Теперь я был готов согласиться с тем, что популярный врач, практикующий в нескольких милях отсюда, – не более чем шарлатан-недоучка.
– Я дал Алисе настой из ягод боярышника и яда болотной лягушки. Это снотворное и успокоительное. Бедняжка проспит до самого утра. Дай бог, завтра она забудет хотя бы половину из пережитых кошмаров.
Имей я подобную привычку, в этот момент я крепко пожал бы мудрецу руку. Не то чтобы недолюбливал Алису Шталь, но ее компании на сегодня для меня было вполне достаточно.
– Рана не опасная, – продолжал Иль-Закир, осматривая Франсуаз. – Погодите минуту. Я приготовлю мазь из мозга северного динозавра.
– Вот видишь, Френки, – заметил я. – Ничего страшного не произошло. А ты жаловалась всю дорогу.
Девушка бросила на меня злобный взгляд, но мое внимание уже привлекло нечто новое. Оно стояло возле высокого окна, которое когда-то, без сомнения, заполнял бордово-алый витраж с эмблемами некромантов, а теперь закрывало простое стекло.
Маленькие бронзовые статуэтки, каждая размером с ладонь. Одни из них изображали животных, другие – богов, третьи – людей. Все они были выполнены в одном стиле. Каждая фигурка была подчеркнуто толстой, а широкие губы существ расплывались в самодовольных улыбках.
– Пенаты, – пробормотал я. – Боги домашнего очага. Уверен, при некромантах здесь не было ничего подобного. Иль 3акир поставил их сам… Очень интересно.
– А мне интересно, как у меня зубы целы остались, – процедила Френки.
Фигурки стояли одна на одной, образуя нечто, наподобие сложной пирамиды. Венчали ее сразу четыре изображения, а у подножия толпилось около двадцати.
– Теперь слушай, – негромко произнес я.
Иль-Закир, отошедший в сторону, раздавливал что-то в большой серебряной чаше и расслышать меня не мог.
– Видишь вон ту статуэтку, что изображает двухголового монаха?
– Да.
– Ты должна говорить: «Да, мой господин». Нудя ладно. Когда мудрец станет накладывать тебе мазь, или что он там готовит, сделай вид, что тебе щекотно.
– Я притворюсь, будто у меня глубокий оргазм. Дальше.
– Сделай ногой движение – как бы непроизвольно. Сдвинь монаха на пару дюймов – неважно, в какую сторону. Остальное предоставь мне.
Девушка задумалась так глубоко, что я испугался – не придется ли мне вызывать делосского водолаза.
– Но ведь тогда все рухнет на фиг, Майкл. Фигурки ничем не склеены.
Я успокаивающе положил ей руку на плечо.
– Доверься мне.
– Все готово, – произнес мудрец Иль-Закир, подходя к нам.
В правой руке он держал чашу, источавшую нежный аромат сапфировых роз. Я плохо знаком с анатомией рептилий, но сомневался, что именно так должен пахнуть мозг северного динозавра.
Но ведь Иль-Закир как-никак был мудрецом и, видя перед собой прекрасную девушку, не стал бы обмазывать ее чем-нибудь гадким.
Слава богу, я не мудрец.
– К слову сказать, удар этот был довольно опасный, – продолжал он, нанося мазь осторожными, мягкими движениями. – Странно, что его нанесли лишь в сотую долю силы. Он должен был раскрошить вам челюсть, пройти череп насквозь и поразить мозг.
– Так не бывает, – фыркнула девушка.
– Поверьте мне.
Пальцы у Иль-Закира были длинные, тонкие, но в то же время загрубевшие, покрытые слоем мельчайших рубцов. Им не раз приходилось иметь дело с опасными алхимическими реагентами, как и с зубами маленьких, но ядовитых тварей.
– Мало кто верит в возможность такого удара, пока не испытает его на себе. Однажды мне приходилось видеть…
– Ой!
Франсуаз дернулась, словно кто-то фривольно щипнул ее за задницу. Совсем не то, о чем я ее просил, но ничего.
Носок ее правого сапожка врезался прямо в голову толстого божка.
Пару мгновений ничего не происходило.
