«Доблестнымъ предкамъ 1-я Его Величества батарея Гвардейской Конно-Артиллерiйской бригады 26 августа 1912 г.»
«Это же…»
Словно пелена упала с глаз лейтенанта. Это же то самое Бородинское поле! Один из памятников павшим тут без малого сто тридцать лет назад воинам!
Да, он знал, что это где-то здесь. Постоянно мелькали знакомые еще по школьному учебнику истории названия «Шевардино», «Семёновское»… Только не вязалось как-то название железнодорожной станции Бородино с тем самым, знаменитым. Мало ли, может назвали в честь знаменитого сражения…
Лейтенант выдернул из сумки карту. Всё точно. Вот Утицкий лес маячит за полосой тумана, вот станция Бородино. Они вышли точно к тому месту, где было приказано оборудовать минометную позицию. Вот только в голове не укладывалось: то самое Бородино, которое «скажи-ка, дядя, ведь недаром…», славное, но очень далекое прошлое и мозглые октябрьские дни, кровавая каша боя, грохот взрывов и свистящие вокруг осколки, вой пикирующих, кажется, прямо тебе на голову «юнкерсов»… Две разные жизни, две эпохи, никак не желающие сливаться воедино.
— Это что за столбы такие? — поинтересовался егоза-Савосин, тыча куда-то вбок, и Сергей различил в стороне еще один обелиск, еще недавно скрытый пеленой: туман рассеивался.
— Это памятники, — устало пробормотал лейтенант, присаживаясь к крошечному костерку, который успели уже развести бойцы непонятно из чего, и протягивая к живительному светлячку озябшие ладони. — Тут наши полегли…
— В гражданскую?
— В отечественную.
— Какую еще отечественную? Отечественная сейчас идет.
— Одна тысяча восемьсот двенадцатого года.
— Это при царе, значит, — присвистнул Савосин. — Давно-о-о…
— Почти сто тридцать лет назад.
— А что же… — начал было словоохотливый боец, но командир уже поднялся на ноги.
— Хватит отдыхать, — бросил он. — Пора окапываться…
«Нет, хреновый из меня все-таки командир, — думал он, указывая бойцам места основной и запасных позиций, блиндажа, индивидуальных ячеек на случай обстрела или бомбежки и всего прочего, положенного по уставу. — Язык надо за зубами держать, тютя».
А всё из-за того, что, лежа в окопе, бок о бок с Савосиным под ураганным огнем немцев, рассказал тому о своем беспризорном прошлом, о детстве, проведенном в подмосковной детской коммуне… Ну надо же было чем-то заглушить вполне естественный для человека ужас перед бездушным металлом, собирающим вокруг свою смертную жатву. Как-то не думалось о субординации, когда кругом рвались снаряды и в любой момент оба могли разлететься кровавыми ошметками. И выяснилось, что Савосин — тоже сирота, детдомовский. И вот теперь проникся к командиру едва ли не братскими чувствами, а это для командира — не лучший вариант…
Дождь прекратился, и чуть-чуть развиднелось. Памятники вырисовывались теперь четко, за ними синела гребенка облетевшего леса… И сотни бойцов вокруг, без устали вгрызающиеся в землю, готовя для фрицев еще одну преграду на пути к Москве.
— Товарищ лейтенант!
— Что там, Нечипорук? — оторвался Сергей от карты.
Старшина был самым опытным из всех оставшихся: прошел Финскую, гордо носил на гимнастерке медаль (пусть и «XX лет РККА», но тоже единственную на весь взвод), да по возрасту был старше всех — разменял четвертый десяток лет. Так что если он отрывал командира от дела, то повод был серьезен.
— Смотрите, — старшина заляпанной грязью лопаткой вывалил на свежий бруствер нечто округлое. — Кажись, черепушка…
Лейтенант присел на корточки и осторожно перевернул веточкой облепленный грязью предмет — армейская служба приучила его осторожно обращаться с незнакомыми предметами. Пласт понизанной корнями сырой земли легко отвалился от гладкой кости, и на вздрогнувшего от неожиданности Сергея глянул пустыми глазницами человеческий череп. Поневоле вздрогнешь, когда в глаза тебе заглядывает сама Смерть.
— Тут еще есть, — деловито сообщил старшина.
— И у меня тоже, — откликнулся Савосин, копавший вместе с младшим сержантом Конакбаевым.
