– Ну, ну… – сказал Зеленцов.– Это всего только я. А это Иван.
Оба приятеля встали:
– Игорь!
– Григорий!
Каждый – на голову выше Басова. Славе вдруг показалось забавным, что единственная их надежда – этот малыш.
– Рассказывайте, бойцы! – велел Зеленцов, усаживаясь на маты.
Для Халика и Магида Слава – авторитет, первое лицо после сэнсэя. Тем более теперь… Тем более показная уверенность Зеленцова внушала надежду.
Начал Магид. Потому что Халик провалялся на полу еще минут двадцать после бегства Зеленцова.
Воспоминания у Магида оказались премерзкими. Шайтан плясал, заваленные черные выли, а все прочие беспомощно стояли вокруг.
– Все вижу, все слышу, все чувствую – и даже мизинцем не шевельнуть! Думал, блин, никогда не кончится… А когда те трое перестали выть и дергаться, этот схватил четвертого, того, что Олег вырубил,– тот еще живой был, прямо зубами в горло вцепился и задушил, как лиса курицу. Задушил, швырнул на пол и – ко мне. Я думал – все. Кранты. Нет, только в глаза заглянул. А у самого зенки красные, даже не красные, а как бы сплошной огонь. И полыхает. А потом как стрельнуло – прямо по мозгам, и я как провалился куда-то…
– Точно! – вставил Халик.– И у меня то же!
Глаза у обоих парней стали непривычно испуганными.
– Дальше! – потребовал Слава.
– Дальше менты появились. К этому только сунулись – и в ступор.
– Ага,– поддержал Халик.– Ввалились, бойкие такие, наглые: «Кто стрелял, мать вашу?» Этот зыркнул – и криздец. Как роботы. Черных забрали и уехали. Нас как будто и не существует.
– Дальше!
– А что дальше? Этот взял Олега, и они ушли. Как ушли, так и нас отпустило. Только говорить мы ни о чем не могли.
– Могли,– уточнил Игорь,– но, знаешь, не хотелось. Сразу и разошлись. А я потом часа через два вернулся, вижу – Гришка на лавочке сидит.
– Да,– подтвердил Магид.– Сначала я пришел. Ну, посидели немного, а потом Игорь говорит: «Пойдем в зал», ну мы и пошли. Вот оно как. Что скажешь?
– Что? – Зеленцов повернулся к Басову, дав понять, кто тут главный.
Иван молчал. Глядел искоса, рассеянно. Слава знал такой взгляд. И Магид с Халиком тоже знали. Не знали только, что отслеживает Басов. Минуты три прошло в молчании, потом Иван спросил:
– Олег – ваш сэнсэй?
– Да.
– Грамотно,– пробормотал Иван.– Сначала подавил эгрегор…
– Кого? – одновременно спросили Халик и Магид.
– Это я – себе,– Басов мельком взглянул на Зеленцова и тронул пальцем угол правого глаза: «Внимание. Держи правого».
«Ни хрена себе!» – подумал Слава.
Правым был Халик.
– А кто знает,– подчеркнуто равнодушно спросил Иван,– кто знает, где живет ваш сэнсэй?
Зеленцов мгновенно ощутил в воздухе запах опасности. Игорь с Гришкой тут же напряглись. И молчали.
– Я знаю,– сказал Слава.– А что?
– Не надо туда ходить! – крикнул Халик странным привизгивающим голосом.
– Почему? – Иван безмятежно смотрел на него прозрачными серыми глазами.
– А потому! – рявкнул Магид.– В чужое дело не лезь, чувачок! Понял?
– Ну, ну,– попытался урезонить Слава.– Легче, Гринька!
– Не лезь!!! – пронзительно завизжал Халик, вскакивая и нависая над Басовым.– Не лезь!!!
Он весь трясся, руки беспорядочно дергались.
Слава приготовился сбить его боковым броском при первом же реальном движении.
Иван сидел как каменный. И смотрел не на Халика, а на Григория.
С тем тоже творилось непонятное. Лицо посекундно меняло выражение, с губ срывались бессвязные слова.
Слава заметил, как вздулась вена на виске Басова. Халик приплясывал над ним, подпрыгивал, будто марионетка у пьяного кукловода. Басов словно его и не замечал.
А Магид медленно опустился на пол. Руки его упали на колени, глаза закрылись, туловище медленно раскачивалось из стороны в сторону…
Кулак Халика сверху обрушился на затылок Басова.