– … Двоих людей, убитых таким же способом. Их глаза…
Со звоном, который издает разве что тележка жестянщика, бронзовые статуэтки раскатились во все стороны, пребольно ударив при этом Франсуаз по стройным ножкам.
Я предусмотрительно стоял в стороне.
– Нет! – в ужасе закричал Иль-Закир. – Мои пенаты. Покровители этого дома.
Колени мудреца подогнулись, как если бы он собирался пасть ниц. Трясущиеся руки простерлись вперед, а рот распахнулся так широко, что в нем вполне мог бы уместиться небольшой глобус.
– Френки! – строго воскликнул я. – Растяпа. Что же ты натворила?
Обычно Франсуаз так же быстра на язык, как и на расправу. Но на сей раз ее сбили с толку и звон падающих статуэток, и увесистые удары по ногам.
– Разве тебе не известно, – сказал я, – как важны для хозяина дома эти бронзовые изваяния? Они охраняют его очаг от всяческих напастей…
Разумеется, будь это правдой, пенаты не позволили бы Франсуаз к себе приблизиться; поэтому я не стал заострять на этом внимания.
– Если пирамидку немедленно не восстановить, – продолжал я, – тысячи и тысячи бед обрушатся на головы домочадцев.
Учитывая, какой интерес вызывал Иль-Закир у Гильдии некромантов и у прислужников эмира, можно было не сомневаться – рассыпь хоть тысячу пирамидок, хуже ему уже не станет.
– Тысяча извинений, мистер Закир, – обратился я к мудрецу. – Франсуаз такая неловкая. Говорят, ее даже выгнали из начальной школы за то, что она случайно прибила преподавателя указкой. Уверяю вас, она сейчас же все исправит.
– Я? – девушка поперхнулась. – А разве не будет лучше, если пирамиду соберет тот, кто выстроил ее в первый раз?
Франсуаз – мастерица во многих областях, но только не в строительстве.
– Лучше не будет. – мрачно отрезал я. – Исправить нанесенный вред должен тот, кто его нанес. При этом в помещении не должно находиться более никого, чтобы избежать соблазна помочь провинившемуся действием или советом. Я прав, господин Закир?
– Вы совершенно правы.
Мудрец окидывал Франсуаз оценивающим взглядом. Ему хотелось понять, можно ли доверить девушке столь ответственное поручение. Затем он вздохнул с глубокой печалью.
– Хорошо же, – произнес он. – Я принесу сакральные щипцы, с помощью которых вы сможете вернуть статуэтки на место.
– Он охнул, как человек на диете, при виде пирожного, – пробормотала Франсуаз, массируя ушибленные ножки.
– Уверяю тебя, к твоим прелестям это не имело ни малейшего отношения. Иль-Закир понял, что после тебя ему все предстоит переделывать. К счастью, ритуал этого не запрещает. Иначе…
Мудрец снова приблизился к нам. Взяв руку девушки в свою, он вложил ей в пальцы щипцы и показал, с какой осторожностью надо приподнимать бронзовые статуэтки.
– Вашими ногами мы займемся позже, – мстительно добавил Закир, бросая взгляд на синяки и ссадины, которыми покрылись ножки моей партнерши. – Когда вы закончите.
Взгляд Франсуаз не излучал рождественского настроения, когда она принялась собирать разбежавшихся толстячков. Однако, поскольку до Рождества еще оставалось месяцев шесть, я не нашел в этом ничего странного.
Иль-Закир подошел к двери и замешкался, глядя на меня.
При других обстоятельствах он, без сомнения, давно выпроводил бы случайных гостей. Однако оставаться в комнате я не мог, чтобы не нарушить ритуала, позволить же мне расхаживать по его дому без присмотра Иль-Закир тоже не собирался.
Мудрец сделал то единственное, что могло прийти в голову человеку, который всю свою жизнь посвятил занятиям наукой, механикой и алхимией.
– Не хотите ли взглянуть на некоторые из моих изобретений? – спросил он.
В голосе его прозвучала неуверенность. Мне показалось даже, он будет рад, если я откажусь.
Очевидно, мудрецу нечасто приходилось делать кому-нибудь подобные предложения. Наверное, где-то, в глубине своей пропахшей алхимическими реактивами души, у Иль-Закира по-прежнему сохранилось одно отвратительное чувство.
