- Натурально, чингачгуки, - присвистнул Леший. Похоже, худые тела, немытые длинные волосы и почти одинаковые мальчишеские лица немного развеяли сомнения. Сучковатые жерди, которые у чужаков считаются оружием, тоже не вызвали больших опасений.
Сашка расслабился, лицо у него ещё пасмурное, а морщинки на лбу разгладились. От кого ждать неприятностей? От этих доходяг, что ли?
- Слушай, а они все такие? - спросил он.
- Нет, - ответил я, - не все. У некоторых ещё и сиськи есть.
- Да? - удивился Леший, - что-то не пойму, к чему они могут крепиться? Прямо к рёбрам?
Вскоре мы шли за проводниками, те не оглядывались, но и вперёд не убегали.
- Слушай, - спросил я у Архипа, - как же вы здесь оказались?
- По следам, - объяснил тот. - Когда очухались, немного психанули, не без того. Ни тебя, ни вещей, ни оружия, вообще непонятно, что случилось. Кто-то смутно помнил, что нас обокрали чужие люди, но никто не мог объяснить, почему мы не смогли дать им отпор. Покричали мы друг на друга, виноватых поискали, но после успокоились и думать стали. Сообразили, что не сам ты ушёл, потому, как отыскал Партизан следы борьбы. Там даже немного крови обнаружилось. Мы и пошли выяснять, живым, или мёртвым тебя прихватили, и кто это сделал. Рассудили, что ежели тебя не спасём, так, может, оружие сумеем вернуть, потому что без оружия нам конец. Правда, кое-кто рвался к эшелону, а кое-кто другой хотел домой возвратиться, да Партизан растолковал и тому и другому, что нам теперь без разницы, в какую сторону. Потому, что нет ни карты, ни дозиметра, ни оружия и один пистолет на пятерых.
Вскоре потянуло дымком и жареным на углях мясом. Нас ждали. От вида еды, кувшинов, пучков ароматных травок и корешков у меня потекли слюни. А парни, они же с утра голодные.
- Я тут баньку затопить велел, - смущённо сказал встретивший нас у околицы дядя Дима. - Попаримся сначала, погуляем потом? Или наоборот?
- Ух ты! - изумился Леший. - У чингачгуков и баня есть?
Ночью запылали костры, оградив нас тёплым светом от стены подступивших вплотную деревьев. Полешки трещат, искры врассыпную, небо сверкает от звёзд - красота. И, чудо: нет частокола, нет вышки с пулемётом, за кругами света от костров темень кажется густой - хоть ложкой ешь, а не страшно. Давно не страшно, с тех пор, как дядя Дима разбил мучивший меня ледяной комок.
А может, дело в здешнем вине: сначала оно пьянит, но потом делается весело и спокойно, а плохие мысли сами собой чахнут и разлетаются, как туман на ветру. Зря Сашка не пьёт - опасается. А кого бояться? Чужаков, что не выпускают из рук палок-копий? Так это понятно, для них мы - чужаки. Если захотят убить - убьют. Хоть пьяных, хоть трезвых. Для них никакой разницы, а что касается меня - выпивши и умирать не так страшно.
Может быть, моё спокойствие напрямую зависит от количества выпитого вина. Пусть так, но кажется мне, что ничего плохого с нами не случится. Конечно, ребята они странные, и обычаи у них жуткие, но какое мне дело до их обычаев? Нас не трогают, а промеж собой пусть что угодно вытворяют.
У нашего, самого большого, костра и народа собралось больше. Партизан и Архип, те к дяде Диме пристали. Расспрашивают, как, по его мнению, лес устроен, да как жить возможно, если ни забора вокруг, ни, даже, пулемёта завалящего. А мы с Лешим да Савелием нашли занятие поинтереснее - один пузатый кувшин уже опустел. Жаль, собутыльники из местных плохонькие. Выпить с ними можно, а задушевно поговорить не получается - молчуны.
А девушки здесь, в общем-то, ничего. На первый взгляд, конечно, не красавицы, потому что слишком худые, но это дело вкуса. Собрались они у соседнего костерка, глазки в нашу сторону так и постреливают. Есть такие, кто с малышами нянчатся, есть и те, кто только готовится стать мамашей, у них заметны животики. Суют мамочки груди младенцам - идиллия! Что нехорошего здесь может случиться?
Одна девчушка до того осмелела, что перебралась к нашему костру. На вид, как и все - подросток лет шестнадцати, а сколько ей годков на самом деле, сказать трудно.
