Когда в лесу объявились невиданные раньше звери, стало понятно - это не Димок спятил, это мир окончательно сошёл с ума. Община, в который раз, оказалась на грани гибели, потому что когтистые и клыкастые уроды не хотели признавать человека вершиной пищевой пирамиды. Опять пригодились таланты Дмитрия; надо сказать, он учился управлять новыми способностями, и теперь стал кем-то вроде шамана. Поговорить с лесом? Можно! Почувствовать лесную тварь, приманить, или, наоборот, отпугнуть? Легко! Надо лишь поставить вокруг общины мысленный барьер, и зверь не сунется. Однако, тяжело без помощников. Шаманское дело трудное - много сил расходуется. Опять же, и поспать иногда нужно. Решил Димок по простоте душевной научить общению с лесом, который он к тому времени стал уважительно величать Миром, соплеменников. Но, как ни старался, толка не было. Димок понимал, что Мир говорит со всеми, да не все хотят услышать. Дети - те хотели. Нужно лишь объяснить и немного направить, дальше - само выходит. А со старшими - никак. Видно, не дадено им... наверное, сам Димок получил дар потому, что, как говорила покойная жена, у него мозги набекрень. Другим не свезло, у них проблем с головой не было.
Димок, а теперь его чаще называли дядей Димой, стал учителем; пусть хотя бы у детей появится шанс приспособиться к этой жизни. А людей становилось всё меньше. Соседние общины вымирали. Кто успел, перебрались под крыло дяди Димы, кто не успел, или не захотел, что ж, такая судьба. Оставалась ещё деревня на юге. Как там сложилось? Похоже, не очень хорошо!
Теперь дядя Дима много чего ведал про ту деревню. Когда он в первый раз, слившись сознанием с Миром, наткнулся на это, его чуть не вывернуло наизнанку от ужаса и отвращения. Нарыв, язва, сочащаяся гноем страха и ненависти - так увиделось дяде Диме. Он отпрянул, убежал без оглядки, и лишь потом сообразил - это и есть та самая, легендарная, деревня. Там очень много людей, и каждый убеждён, что Мир собирается его убить. Этого дядя Дима не понял. Как можно бояться дома, в котором живёшь?
Прошло немного времени, и, кажется, дядя Дима сумел разгадать эту загадку. Похоже, виной всему недоразумение: не Мира боялись те люди, а других людей, тех, что жили в лесу. С ними приходилось биться за место под солнцем: скорее всего, это были бандиты, что изловили странника, от которого в общине узнали о волшебной деревне. Соответственно, и бандиты испытывали к деревенским какие угодно чувства, но не любовь. Для Мира не было разницы, кому предназначалась людская ненависть, она ему не нравилась и заставляла его болеть. Деревня ощущалась, как заноза, инородное тело. Мир хотел растворить это тело в себе, как он сделал это с общиной дяди Димы. Но панцирь страха и ненависти охранял людей, оказалось, такую защиту невозможно пробить. Зато, привлечённые запахом страха, к деревне потянулись лесные создания. Они прогнали бандитов, но сама деревня отчаянно защищалась.
Мир теперь хотел одного - избавиться от этой напасти. Но чужаки выстояли, и на агрессию ответили агрессией, выплеснув на Мир ещё больше страха и ненависти. Тогда Мир оградил чужаков барьерами. Пусть себе живут, они сами утонут в своей злобе, надо только подождать - Миру некуда торопиться. Главное, не допустить, чтобы зараза расползлась за отведённые ей границы.
Дядя Дима ощущал себя частью Мира, и желал того же, чего желает Мир. Он наблюдал за деревней. Иногда кто-то решался выбраться оттуда, тогда нужно было сделать так, чтобы он не приближался к тем местам, где живёт община. В этот раз блокаду прорвала большая группа, никогда прежде такие группы не ходили на север - в сердце Мира. Чужаков следовало прогнать. Кое-что дядя Дима предпринял, но людей остановить не удалось. Можно было бы устроить так, чтобы вся живность в округе набросилась на смельчаков: в конце концов, не дядя Дима пришёл к ним - это они вломились в Мир дяди Димы! Но не любил дядя Дима ненужной крови, её должно быть ровно столько, сколько необходимо для выживания общины - это естественный порядок вещей. Опять же, что делать с любопытством? Хочется узнать, зачем эти люди сюда явились...