— И у меня…
— На погост мы, похоже наткнулись, товарищ лейтенант, — покачал головой Нечипорук. — Нельзя здесь рыть. Не по-людски это…
— Это не погост, — покачал головой Сергей. — Это братская могила. Вряд ли наши — наши там лежат, — кивнул он в сторону памятников. — Скорее всего, французы… Только что это меняет?
Он решительно поднялся на ноги.
— Кости на место и закопать. Меняем диспозицию.
Но сменить диспозицию не удалось: наперерез навьюченным так и не собранными минометами и прочим снаряжением бойцам кинулся незнакомый офицер.
— Стоять! Куда! Кто приказал?
— Я приказал, товарищ капитан, — разглядел под распахнутым воротником ватника четыре полевых защитного цвета «кубаря» Сергей.
— Чего? Стоять! — Капитан с перекошенным лицом, схватился за кобуру. — Расстреляю на месте, дезертиры!
— Контуженый, что ли?.. — прошелестело на грани слышимости среди сбившихся в кучку бойцов. — Такой может…
— Нельзя там копать, — попытался объяснить лейтенант, но «контуженый» уже совал ему под нос свой «ТТ». — Могила там…
— В расход! — хрипел, не слушая его, капитан. — По закону военного времени!..
— Товарищ лейтенант! — лихо козырнул Нечипорук, поняв, что сейчас может случиться непоправимое. — Разрешите обратиться к товарищу капитану!
«Вот что значит опыт, — с завистью слушал Сергей четкий, немногословный рапорт подчиненного. — А я… что я? Тютя и есть… гражданский…»
— Ладно, лейтенант, — удовлетворившись объяснениями старшины, буркнул капитан, пряча пистолет в кобуру. — Погорячился я…
* * *
Окопались на новом месте. Правда, в земле то и дело попадались старинные окислившиеся пули размером в добрую вишню, а Савосин едва не сломал лопатку, наткнувшись на проржавевшее пушечное ядро размером с два мужских кулака, но костей и черепов больше не было. А часа через два нещадно буксовавшая в раскисшей земле «полуторка» подвезла боеприпасы и два неразговорчивых тыловика за сорок сгрузили два десятка ящиков с 82-миллиметровыми минами.
— Капитан еще два миномета обещал, — попытался остановить их лейтенант. — И людей.
— Нету людей, — буркнул пожилой старшина, усаживаясь в кабину. — Все при деле. Трогай, — толкнул он плечом водителя. — Нам еще полкузова развезти надо…
— Не будет подкрепления, — повернулся Сергей к бойцам, когда грузовик, взревывая и брызжа грязью из-под колес, отъехал. — Придется обойтись так… Что с тобой, Савосин?
— Воздух!!! — заорал боец, тыча куда-то за спину командира, и сиганул в свежеотрытый окоп.
— Во-о-о-оздух!.. — уже эхом неслось со всех сторон.
Лежа на дне окопа, лейтенант, до хруста стиснув зубы, смотрел на растянутую букву «W», стремительно растущую в размерах, — «юнкерс» пикировал, казалось, точно на него.
«Господи, пронеси! — молил он — комсомолец и атеист. — Пронеси, господи! Ну что тебе стоит?..»
От пикировщика отделилась крошечная точка, и вжавшийся в грязь человек знал, что это означает. Слышал от бывалых людей.
Бомба падала точно ему на голову, и он видел ее, как говорится, анфас.
«Господи, пронеси…»
Взрыва он не услышал…
* * *
— Товарищ лейтенант! Товарищ лейтенант!..
Лейтенант рывком сел и потряс головой, отгоняя привидевшийся кошмар.
«Приснится же такое!»
— Товарищ лейтенант!
— Ну чего тебе, Савосин? — вздохнул Сергей.
«Нет, придется, наверное, избавляться от этого детдомовца…»
— Товарищ лейтенант!..
— Савосин, не нервируй меня.
— Да вы по сторонам поглядите, товарищ лейтенант, — боец едва не плакал.
— Ну, что тут у тебя? Что я вокруг не видел…
Он оглянулся, и слова застряли у него в гортани…
Кругом царило лето!
Над окопом, в котором он лежал, склонялись деревья, покрытые зеленой листвой, в их кронах шелестел теплый ветерок, а сквозь ветви просвечивало голубое небо. Где-то далеко, совсем не страшно рокотал гром. В октябре такого просто не могло быть!
Лейтенант пощупал вокруг: всё та же стылая грязь, мокрый грязный ватник… Здесь, в окопе не изменилось ничего, а наверху… Он присмотрелся: вряд ли лето, скорее — ранняя осень. Вон и в кронах берез уже светятся кое-где желтые листочки… Но не октябрь!