- Валя, - назвалась она, и мы тоже представились. Девушка внимательно рассмотрела каждого, её взгляд будто погладил меня по щекам, я ощутил растёкшийся по ним жар. Ладно, в темноте не заметно, зато в сполохах костра прекрасно видны блестящие Валины глаза! Глазищи! Тёмные, бездонные, во влажной глубине трепещет отражённое пламя. Как говорится, потонул я в этих глазах. Валя коснулась моей куртки, и спросила:
- Зачем много одежды? Разве холодно? - голос чуть хрипловат, и прикосновение едва ощутимо, но я вздрогнул, и немного отпрянул. Теперь запылали не только щёки, тепло разлилось по всему телу. Днём смотрел на этих дохляков, и содрогался: ходячая анатомия, рёбра можно пересчитать, через живот до позвоночника дотронуться. Сейчас всё по-новому увиделось. Грудки маленькие, плечики остренькие, а животик плоский да мускулистый, и что? Даже интересно!
Пока я об этом думал, пока прикидывал, как бы половчее разговор завязать, опоздал - Валю заинтересовал Савка. И хорошо! А то уж я... осторожнее надо с этим вином. Точно, непростое оно. Вон, сколько детворы вокруг бегает!
- Ты сильный и добрый, - Валя провела пальчиками по колючей Савкиной щеке, и пропал непривычный к женскому вниманию мужик; глаза распахнулись, да челюсть отвисла. Дядя Дима ухмыльнулся.
- Валюша покажи Савелию деревню.
Механик беспомощно посмотрел на Лешего.
- Давай-давай, - подбодрил тот. - Не посрами Посёлок.
Увела девчонка нашего товарища, мне осталось лишь проводить их грустным взглядом. Сашка дёрнулся, хотел пойти следом. Леший язвительно бросил:
- Ты, случаем, не свечку держать собрался?
- Куда надо, туда и собрался, - огрызнулся Сашка, но идти за парочкой передумал.
- Валюше бугай понравился, - сказал дядя Дима. - Значит, пусть. Он сильный, сильные дети, это хорошо...
Из темноты вышла ещё одна девица. Эта высокая, гораздо выше меня, почти не костлявая и крепкотелая, будто и не женщина вовсе. Только сразу видно, что баба, потому что одежды на ней вообще нет. Даже короткие штанишки, какие носят все прочие чужаки, она не надела. Походка у неё деревянная, а движения резкие, неуверенные. И пахнет от чужачки странно - будто искупалась в отваре из пряных трав.
- Настёна! Что-то ты долго. Заждались мы, - дядя Дима снял душегрейку и расстелил подле себя. - Садись, раз вернулась.
Девушка, поджав ноги, села.
- Кто это? - спросила она, имея в виду нас, чужаков.
- Что, не узнала? Знакомься, - дядя Дима ткнул в меня пальцем, - вот этот и проломил тебе голову, ты прости его, ладно? Хороший он. Он, это, твоих друзей спас. И твоего мальчишку спас...
- Не помню, - прервала дядю Диму Настя. - Не помню, нет...
Я вытаращил глаза. Точно! Сначала в неверном свете костра не признал, и не ожидал, как-то. А теперь вижу - она! От той, что видел утром, отличается чистым, не запачканным кровью, лицом, да свежим, почти незаметным шрамиком, перечеркнувшим скулу. И, конечно, та Настёна выглядела почти мёртвой. А эта, наоборот, слишком живая. А как же кровопивец? Покойники не должны воскресать! Или я где-то чего-то сильно не понял? Ох, налейте мне, вина! И побольше.
Я присосался к кувшину. А Настя грустно сказала:
- Что-то нехорошо мне.
- Это сначала нехорошо, зато потом станет хорошо, - успокоил её дядя Дима. - После исцеления всегда так, я-то знаю. Поешь, отдохнёшь и не вспомнишь.
- У вас что, кровопи... ну, этот, который на той полянке растёт, людей лечит? - обалдело спросил я.
- А у вас разве нет?
- Нет. У нас нет, - ответил Архип.
- Тяжело вам, - ехидно сказал дядя Дима, - Да что с вас, с дикарей, взять?
- Пошли вы все, - выпалил я, хватаясь за кувшин. - Лучше спать пойду.
- Ничего себе, поворот, да, Олег? - хмыкнул Партизан, а Леший громко заржал.