Подобное ощущение знакомо каждому, кто вкладывает в свою работу всего себя, но делает это на чужие деньги. Долгие годы мудрец черпал знания из огромного мира, что окружал его, – и золото из несметной казны Гильдии некромантов.
Мне было хорошо известно, что эти времена давно позади. Одни изобретения Иль-Закира были блестящими; вторые – удивительными; третьи – безумными. Но главное – их с избытком хватало на то, чтобы теперь мудрец мог обеспечить и себя, и свои новые исследования.
Однако мерзкое чувство, поселившееся однажды в его душе, не исчезло. Все злое, что опадает в наши сердца с черных крон скорби, остается там навсегда. И теперь, показывая кому-то свои изобретения, Иль-Закир не мог освободиться от ощущения, что вновь отчитывается о своей работе перед строгими дознавателями, ведавшими казной Гильдии некромантов.
Я знаю, как это бывает, когда, в глубине непроглядной ночи мне снится, что война в Лернее все еще продолжается и Высокий Совет снова отправляет меня туда. И хотя я знаю, что эта кампания давно позади и мир вновь воцарился и среди туманных болот Лернея, и в странах, которые оказались втянуты в эту мясорубку, мир в мою душу так и не может прийти.
Я следовал за своим провожатым молча и этим! наверное, очень его порадовал. За нашими спинами раздавались звон бронзы и сосредоточенное пыхтение Френки.
11
Зала, в которой мы оказались, полностью отвечала духу педанта-холостяка. На мгновение мне стало стыдно за то, в какое неудобное положение я поставил Франсуаз пару минут назад. Оглядывая холодные стены и столы зачарованного дерева, я не мог отделаться от мысли, что, не встреться я с демонессой и не продай ей свою душу, моя жизнь сейчас мало бы отличалась от той, которую вел Абдулла Иль-Закир, мудрец из города Маназира.
Подобная мысль мне не понравилась, и я поскорее прогнал ее. А подумав о том, как Френки сейчас старается над разрушенной пирамидкой, еще и злорадно поулыбался.
– Все это я придумал сам, – произнес Иль-Закир, обводя комнату рукой.
Тонкие пальцы мудреца, изогнутые в форме чаши, словно вырастали из широкого рукава одеяния.
Здесь не было ничего лишнего. Простой, уверенный в себе практицизм. Его обычно называют суровым, но это неверно. Скорее его следует назвать «грустным», и это печаль одиночества.
– Взгляните сюда.
Закир подвел меня к одному из широких столов. В уголках его глубоких глаз появилась веселая, озорная искорка, усы немного раздвинулись.
– Конечно же, это простой пустячок. Я разработал механизм в качестве своей дипломной работы, когда учился механике у гномов. Моим наставником был Джиованни Браманте – вы знали его?
– Да. В моей коллекции древностей есть несколько его работ. Недостает, впрочем, только одной – шагающего дерева, выточенного из черепа саламандры.
Иль-Закир снова улыбнулся.
– Боюсь, вы так и не сможете ее найти. Мэтр Браманте сломал эту безделушку прямо на глазах у своих учеников, среди которых был и я.
– Сломал? Отчего же?
– Не просто разбил, а еще долго топтал ногами. Не знаю, правда, почему он так поступил. Причуда талантливого человека, наверное, – другого объяснения я не вижу. Впрочем, и не ищу…
Он снова обратился к тому, что лежало на деревянном столе.
– Как я уже сказал, это была всего лишь дипломная работа. Своего рода аттестат зрелости юного механика. Но скажу без чрезмерной скромности, мистер Амбрустер, этим прибором до сих пор пользуются во многих странах мира… В ста девяноста трех, если быть точным и считать горные кантоны.
– И что же это?
Лицо Иль-Закира просияло.
Неприятные мысли, которые совсем недавно скреблись в его душу, теперь рассеялись полностью. Мудрец был горд и счастлив рассказать кому-нибудь о своих изобретениях.
И вновь я вспомнил о Френки.
Таковы великая слабость и великая опасность, подстерегающие всех тех, кто предпочел жить в одиночестве. Их дни проходят в неторопливом разговоре с самим собой; но стоит им заполучить живого собеседника, как они слишком быстро теряют за собой контроль. Трогательно беспечно.