— Савосин, ты тоже это видишь?
— Так точно, товарищ лейтенант, — боец протянул командиру веточку с несколькими зелеными листочками. — Сперва подумал: блазнится мне, ан нет…
От волнения в говоре солдата прорезались деревенские нотки, которые он раньше тщательно скрывал, «кося под городского».
— Подожди, — Колошин отстранил руку бойца, оперся ладонями о край окопа и легко выпрыгнул из него.
Небольшая полянка поперечником в два с половиной десятка метров была окружена березами, сквозь которые с одной стороны виднелось неубранное пшеничное поле. Странная это была полянка — круглая, будто очерченная по циркулю, покрытая бурой травой и разрытой землей, перемешанными подошвами в липкую кашу. Но в шаге от березок грязь резко сменялась по-летнему густой сочной травой.
— Мы с ума сошли? — робко спросил Савосин. — Так ведь не бывает, да?
И столько в его голосе слышалось уверенности, что старший — он, Сергей — всё объяснит, всё расставит по полочкам, что командир разом простил ему все прошлые прегрешения.
— Сам не понимаю, — пробормотал он, обходя поляну по кругу.
Один из капониров, на дне которого был установлен миномет, пришелся как раз на границу «ведьминого круга», как сразу окрестил Колошин их клочок военной осени, перенесенный в мирное лето. Край неровного куба вынутой земли тоже был срезан, как по линейке и если три остальных стенки сочились мутной влагой, то этот был сух и пестрел белыми «горошинами». Только спрыгнув в окоп и потрогав стенку пальцами, лейтенант понял, что это такое — обрезанные, словно гигантской бритвой древесные корни. Точно так же был срезан самый краешек минометной плиты — в гладкий срез, наверное, можно было смотреться, как в зеркало…
— Чудеса… — ахнул Савосин, присев на корточки на бруствере. — А если бы человек?..
— Если бы, если бы, — огрызнулся Сергей, — то во рту росли б грибы. То же самое было бы с человеком. Где, кстати, остальные наши? — спохватился он.
— Не знаю, — развел руками боец. — Кроме вас никого тут больше не видел.
— Так искать нужно!..
Еще двое — старшина Нечипорук и сержант Конакбаев — обнаружились в недостроенном блиндаже, под грудой глины — обвалившейся стенкой. Слава богу, оба оказались живы, только оглушены и долго не могли поверить, что они еще на этом свете, а не на том. Остальные бойцы исчезли вместе с канувшей в небытие военной осенью. И составленными в пирамиду винтовками. Так что из оружия у минометчиков остался табельный наган Сергея и два миномета. Нечипорук долго жался, но всё же достал из своего вещмешка аккуратно завернутый в свежие портянки трофейный немецкий парабеллум. Правда, патронов к нему, равно как и к револьверу, было — кот наплакал. Зато мин оказалось завались — штабель ящиков с ними возвышался чуть ли не в центре поляны.
И еще выяснилось, что продуктов у четырех «робинзонов» — в обрез. «Сидора» Савосина и Конакбаева остались «на той стороне» и были недосягаемы, так же, как и полевая кухня. Так что банка тушенки, немного сухарей и початая плитка шоколада, отыскавшаяся в вещмешке лейтенанта, да полфляжки спирта — всё, чем они располагали. Ежу было понятно, что, пользуясь неопытностью командира, бойцы, в нарушение устава, почем зря подъедали НЗ. Но после драки кулаками не машут.
— Там за лесом жилье какое-то, и дымком оттуда тянет. И пшеница опять же просто так не растет где ни попадя. На разведку идти надо, — глубокомысленно заметил старшина Нечипорук, ковыряя в зубах длинной щепкой: банка тушенки на четыре молодых здоровых желудка скорее раздразнила аппетит, чем насытила. — Ну и насчет харчишек заодно… Вы как считаете, товарищ лейтенант? — спохватился он.
— Грибы можно собирать, — вставил слово Конакбаев. — Осень… У нас в Казахстане…
— Ну откуда у вас в Казахстане грибы! — взвился Савосин. — У вас там степь сплошная.
— Обижаешь, — возразил казах. — У нас и леса хватает…
— Прекратить спор, — Сергей отставил пустую банку. — Кто пойдет на разведку?
— Я могу, я! — Савосин даже руку поднял, как в школе. — Только парабеллум дайте. Или наган на крайний случай.