- Не уходи, - попросила Настя. Слова звучали невнятно, потому что девушка энергично пережёвывала большой ломоть мяса. Жирный сок блестел на губах и подбородке. Настя забрала у меня кувшин, сделала несколько жадных глотков. - Не уходи. Я же ничего не помню. Ты мне расскажешь. Ладно?
- Ладно... - покорно согласился я.
Мы разговаривали до утра. Сначала возле костра. А потом, напившись так, что вино стало бултыхаться где-то рядом с горлом, ушли в лес, и продолжили беседу там, среди мерцающих призрачным светом грибов и летающих светлячков. Я точно выяснил: совсем то вино не простое.
День седьмой
- Считай, пришли! Я своему слову хозяин: обещал вам эшелон, получите и распишитесь, - заявил Партизан когда мы, выйдя из леса, остановились на опушке.
- Что-то я ничего интересного не наблюдаю, - сказал Леший.
- Во-о-он на тот увал заберёмся, увидишь, - Партизан указал на взгорбившийся посреди луга длинный холм. Не так уж много холмов я повидал, мне сравнивать не с чем, но этот выглядит впечатляюще: не какой-то затрапезный пригорок - холмище! Даже рельсы, не решившись карабкаться на крутогор, обегают вокруг, а там, вдалеке, ныряют в ложбину.
- О-хо-хо, нам что, в эдакую высотень лезть? Умный в гору не пойдёт, - рассудил Леший. - Значит, и нам лучше обойти. По железке оно проще выйдет. Как считаете, парни?
Немного отдышавшийся Архип тяжело вздохнул, но промолчал, а я подумал, что в словах Лешего есть резон. С другой стороны, если по рельсам, получится немалый крюк. Напрямик, всё одно, быстрее. Примерно так я и высказался. Леший для приличия поворчал и пообзывался, только никто не обратил на это внимания. Всем давно не терпелось: одно дело слышать про эшелон, другое - увидеть его, да потрогать руками.
- Тогда, идём. Чего топчетесь? - сказал Партизан, и мы зашагали к холму.
Вокруг - обнажённое пространство. Гигантская поляна, заросшая высокой - где по колено, а где и выше - травой. Идти легко, земля не киселится, ошмётки не липнут к подошвам. Травинки оплетают ноги - не сильно, а будто играючи. Порхают бабочки, да не мохнатые и серые, а разукрашенные, похожие на ожившие цветы. Гудят пчёлы и шмели, козявки веером из-под ног рассыпаются. Хорошо, да что-то не так. Гложет что-то.
Даже в Посёлке растут деревья, а здесь... здесь тоже растут, но как-то неправильно, узкими полосами. Одна такая полоса как раз по гребню холма и проходит. Ароматы чужие; пахнет не сырой гнилью, а горечью и сладостью. Жарит солнце, и куртка давно пропиталась потом. Вокруг пустота; мы, как тараканы на крышке стола - ни убежать, ни спрятаться. Даже тени приличной нет. Почти как на болоте, но здесь по-другому, здесь эту пустоту - хоть вёдрами черпай.
Шли мы, шли, а у подножия холма сбились в кучку и остановились.
- Жутко, - сказал Архип, - не знаю, почему-то не по себе.
- Тебе что? - ответил Сашка, и мне почудилось, что даже голоса изменились, будто подтаяли в облепившей нас пустоте. - Ты всякое видал, а Олег всю жизнь в лесу! Представь, каково ему.
- Да не, нормально, - изобразил я бодрячка, а на самом деле голова пошла кругом от неясного чувства. Показалось, будто внутри у меня сделалось так же пусто, как и снаружи.
- Если нормально, чего ждём? - заторопил Партизан, и мы полезли на холм. Лесник изредка останавливался, чтобы перевести дух; забраться на крутой склон оказалось неожиданно тяжело - непривычны мы в Посёлке к таким восхождениям. Скоро и я стал подумывать, что умнее было бы в обход.
А лесник украдкой посматривал на дозиметр, мне подумалось, что приборчик пищит чаще обычного. Я забеспокоился; Партизану, может, и всё равно, а меня, хочется верить, ещё ожидает в жизни что-то хорошее.
- Как там? - поинтересовался я.
- Почти нормально, - проворчал Партизан. - Но лучше поспешить. Чужаки этих мест почему-то сторонятся.
- Это они радиацию не любят, - сказал я. - Они потом чешутся.
- Если чешешься - мыться надо, - блеснул умом Савелий.
- Точно, - подтвердил я, - им бы не помешало.
- Это ты напрасно, - возразил Архип, - ты, вообще, предвзято к ним относишься. С гигиеной там нормально, по крайней мере, учитывая обстоятельства.