Иван нырнул вперед, уйдя от удара, одновременно подцепив Халика под колено, так что тот, потеряв равновесие, упал прямо в захват Зеленцова. Слава зафиксировал его, аккуратно, но достаточно жестко, а Басов, подскочив пружинкой, встал в стойку. Слава, знавший, что он намного сильнее Игоря, решил: дело сделано, но тут Халик, хрустнув суставами, совершенно невероятным движением вырвался, отшвырнул Зеленцова и прыгнул на Басова. Тот аккуратно ушел в сторону, а Слава, у которого рефлексы всегда были быстрее мыслей, влепил Халику беспощадный тат-цки в затылок. Халик, как и следовало ожидать, рухнул на пол.
Григорий продолжал раскачиваться и бормотать.
Слава облегченно вздохнул:
– Ну ни…
– Хаджмэ! – дико закричал Басов.
Лежащий ничком (и долженствующий оставаться в этом положении еще минимум минут десять) Халик вскочил, нет, взлетел, раскручиваясь в воздухе с почти киношным, но тем не менее сокрушительным мавашитоби. Подстегнутый криком Слава выбросил блок (подсесть он уже не успевал), принял удар на предплечье (сразу онемевшее), был отброшен на шаг назад, ушел от ну-китэ в горло, пропустил, сбил удар, направленный в пах, пропустил – в печень, выдохнул через сжатые зубы. Халик атаковал чертовски быстро! Быстрей Ликанова!
Слава пропустил еще один удар, смягчив доворотом корпуса. И еще один, весьма болезненный,– в голень… и тут Халик скис. Уронил рукя, лицо его, свирепая ряшка, поросшая светлой щетиной, вдруг приняла плаксивое детское выражение. Это выглядело настолько дико, что Зеленцов тоже опустил руки… и услышал, как красивый баритон Ваньки выводит:
– «…врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящий Его. Яко исчезает дым да исчезнут! Яко тает воск от лица огня, такс да погибнут бесы…»
Опустив веки и мерно осеняя себя крестом, Басов допел молитву, открыл глаза.
Зеленцов глуповато уставился на друга, потирая ушибленный бок.
– Первый – за нами,– бодро сказал Иван.– Двинулись!
– Куда?
– Угадай!
– А они? – Зеленцов кивнул на раскачивающегося Магида и совершенно разнюнившегося Халика.
– Скоро отойдут,– ответил Басов.
– Отойдут – в каком смысле? – испугался Слава.
– В хорошем! – Иван засмеялся.– Это одержимость. Блондина я вытащил.
– А Гришка?
– Этот – сам. К моему удивлению. Всё, поехали.
– Угу.– И уже на улице: – Ванька, туповат я стал, куда же мы все-таки направляемся?
– К твоему сэнсэю.
Зеленцов застыл как вкопанный.
– Ты что? – удивился Басов.
– Этот – у него?
– А где ж ему быть?
– А ты уверен, что справишься? – с сомнением спросил Слава.
– Бог знает, Зеленец. Если честно – не уверен.
– Может, тогда не ходить? – голос Зеленцова дрогнул. И если бы только голос!
– Не ходить? Можно и не ходить,– задумчиво проговорил Басов.– Но вот такая закавыка, старик: поганец этот с каждым часом сильнее становится. Думаешь, мне хочется идти? А надо. Готов не готов – надо! Мне отступать – грех. А вот тебе… – он ласково сжал локоть Славы,– тебе, может, и не надо. Не знаю… Пойду-ка я один! – решил он.– Ты только расскажи куда.
– Ни хрена себе! – Зеленцов так обиделся, что даже бояться перестал.– Ты это брось. Бас! Никаких «один»! И не думай!
– Ну вот и решили,– спокойно кивнул Иван.– Деньги еще есть? Лови тачку.
– Пешком дойдем,– возразил Слава.– Тут рядом.
Глава вторая
В ответ на стук из-за двери донесся голос Елены:
– Входи, Глебушка…
Елена сидела на ковре, ноги – в падмасане, распущенные черные волосы, падая, наполовину закрывали лицо. Женщина глянула сквозь них, затем отбросила быстрым движением руки и улыбнулась. На ней был бело-красный спортивный костюм и натянутые почти до колен Глебовы шерстяные носки.
Стежень опустился напротив, аккуратно уложил ступни на бедра, так что стал виден замысловатый узор на подошвах тапочек.
