Я вышел из салона, чуть размял конечности, легко попрыгав на месте, и направился к двери вслед за Апохуйллоном - я же говорил, что эстет ещё тот.
Шрам проделывал манипуляции с замком минут пять: и бил железную обитель ногами - вот же баран - и чуть ли не умолял её открыться, подбирая пароль по типу “Гараж, откройся”. В конце концов, мне это надоело. Даже не приказав парню отойти, со всей дури ёбнул ногой в относительный центр двери. Та с тяжёлым скрипом открылась сама по себе - специфика нахождения гаража на возвышенности.
Я издевательски поклонился Шраму, приподняв несуществующую юбку платья, и прошёл внутрь.
Лампочку парень догадался включить сам - спасибо всем тем, кто подтолкнул его к этому решению.
В гараже действительно стояла машина без номеров - неприметная чёрная, без очевидного тюнинга, но и царапины на бампере не было.
– А какие-то царапины, вмятины?… - поинтересовался я словно между прочим, обходя машину кругом, но постоянно косясь на то самое место, втайне мечтая, чтобы царапина - светлая и жирная - магическим образом появилась там. Сколько бы это решило проблем…
– Ты о чем, Яр? - нахмурился Шрам, следуя за мной и тоже осматривая иномарку. – Просил вообще неопознаваемую - распишись. Её прямо из салона и перегнали. Вторую неделю тут уже стоит, а от тебя новостей нет. И деньги переведи мне на счёт, пожалуйста. Хотя наличка предпочтительнее…
– Слушай, а я вот тут думаю, нахрена она мне вообще нужна была… - задумчиво пробормотал, проводя невесомо пальцами по пыльному капоту, стараясь вытянуть из нового знакомого информацию, не вызвав подозрений.
Притворялся дурачком, как это принято называть сейчас. Не, я не притворялся. Я на самом деле мог бы быть таким в режиме нон-стоп. Но Антон мог быть ещё хуже, поэтому мне приходилось постоянно уравновешивать нашу шайку-лейку.
– Вы собирались с Дном гоняться по городу, не? - кажется, у парня начали скрипеть не смазанные шестеренки в мозгу.
Ой, беда! И Дно… Гребанные Винни-Пухи, что за прозвища такие стремные? Вроде не шальные девяностые на дворе, а кругом одни Шрамы да Психи.
– Ты можешь по имени называть всех? Бесят меня эти прозвища уже! - раздраженно высказался я, фыркая.
Правильно, Лёха… Ааааа, то есть Яр, да, точно! Яр. Правильно, Яр, подтверди статус долбоеба ещё, чтоб уж совсем железно.
– Боже, да откуда мне знать его имя?! - не менее зло отозвался светловолосый, вскидывая голову, а затем добавил ехидно: – Ты у нас профи по этим делам, Лис!
– Ладно, это был контрольный в голову, - пробормотал я совершенно несчастно, направляясь к выходу. – А когда гоняемся?
– Яр! - простонал Шрам жалобно.
Да, детка, последнее слово всегда остаётся за мной, привыкай!
Я захохотал.
Эта машина… Нет, меня сбила не она.
Да и этот придурок, Шрам, если подумать, не так уж и плох, что уж о Психе говорить. Шрам… А как его зовут на самом деле? А Психа?
Сколько много вопросов, и так мало ответов!
========== Глава 9, от третьего лица: “Последствия.” ==========
Антон запустил телефон в стену и прикусил губу, чтобы не заорать. Горло уже сдавливало болезненными спазмами. Глубоковских знал, что выйти из такого состояния будет довольно проблематично. Обычно помогала не осточертевшая за тринадцать лет функция “Звонок другу”, но так как причиной тихой истерики стал этот самый “друг”, способ можно было выкинуть в топку. Антон выбросил бы в топку не только способ, но и самого друга, потому как не мог определиться, чего хочется больше - выпить чего-нибудь крепкого или хорошо потрахаться. Последнее вообще было делом неблагодарным - отношения на одну ночь Тошу редко устраивали. Они подталкивали его к длительному и очень неприятному процессу самокопания на тему собственной ничтожности.