– Это усовершенствованная дыба, мистер Амбрустер. Орудие для четвертования. С ее помощью вы можете отсечь приговоренному голову, руки, ноги, хвост, половые органы – разумеется, если таковые у него или нее есть.
Тонкие пальцы мудреца прошлись над начищенными до блеска рычагами.
– С любой скоростью и интервалами, а главное – в любом порядке. С помощью этих шарниров вы можете настраивать механизм так, чтобы он подходил существу любого размера. От халфлинга до огра. Не правда ли, занятное изобретение?
– Вы правы! – не стал я кривить душой. – Знаете ли, мистер Закир. Мне немного неловко заводить разговор об этом. Может показаться, что мне хочется похвастаться своими успехами – ну, единственно из чувства соперничества. Уверяю вас, это совсем не так. Однако же это ваше изобретение напомнило мне теорию, которую я разрабатывал в бытность свою аспирантом.
– Конечно же, – отвечал Закир. – Очень любопытно было бы послушать.
– Раз так… – Я постарался не проявлять чересчур много скромности, ибо излишняя скромность – это лишь еще один вид навязчивости. – Я искал способ искоренить человеческие пороки. Конечно, сейчас, когда я повзрослел, подобная затея не может не показаться ребячеством. Но тогда…
– В молодости все мы склонны к мечтам, – произнес Иль-Закир и снова улыбнулся.
Мне показалось, что он сказал гораздо больше, чем произнесли его губы.
Слушая меня, мудрец думал о том, что некоторые из нас – самые отважные – продолжают сохранять верность своим мечтам даже после того, как растает, маленькими каплями росы, прячущее нас до поры от мира облако детства.
Я знал, что человек может остаться верен мечте всю свою жизнь. Знал и другое. Мечта обязательно его предаст.
– Однако вы говорили о своей теории, – напомнил мне Иль-Закир. – В чем она заключалась?
– Я полагал, что нашел верный способ раз и навсегда освободить человечество от греховности. Исходил я из того, что первые злые помыслы появляются у ребенка примерно в десять лет.
Иль-Закир хотел было возразить, что это достав точно спорное утверждение. Однако он промолчал из профессиональной тактичности.
– Поэтому, – развивал я свою тему, – я заключил, что решение проблемы достаточно просто. Тогда в мире не останется ни зла, ни пороков, ни преступлений. Для этого каждый ребенок по достижению им десяти лет должен быть немедленно умерщвлен.
Мудрец посмотрел на меня так, словно его здесь не было. Только развешенный в воздухе портрет. Так бывает с людьми, которые не знают, как себя вести.
Некоторое время он ждал, что я обращу все в шутку.
Я рассматривал приспособление, установленном наследующем столе.
– В таком случае человечество скоро исчезнет, – вымолвил наконец Иль-Закир.
– Вот именно! – я просиял. – Рад, что вы сразу ухватили суть моего метода. К сожалению, никто из властей не захотел воплотить его в жизнь… Впрочем, это неудивительно. Для бюрократа ценность имеет только он, бюрократ, а идеи других для него просто не существуют – даже идеи блестящие. Для чего служит этот механизм?
Иль-Закир все еще не успел прийти в себя после моих слов, поэтому отвечал почти механически:
– Для извлечения свежего мозга из живого гнома, как вы знаете, такие мозги используют для окраски тканей и в парфюмерии. Разработал его почти что ради забавы, в свободное время, пока изучал философию. Но, как ни странно, прибор получил широкое применение в легкой промышленности… Странное дело, мистер Амбрустер, кажется, если изобрел нечто сам, значит, оно твое; но идеи и вещи сразу же начинают жить самостоятельной жизнью. Иногда даже более интересной, чем сами люди… Давайте перейдем сюда.
Мы подошли к ряду столов, на которых, в виде макетов, были воплощены в жизнь замыслы Иль-Закира в области градостроительства. Мосты, обзорные башни и акведуки, гигантские комплексы, где зоосад объединялся с гладиаторскими аренами и рынками для рабов, водонапорные башни – и рядом с каждой моделью возвышалась табличка, каллиграфическими буквами сообщавшая, где, в каких городах и странах были использованы те или иные изобретения мудреца.