На стене, над головой Елены, висело овальное зеркало. Глеб мог видеть в нем одновременно и себя и свою гостью. Сравнив собственный торс с тоненькой талией Леночки Энгельгардт, он усмехнулся. Женщина-воин!
– Ты лучше с Кириллом равняйся! – улыбнулась женщина.
Как всегда, она превосходно снимала все чувства и мысли Глеба, если он специально не прикрывал их.
– А ты все хорошеешь! – Стежень поднял над головой сцепленные кисти, потянулся.
– Удивительно, что ты заметил. Помедитируем?
– Что же?
– Солнышко сегодня хорошее, как сказал Кирилл.
– Солнышко? – Глеб посмотрел в небольшое круглое окошко, выходящее в сад.– Солнышко… – Он поднял с ковра шелковый синий шнурок, намотал на палец: – Давно хотел тебя спросить, Ленок… Чем ты нынче занимаешься?
– Спроси.– Ее улыбка стала еще обольстительней.
– Чем ты занимаешься?
– Чем я занимаюсь или откуда беру деньги?
– Все, что сочтешь нужным рассказать.
– Ах, как официально! – Серебряный смех.– Глебушка, у меня от тебя секретов нет! – Елена кокетливо поправила волосы.– Мои друзья оформили мне школу. «Четырехлепестковый лотос Камы». Может, слышал?
– Нет. Ни о друзьях, ни о школе, ни о «Четырехлепестковом лотосе». Такой бывает?
– Теперь есть, коли зарегистрировали.
– И что же ты делаешь?
– Немного гадаю, немного лечу… Ну, конечно, не так, как ты. Бывает, порчу сниму… Или наоборот. Только ты уж не распространяйся, я тебе – как своему.
Стежень свел брови, уставился в темные блестящие глаза. Зеркально-блестящие… Крепка стала Ленка! Ох крепка!
– А как же Сермалева этика?
– А это, Глебушка, вне этики. Это – плата.
– Ага… – Стежень ощутил, как горячая струя бьет вверх, вдоль позвоночника.– Значит, подалась к сатане, сестренка?
Женщина хрипловато рассмеялась.
Глеб напрягся, ладони стали слегка влажными: эта женщина пахла опасностью. Но все равно Стежень не мог перешагнуть через прошлое и увидеть в Леночке Энгельгардт Врага.
Смех привел в смятение его чувства. Это был особый смех. С некоторым опозданием Глеб стряхнул с себя наваждение и тут же понял, что совершил еще одну ошибку: слишком серьезно воспринял то, что было всего лишь безобидной, на их уровне, игрой.
– Глебушка,– нежно проговорила Елена,– брось ты эти еврейско-христианские заморочки. И все-то вы, православные, на право-лево делите! – Она опять рассмеялась, окатив Стежня возбуждающей волной.– С чего ты решил, что я плачу? Это мне платят! Так-то, родной мой! Ну что молчишь-хмуришься? – Она вытянула ногу и легонько толкнула Стежня в живот.– Если обидела нечаянно – прости. Не сердись, ладушки?
Откинувшись назад, она кончиком шерстяного носка провела по груди Глеба, уперлась в солнечное сплетение.
– Глебушка! Я ведь тебя больше всех люблю! Больше Кирилла! А ты… Помнишь, как ты меня окрестил, когда первый раз увидел?
– Не помню,– осторожно ответил Стежень.
– А я, представь, помню. Ты Сермаля эдак по-дружески в сторонку отвел – ты тогда такой уверенный был, важный, даже Сермалю советы давал – и солидно так: «Зачем тебе эта замарашка?»
– Не помню.– Глеб недовольно покосился на узкую стопу в шерстяном носке, поглаживающую его живот.– Мало ли что я говорил когда-то… Важно, что сейчас. А сейчас, имей в виду, ты мне не нравишься!
– Нравлюсь, Глебушка! Ты уж не лукавь. Еще как нравлюсь! Потому ты сейчас со своей православной праведностью на меня и наваливаешься. Не надо, милый! Ты ведь сам меня такой сделал!
– Это как же? Замарашкой назвал?
– Именно! – Елена вытянула руку, растопырила пальцы, поглядела.– Назвал бы ты меня Золушкой – ох как бы все обернулось! Но я тебе очень даже благодарна, Глебушка!
– Да?