- Это да, - признал я. - Про женщин плохо не скажу. Но, когда меня по лесу несли, знаете, каких ароматов нанюхался? До сих пор тошнит.
- А ты сейчас как пахнешь? - съязвил Архип. - Уж точно, не одеколоном.
- А ему можно, - подначил Партизан, - он же цивилизованный, не дикарь какой-нибудь!
- Во-во, только пинжака с галстухом не хватает. А так-то да, весь цивильный, - добавил Леший, и довольно заржал.
До утра накачивались вином, от них ещё разит дымом костра пополам с кислым перегаром, под глазами тени, а волосы взъерошены - те же огородные пугала по осени выглядят свежее. Не знаю, что чувствуют остальные, а про себя скажу: ощущение такое, будто всю ночь дрова колол, но, при этом, сил не убавилось, а, как бы, ещё больше стало. Что же они подмешивают-то в это пойло?
Посиделки с чужаками продолжались почти до рассвета. Когда мы с Настёной вернулись к костру, угли, припорошённые золой, дотлевали, но люди не спешили расходиться. Дядя Дима наслаждался беседой с умными людьми. Говорил с вождём, в основном, Архип, остальные больше интересовались вином и девицами; некоторые барышни теперь перебрались к нашему костру, Леший приобнял одну, Партизан разлёгся, пристроив голову на бёдра другой, и оба казались ну очень довольными жизнью. Несколько разбросанных вокруг пустых кувшинов намекали на плодотворность ночных бесед.
Зуб ушёл искать Савелия. Дядя Дима ухмылялся в бороду: приглянулся, мол, Савка девицам. Большой, сильный, добрый, что ещё бабам надо? Детишки от него, это, здоровые получатся. А то люди здесь, прям беда, какие худосочные - ущипнуть девчонку не за что! Пусть Савка и не блещет умом, да разве это недостаток? Это, наоборот, хорошо, потому что девицы наши тоже институтов не кончали. Тут все, как дети малые. И поговорить-то с ними не о чем.
Савка отыскался, когда рассвело, и мы засобирались. Дядя Дима сдержал слово - вернул почти все вещи, лишь с ножами не захотел расставаться. Партизан поворчал-поворчал, но, от широты душевной, добавил к ножам ещё пару топоров и кисет с махоркой - добравшись до эшелона, мы всё это с лихвой компенсируем. А цель близка, кажется, протяни руку, и почувствуешь нагревшийся на солнце, шершавый от ржавчины металл вагонов. Тем более, дядя Дима в долгу не остался - отрядил нам в провожатые двух мальчишек.
- Ты, это, за друзьями приглядывай, - шепнул дядя Дима на прощание. - Жалко мне их. Серые они внутри, что-то там неладно...
Я кивнул, и подумал: мы все такие, и у меня внутри не радуги сверкают, и не бабочки порхают - так уж получилось.
Путь из леса оказался несложным. Партизан и Леший, скорее, по привычке, рыскали глазами по сторонам, но ничего страшного, или, хотя бы, подозрительного нам не повстречалось, будто тварей вежливо попросили убраться с дороги. К железке нас доставили бережно, минуя буреломы, овраги и прочие болота. Чужаки, не попрощавшись, растворились в чащобе. Сашка, задумчиво проводив их взглядом, сказал:
- Шустрые ребята. Как бы с ними проблем не вышло.
- Пошли уж, - прервал его Леший.
* * *
Мы продрались сквозь бегущую по гребню увала, густо заросшую колючими кустами, полосу берёз, и увидели село. Половина строений выгорела, то, что пощадил огонь, убило время. Домишки почернели, краска со стен облезла, оголив трухлявое дерево, крыши просели. Сады превратились в яблонево-вишнёво-сливовые джунгли. На пепелищах буйствует одичавшая малина. Даже беглого взгляда хватило, что бы понять - здесь давно не живут. В смысле, не живут люди, а кое-кто в этих местах вполне уютно обосновался. Рядом с полуразрушенной церковкой торчит почти не повреждённая, и, почему-то, ярко-зелёная, колокольня, а на самой её верхушке, словно несуразно большой флюгер, устроилось на отдых пернатое чудище.
- И где эшелон? - поинтересовался Сашка, переведя дух. - Не вижу.
- И не увидишь, - ответил Партизан. - Нам на станцию нужно. В тот раз я свободно прошёл, а сейчас вон какая дура на колоколенке расселась! Что делать-то будем?