Любить человека - это и классно и паскудно одновременно. В случае Антона особенно паскудно, потому что любить и получать отклик иного, приятельского свойства - это даже хуже, чем любить и не получать отклика вообще.
Лёха Ланнов - парень особенный. Красивый, сильный, умный, добрый и с чувством юмора. Этакий идеал, скрытый прозрачной витриной. Смотреть, но не трогать. Тоха хотел… трогать. Не обнимать в шутку, не отвешивать тумаки за нечеловеческую неадекватность, не “давать пять” на удачу, а прикасаться, вызывая дрожь, вырывая хриплые стоны.
Ланнов - классный парень, хороший друг. Отличный друг. Прекрасный…
Антон не помнил, когда впервые обратил внимание на губы Лёши - такие неестественно притягательные, желанные, невинные…
Тоха потерял девственность в четырнадцать, на какой-то тусе (их с Лехой вообще куда только ни приглашали, не зря слава парочки чудаков летела вперёд самой парочки, как тройка с бубенцами) с парнем. Конечно, в позиции актива. Другого варианта парень, тогда ещё максималист, не принимал. Ланнову он ничего не рассказывал, так и оставшись в глазах друга мальчишкой. Забавно, но на фоне Алексея - брутального брюнета с бритыми висками и бровями, светловолосый Антон действительно выглядел девственником, если не девочкой.
А ещё Лёха искренне верил в то, что стал мужчиной в компании умопомрачительной брюнетки с большим размером груди. Если русоволосого Тоху со стойкой нулевочкой можно было назвать брюнеткой с огромными буферами - то это, конечно, правда. Лёха в тот день, а это был канун Нового года, упился до обмана зрения, прицепившись к относительно трезвому Антону с просьбой познакомиться. Ну, Глубоковских, похоже, всю жизнь только об этом и мечтал, потому что проснулся в постели с Лёшей. Оделся, умылся, расчесался и стал ждать пробуждения своей мечты, сидя в кресле.
На самом деле, Антон хотел рассказать этому Алёше всё и сразу, вывалив информацию быстро, непонятно, но с драматическими паузами. Но когда Ланнов, проснувшись, затребовал “воды и анальгину” у “Тошанчика-дружбанчика”, в парне что-то надломилось. С громким хрустом и, кажется, тихим взрывом. Антон не смог. Он, в отличие от Лёхи, вообще ничего не смог. Ему дико хотелось орать, плакать, и материться. А ещё курить и… Ещё чего-то. Как бабе, ей-Богу.
В отношении Ланнова у Тохи было три надлома. Всего три момента, три воспоминания, заставляющие внутренний мир переворачиваться от раза к разу.
“Привет! Меня Лёха звать, а тебя?!”
Третий “А” класс. Нереально громкий голос, широкая улыбка, ссадины на лице. Разбитые в кровь коленки. Воинственный мальчик, Лёшка Ланнов.
Третий “В” класс. Антон - самый необщительный мальчик в классе. Слабак и ничтожество. Маленький маменькин сынок.
Тогда Анна Владимировна сказала, чуть не плача, что он, Алексей, станет Тохиным ангелом-хранителем. А он стал демоном-искусителем.
Потом были лучшие месяцы жизни Тоши. Полное преображение. Из серого пятна в душу компании, весёлого и совсем такого же смелого, как Лёха. Ланнов заражал собой всё вокруг. Он изменял, ломал, подстраивал под себя. Не то что бы Антону это не нравилось. Скорее, да, чем нет. Но Лёха - это Лёха.
Анна Владимировна если и была против, то виду не показала.
“Мф, ну, хорошо хоть с девушкой! А то я в таком состоянии и с парнем мог бы, с меня станется…”
И вконец расстроенному, но всё ещё натягивающему улыбку Тоше захотелось ответить тихо, на грани слышимости: “А ты и смог”. Но Тоха, настоящий мужчина, промолчал, засунув всю обиду и уязвленную гордость себе в задницу.