– А ты закрой глаза и вспомни, как я выглядела лет пять назад. Постарайся вспомнить, мой хороший…
Стежень прищурился, захватил взглядом всю ее целиком: поза, положение пальцев, напряжение мышц… Анализатор у него в мозгу заработал с бешеной скоростью… и выдал огорчительный результат. Весь облик, жесты и поведение этой очаровательной женщины – чудесно выполненная маска, заглянуть за которую Глебу не по силам, а проломиться… Нет, для такого нужна настоящая причина!
– Да не беспокойся ты, Глебушка! – нежным хрипловатым голоском пропела Елена.– Ты просто вспомни!
Стежню очень хотелось надеяться, что он так же непроницаем для этой женщины, как и она – для него. Однако он не стал проверять, а просто закрыл глаза, скользнул по древу памяти вниз, и перед его мысленным взором возник образ Леночки Энгельгардт пятилетней давности.
– Ну как, похорошела? – кокетливо спросила женщина, когда Стежень открыл глаза.
– Не то слово! – искренне ответил Глеб.
– А конкретнее, милый?
– Конкретнее… Была, верно, замарашка. А теперь – очень привлекательная женщина. Ты довольна?
– Конечно, довольна. Но я же просила поконкретней, доктор Стежень!
– Не понимаю,– сухо сказал Глеб.
– Хорошо.– Женщина улыбнулась.– Я помогу. Например, рост.
– Вроде прибавилось сантиметра три?
Елена засмеялась.
– Межпозвоночные диски, осанка? – предположил Стежень.
– Десять.
– Что – десять? – растерянно спросил Стежень.
Тут же поймал себя на том, что поддался ее игре, и сосредоточился.
– Не три, а десять сантиметров. Могла бы и больше, но больше не нужно. Волосы, кожа, мышцы,– Елена погладила себя по бедру,– это совсем просто.
– Для того, кто хочет и умеет,– просто,– согласился Глеб.
– Зубы ты сам мне сделал, спасибо. А посмотри сюда.– Женщина вытянула ногу.– Может великолепный доктор Стежень удлинить берцовую кость?
– Хирургически.– Глеб уже понял, куда она клонит, но решил поддержать игру.
– А уменьшить стопу? Или поиграть с формой лицевых костей?
– Я бы не взялся.
– Посмотри, Глебушка, посмотри на меня внимательно. Не сразу, постепенно, год за годом. Но теперь – почти всё. Я довольна. А скажи мне, милый, знаешь ли ты, когда и почему меняются линии на ладони?
– А, черт! – воскликнул Стежень.
– При чем здесь черт? – Елена засмеялась.– Вижу – знаешь.
– Да,– мрачно согласился Глеб,– знаю.
– Глебушка, солнышко, не переживай ты так! – нежно проговорила Елена.– У тебя Христос, у меня Душка. Каждому свое.
Она подсела к нему, прижалась теплой грудью:
– Глебушка, ты ведь сам говорил: у каждого свой путь, да? И мне на моем – хорошо. Я ведь тебя на него не зову, верно? Не обижай меня, Глебушка, мне от этого больно! – Заглянула снизу ему в глаза: – Не ругай меня, пожалуйста, и не отталкивай. А худо будет – только намекни. Уж я к тебе, со своего пути, всегда прибегу и помогу! И платы мне никакой не надо! Я теперь бога-атая, Глебушка! Почти как Сермаль. Ничего мне не надо. Только вы с Кириллом, вы, праведные, меня не отталкивайте!
Она обвила руками шею Стежня, прошептала, касаясь губами уха:
– Пожалуйста, не гони меня…
– Никто тебя не гонит.– Стежень решительно отстранил ее от себя.– Только веры твоим словам, Ленка, прости, немного!
– Веры? – Женщина засмеялась, но смех вышел горьким.– Без веры я как-нибудь… Мне бы понимания немножко. И сострадания…
– Это будет,– обещал Стежень и хотел подняться, но женщина его удержала.
– Вот смотри.– Она коснулась губами своего хрустального оберега, сняла его и положила на подоконник.– Дай мне руки!
Глеб протянул открытые ладони, Елена вложила в них свои, и Стежень ощутил, как соприкоснулись их нежные эфирные тела. Он услышал, как сквозь туман, тихий вскрик Елены. Через мгновение он сам еле сдержал крик. Родившийся вихрь взметнул их и закружил, словно одуванчиковый пух. Невероятным усилием Стежень обуздал поток, позволил ему медленно истекать вверх, поднимаясь, как пар над горячим источником…