* * *
- Парень, а ты мне нравишься, - пробубнил дядя Дима, а я подумал, что собачонка ему тоже нравилась. Вроде бы, даже любил он ту облезлую зверушку. Сильно ей это помогло? Приходится напоминать себе, о том, что я не гость, а пленник, и обычаи здесь, скажем так, странные, надо держать ухо востро. Ну и что же, что, хлебнув вина, дядя Дима принялся говорить о себе и своём племени? Может, и болтает оттого, что знает - никому и ничего мне рассказать не удастся. Ишь, разошёлся, не остановишь! А винцо, точно, заковыристое! Чем больше во мне этой жидкости, тем меньше страха. И даже что-то вроде симпатии к дяде Диме просыпается. А тот ещё и подначивает:
- Ты пей! Оно для пользы. И мозги прочищает, и организм. Если до войны знал бы рецепт, купался бы в деньгах. От него, это, похмелья нет, а только бодрость... до войны-то всякую дрянь пили. Но тогда нужные травки не росли. И, это, растолкуй мне: вы там, в своём Посёлке совсем не умеете говорить с Миром? Тогда понятно мне, откуда в вас столько злобы. Плохо вам и тяжело... у нас такие не выжили, они стали для Мира чужими. И вы чужие. Но гляжу я на тебя, и думаю, что ты после войны родился.
- Да, - ответил я, - после. А какая разница?
- Разница такая, что все, кто родился потом, слышат Мир. И ты должен. Даже если был в те дни ребёнком - тоже должен, а ты говоришь, что не умеешь. У взрослых, это, мозги другие, их новому не научишь, а тебя ещё можно. Совсем ничего не слышишь?
- Ничего. Хотя... дай-ка ещё вина! - сейчас мне хорошо и спокойно, с тех пор, как оказался в лесу, не было мне так хорошо и так спокойно. А, может, вообще никогда не было. Оттого, наверное, и поделился я наболевшим, излил душу. Про льдинку, которая внутри скребёт и про взгляд, что сверлит затылок; про муравьиного льва и его невидимый поводок рассказал.
- Ну, и вот! - заулыбался вождь. - Мир говорит тебе, а ты не слушаешь. Почему?
- Откуда я знаю? Само так получается! - ответил я и подумал, что примерно то же, только по-другому пытался мне втолковать Партизан.
- Мир каждому говорит. Кто-то слышит, кто-то не слышит. Кто слышит - тому хорошо, а кто не хочет слушать - тому плохо... сейчас тебе плохо, а может стать хорошо.
- А как? Я бы попробовал...
- Это, вообще, не трудно. Этому я детей и учу. И тебя могу.
Если честно, про говорящий лес я понял не до конца и не очень сильно в это чудо поверил. На то и дикари, чтобы молиться растениям и болтать с деревьями. Пусть Архип думает, откуда у них взялся такой причудливый выверт сознания, а мне это зачем? Но профессор далеко, а дядя Дима - рядом, вино хлещет. Пока он благодушный, но кто знает, что взбредёт в его вывернутую голову? Захочет, и к кровопивцу отправит - с них, дикарей, станется! Хотя собачку дяде Диме жалко: видно, глубоко внутри он добрый. А раз добрый, может, и мне зла не желает? Что ж, рискнём. Что там нужно? Помолиться особенным образом? У костра попрыгать? Ох, это вино! Испив такого вина, согласишься на любые эксперименты.
Оказалось, ритуалы вовсе не обязательны. Если ты в этом деле новичок, сильно упростит дело шишечка хмель-дурмана. Можно открыть сознание и каким-нибудь другим способом, только это ж уметь надо. Значит, хмель-дурман. Вот и пришлось его попробовать. На вкус - кислятина с горчинкой, разлился по языку холодок, да рот стал переполняться слюной; успевай глотать. Я ждал, когда это начнётся, но ничего не происходило.
- Расслабься, - сказал дядя Дима, - думай ни о чём.
Думать "ни о чём" тяжело, но я постарался. По-первости, совсем не получилось. Но вскоре начались ощущения. Мне как бы стало хорошо, а вроде и не очень. Кто-то деликатно постучал в черепушку, и, не дождавшись приглашения, попробовал в неё залезть. Я захотел прогнать гостя, но долетел голос дяди Димы:
- Не суетись. Я это пришёл, плохо не будет.
