба, - сказал я. - Выпороть бы тебя, может, за ум бы взялась?
- Вот и выпори. А хочешь - отпори. Тебе как больше нравится?
- Дура, - плюнул я, и нырнул в подъезд. А вслед услышал равнодушное:
- Тоже козёл... как жить? Одни козлы вокруг!
В бараке запах крепкой махорки перешибает все прочие ароматы. Деревянные щиты разделили помещение на ячейки. Везде, где осталось свободное пространство, развешена сушиться одежда - от неё разит сопрелым тряпьём. Полумрак - на весь коридор два маленьких окошка, а в большинстве ячеек окон вообще нет. В одной из таких нор и обитает Пасюков.
В ответ на вежливый стук из-за двери проворчали: "Кого черти принесли! Заходи!" Я зашёл. Комнатка небольшая, зато через окошко в неё проникает бледный вечерний свет. В углу самодельная буржуйка - тоже, по местным понятиям роскошь. Стол, деревянная кровать, полка на стене.
Сам Пасюков разлёгся, отдыхает после трудного дня. На нём - только штаны. В одежде он казался здоровяком, сейчас видно - жирный пузан. Под седым курчавым волосом, покрывшим тело, просматривается картинная галерея - множество нехитрых синих наколок. Днём Пасюков лучился добродушием - сейчас на физиономии недовольство пополам с удивлением. Дескать, не ожидал я тебя здесь увидеть, парень, да вот увидел, и не очень обрадовался.
- Ого, кто пожаловал! Наш герой! - Пасюков удивительно проворно для грузного человека сел на кровати. - Чем обязан?
- Да вот, - ответил я, - шёл мимо, решил заглянуть. Уважить.
- Ну, заглянул, - проворчал Пасюков, - ну, уважил. Дальше что?
- Ничего, - я поискал глазами, куда бы присесть, и увидел в углу трёхногий табурет.
- Возьми с печки чайник, - попросил Пасюков, а сам достал с полки две кружки. - Сейчас мы с тобой по чайку вдарим. У меня крепкий, зараза. Люблю, понимаешь, чтобы покрепче. Только сахара нет, уж извиняй.
Алюминиевые кружки вызвали некоторое сомнение: снаружи почернели от времени, а изнутри к стенкам прилип густой коричневый налёт. Я подумал, что в гостях не привередничают, и стал разливать из чайника пахучую жидкость. Пасюков следил за мной тяжёлым взглядом.
- Ты по поводу Мухомора, что ли? - спросил он. - Я думал, мы это дело закрыли!
- Чёрт с ним, с Мухомором, - махнул я рукой. - Мне другое интересно. В мастерской говорят, что у тебя имеется документик, разрешающий делать ножи. Посмотреть бы.
Пасюков даже глаза вытаращил.
- Ты, Олежка, меня в эту ерунду не впутывай! - с угрозой в голосе отчеканил он. - Тебе же спокойнее будет! А разрешение, да, есть. На пять разделочных ножей - мы на свиноферме работаем, хрюшек режем! Поручил я это дело Мухомору, а он, понимаешь, жадный и глупый, вот и попал в историю. Как со слесарями договаривался - не знаю. Наделали они лишних инструментов, пусть и отвечают. А с Мухомора будет особо спрошено, по-нашему. Мы ему мозги-то вправим!
- Ладно, понял, - я деликатно отставил в сторону кружку с чаем. После глотка этого напитка язык онемел, будто я объелся лесной черёмухи. Уж не знаю, из чего здесь изготавливают это ядрёное пойло, но без привычки много употребить не получится. - Извини, что побеспокоил. Кстати, насчёт разрешения - можно глянуть? Так, для порядка.
- Отчего ж нельзя? - Пасюков насмешливо сощурил глазки. - Где-то лежит. Здесь я, понятно, бумажек не держу. А ты, ежели такой любопытный, завтра приходи ко мне на ферму, там увидишь. Да не переживай, документ в порядке: и печать имеется, и подпись Асланяна. Всё, как положено.
Опять Асланян каким-то боком к этому делу притёрся! Хотя, кому ещё подписывать такой документ, как не завхозу?
Ничего нового я не узнал, да не очень-то и рассчитывал. Пасюков - большая рыба. По местным, барачным, меркам - акула, да и в посёлке величина заметная. Не по мне она. И ладно, на мальках отыграюсь. Уж с ними-то другой разговор выйдет, с ними обойдёмся без церемоний. Корнил, и, этот... которого Сусликом кличут. Раз я здесь, надо с ними пообщаться - чтобы второй раз не ходить!
Вышел я из барака. На лавочке у крыльца, там, где прежде Дуська сидела, теперь мелкий и востроносый дед расположился. Я вспомнил, что старичка зовут Митрием.
- Слышь, батя, - позвал я, - Корнил и Суслик, знаешь таких? Дело у меня важное, покажи дорогу, а я тебя за это куревом отблагодарю.
- Да я с удовольствием, погоди минутку, - старичок, почуяв возможность разжиться махоркой, обрадовано юркнул в барак. Конечно, за минуту дед не обернулся, но воротился достаточно быстро - он нацепил ватник, и дырявую вязаную шапочку.
До нужного барака всего-то сто шагов. Только сперва дорогу нам перешла развесёлая баба с пустым ведром, и деду захотелось общения со слабым полом, затем провожатый, авансом за будущую работу, одолжился табаком, а когда закончился перекур, деду приспичило помыть в луже сапоги. И всё же, мы дошли. Старичок проводил меня до нужной ячейки. Я постучал, в ответ - тишина. Я поднял щеколду, дверь отворилась, за ней темнота, пустота и ещё не развеявшийся запах недавно затушенной лучины.
- Ну, батя, - сказал я, - хороший из тебя проводник. И где теперь искать?
- Не знаю, - сокрушённо вздохнул дед. - Ежели к бабе своей побёг, тогда у неё.
- Ага, - съехидничал я, зажигая лучинку, - сильно ему приспичило. Сидел, и вдруг захотел бабу! Даже недокушал, бедняга.
- Оно ведь такое дело - по-разному бывает!
Я осмотрелся. Разостланная постель. На тумбочке миска, в ней покусанная картофельная лепёшка, которую, воспользовавшись отсутствием хозяина, грызёт наглый рыжий таракан. Ничего подозрительного. Скорее всего, на самом деле, по делам ушёл человек.