Тяжело представить, что дядя Дима теперь внутри меня, ещё труднее в это поверить. Но я представил и поверил. Тогда запруда, кое-как перекрывавшая разум, обрушилась. Она и раньше была хлипкой; тонкими ручейками сквозь неё просачивался страх. Теперь же меня захлестнуло, накрыло с головой и понесло. Я барахтался, подхваченный необоримым ужасом. Ледяной ком вырос, затвердел. Оказалось, не он внутри меня, это я вморожен в него. Я оцепенел, замёрз - ни шевельнуться, ни закричать. "Пропал!" - вертелось в голове. "Помогите!" - бросал я в пустоту отчаянную мысль. "Помогите же!!!" И мне помогли. Одним ударом разбили сковавший меня лёд. Он рассыпался на тысячу мгновенно растаявших осколков. Мне велели: "смотри!".
Я посмотрел, и - нет, не увидел, а почувствовал. Это трудно объяснить - Лес, (не лес, не куча деревьев, выросших в одном месте, как сказал однажды Леший, а Лес!) будто сжался, теперь он внутри меня. А в следующий миг оказалось - это я внутри, а Лес снаружи. А потом мы снова поменялись местами...
От этой круговерти я перестал различать детали. Всё слилось: ни деревьев, ни животных, есть нечто большое, цельное. Не враждебное, не дружелюбное. Не злое, не доброе. Не красивое и не уродливое - сразу не скажешь, какое. Другое! Стоит пожелать, и я сольюсь с этим. Тогда Лес перестанет быть врагом. А кем сделаюсь я? Сумею ли влиться в этот хор, не сфальшивлю ли?
Да, Лес звучит, как хор, всё слаженно, всё друг к другу подогнано, лишь один звук, будто скрип ржавых петель, убивает песню. Можно попытаться не обращать на этот скрежет внимания, но лучше заглушить, стереть и забыть. Серая размазанная клякса - это Посёлок, догадался я. Такими мы видимся Лесу!
Я отпрянул, и вдруг понял. Не соврал дядя Дима - мои друзья живы! Они рядом, и они очень злы!
Вождь резко выдернул меня в реальность. Я трясся, лёжа на земляном полу.
Ай да хмель! Так вот зачем он... Не знаю, что я только что пережил - наркотический глюк, или нечто большее, но я почувствовал, что в теле закипает невиданная мной ранее энергия. Мне необходимо движение, иначе сгорю!
- Сильный ты, - сказал дядя Дима, - Поработать с тобой, много сумеешь. Ты понял, что в Мире все привязаны друг к другу?
- Ага, - кивнул я, - понял. Понял! Кстати, мои друзья скоро будут здесь. Не знаю, откуда я это знаю, но знаю!
Дядя Дима вздохнул:
- Не понимаю, как нашли. Надо было проследить. Не думал, что пойдут без оружия. Лучше бы воротились домой. Зачем им проблемы? Не люблю я, когда у людей проблемы...
- Знаешь, - попросил я, - отпусти меня. Я уговорю их уйти.
И дядя Дима, подумав, отпустил.
Двое идут впереди, кусты им - не кусты, и буреломы - не буреломы. Дорога, которой меня ведут, не сложна, шагается легко. Это не похоже на то, как я ломился за Партизаном сквозь чащобу, сегодня и веточки не царапаются, и колючий куст за штанину не хватает. А в придачу живость в теле необычайная: то ли хмель-дурман так работает, то ли вино бодрит - не забыть узнать рецепт, за одно это мне в Посёлке будет обеспечена всенародная любовь. Привычный страх попытался забраться под черепную коробку, но теперь меня такой ерундой не проймёшь; я откуда-то знаю, что с этим делать. Достаточно помыслить особым образом, мол, не до тебя сейчас, не лезь. Я попробовал - сразу отпустило. Прав дядя Дима: это легко, если знаешь, как.
Минут через тридцать дикари остановились, один сказал:
- Впереди твои люди, - и словно никогда и не было моих попутчиков, примерещились.
Я услышал хруст ветки неподалёку, и пошёл на звук.
- Эй, - неуверенно позвал я. - Вы там? Привет.
Ответом - настороженная тишина. Затем, откуда-то слева прошелестел тихий голос Лешего:
- Ты что ль, Олег?
- А вот сейчас проверим, какой такой Олег, - донеслось из кустов, что росли по правую от меня руку, ворчание Партизана. - А ну, стой, где стоишь, и не балуй. Не то пуль в живот напихаю.
- Да он это, кто же ещё? - проговорил Леший.
- Мало ли? Вы пока затаитесь, если что.
Я застыл, подняв руки, только улыбка сама собой нарисовалась. Оказывается, соскучился я по этим людям: хоть, и злые они, как сказал дядя Дима, зато свои, привычные.
- Молодец, так и стой, и не вздумай дёргаться, - послышался голос Партизана. - Дай я тебя получше разгляжу.
Лесник вышел из кустов, сам недовольный, лицо хмурое, "макаров" нацелен мне в живот. Обошёл Партизан вокруг, осмотрел с головы до ног; хоть брови насуплены, а под бородой ухмылка спряталась.
- Кажись, и вправду ты, - сделал вывод лесник, но пистолет не опустил.
- А кто ж ещё? - спросил я.
- Да мало ли... ходют тут всякие, а потом вещи пропадают! Что живой - хорошо... - ответил Партизан, и обнял меня. Крепко облапил, аж дух перехватило. Для остальных это послужило сигналом, тоже выбрались из кустов. У Савки даже слеза навернулась - лишь бы, вслед за Партизаном, обниматься не полез. Ну, ладно, обними разочек, бугай здоровущий, только лобызаться не вздумай! Не надо, говорю!
- Дык, я ж знал: этот везунчик вывернется, - заявил Леший. - Ничего таким не делается.
- Хватит, - сказал Сашка. - Пусть объяснит, что за ерунда здесь творится.
Я коротко, но, вроде бы, не опустив важных подробностей, рассказал, что со мной приключилось. Ребята и задумались.
- Ты что, удрал от них? - недоверчиво спросил Партизан.
- Нет, - ответил я, - то есть, не совсем. Вернее, совсем нет. Двое неподалёку прячутся.
Все напряглись, глаза подозрительно вглядываются в лесную зелень, пытаясь увидеть, что скрывают кусты и деревья. Оружие, у кого какое есть, готово к бою. Лишь у Партизана Сашкин пистолет, другие вооружились, кто ножом, а кто и дубинкой - чем не дикари?
- Ребята, - сказал я, - вы только первыми не начинайте, ладно? Тогда вас не тронут. Дядя Дима всех зовёт в гости. Поговорить ему с вами хочется.
- Ага, - сказал Сашка, - мы похожи на идиотов?
- Хотели бы нас прибить, всех бы давно прибили. Там, на ночлеге, - возразил Архип.
- Ты хоть и профессор, а дурак, - обозлился Сашка. - Тогда им тащить бы нас пришлось, а может, и вовсе их кровопивец лежалую мертвечинку не любит? Хочешь своими ногами к нему придти? Свеженький и готовый к употреблению! То-то они обрадуются!
- А если мы не пойдём? - поинтересовался Партизан.
- Не сильно дядя Дима и рассчитывает. А всё же я их детишек спас, не хочет вождь за добро платить злом. Он сказал, что если мы повернём домой, или даже к эшелону, мешать нам не станут. Только проследят, чтобы мы к ним с оружием не заходили. А если хотим забрать свои вещи, тогда зайти придётся.
- Что, и автоматы вернут? - не поверил Партизан.
- Не знаю, - честно сказал я. - Они, вообще-то, странные. Как будто, не злые, только иногда жуть нагоняют почище лесных тварей. Доверять я бы не стал, а ссориться с ними ещё хуже, потому что навредить у них способы найдутся. Это же неспроста щуки проход закрыли. Это дядя Дима нас к себе не пускал. И волколаки напали не сами по себе.
- Эх, дошло до него, - захихикал Леший. - И так все знают, что здесь ничего само по себе не происходит. Может, прохвессор не знает, но и он скоро догадается.
- Ладно, эти индейцы, они хоть покормят? - спросил Партизан. - Что-то я от переживаний проголодался.
- Ага, - успокоил я лесников, - скорее всего, накормят. А ещё напоят. У них такое вино! вам, ребята, и не снилось.
- А чо ты раньше-то молчал? - обрадовался Леший.
- Эй, - заупрямился Сашка, - Бросайте дурить. Это они не нас накормят, это они нами кровопивца накормят. Пошли к эшелону, а напьёмся после.
- Опять ты за своё, - ответил Партизан, - успокойся. Всё тебе будет. Олежка сам вернулся, теперь надо бы оружие вернуть. Мы так и так за ним шли.
- Ладно, не переживай. Всё будет хорошо, - успокоил я Сашку, хотя у самого уверенность в добром к нам отношении чужаков улетучивалась вместе с винными парами. И чем дальше, тем больше я сомневался. Но тут из-за деревьев появились мои проводники. Я-то привык, а остальные с непривычки слегка опешили.