“А я тебе говорю, что его нет!”
Визг, металлический скрежет, и всё, что Антон смог понять - Лёхи больше нет. Его грудь больше не вздымается, у него всё тело словно изломано, раздавлено и… Он больше не улыбается. Не хмурится. Не вскидывает бровь вопросительно. Он мёртв.
Потом были сложные дни. Два дня иллюзии надежды. Конечно, Тоха перестал думать о друге в настоящем времени ещё тогда, на переходе, в день своего рождения. Лёшка умер уже тогда.
Глубоковских всё равно молился Богу. Молился тому, в кого не верил сам Лёха, тому, в кого перестал позже верить и сам Антон.
В его жизни было всего три надлома под именем “Лёха”. А потом они скрылись за тяжёлой железной дверью боли и воспоминаний. Но не отпускали. Пролог-Завязка-Кульминация. Пролог-Завязка…
Антон не спал, он вспоминал свои дневники, думал, как хочется ему начать писать снова. Записывать мысли, которыми не хочется делиться с психологом, с мамой. Он тянулся к тетради, писал дату и… И всё. Он смотрел на цифры мутными от слёз глазами и считал - “Лёхи нет уже три дня. Четыре…”.
Тохе было больно. Эта боль съедала его изнутри, он сворачивался на кровати клубком, как хреновый кот, и плакал, содрогаясь всем телом.
Потом был звонок от Донского, неделя транквилизаторов - самая счастливая неделя в его жизни - и визит Ярослава.
Рыжий - на самом деле, Антон помнил Яра ещё шатеном - был известен во всём универе (Ланнов вообще не в счёт, Тохе иногда казалось, что Лёшка живёт в собственном, недосягаемом для простых смертных людей мире) как открытый и весьма вульгарный педик. Глубоковских пару раз перепихнулся с ним, и парень от чего-то решил, что Антон теперь ему должен. Нихуя Антон ему должен не был. Деньги, как оказалось, рыжий не брал. А натурой, по скромному мнению самого Тохи, он и так расплатился.
И всё же было в Донском что-то такое… И это “что-то” пугало. В самой глубине серых, почти стальных глаз, таилась Пустота.
В тот день Пустоты не было. Как не было и рыжих волос, и эпатажной яркой одежды. В серых глазах горел Огонь, совсем как у Лёхи. И это тоже причиняло Тоше фантомную боль. Он пытался нагрубить парню, выпроводить его к чертям, чтобы остаться наедине с самим собой и галлюцинациями.
Но Яр уходить не хотел. Мало того, он представился Лёхой, и даже смог убедить Антона в этом.
Ситуация казалась нереальной, но Глубоковских так хотелось во что-то верить! И Донской смог дать иллюзию счастья.
Близость с рыжим - теперь уже шатеном - заводила не так сильно, как с Ланновым, но…
Сдерживаться Антону становилось всё сложнее. И определенная репутация Ярослава способствовала. Не то что бы Тоха всю жизнь мечтал прилюдно признаться в своей ориентации…
Но ради друга… возлюбленного!…
Нихрена Антон ради Лёши делать не собирался. Не после того, что он… он… Сука он!
Кирилла Резцова Глубоковских знал не понаслышке, и, конечно же, был осведомлен о том, что Ярослав всю свою сознательную жизнь был в него влюблён. Кир носил прозвище “Шрам” за рубец на лбу, но, в общем, был довольно привлекательным молодым человеком. Не таким красивым, как Лёха, но что-то в нём определённо было. Мужественные черты лица, пронзительный взгляд, спортивное телосложение - Резцов слыл покорителем женских сердец. И вряд ли кто-то, кроме жалких единиц избранных, знал о том, что Кирилл - гей. Закоренелый актив, но, тем не менее - гей. Светловолосому Аполлону - так фанатично называл его Рик - нравились хрупкие мальчики с огромными глазами, и Донской ради него выпучивал зенки так, что они чуть из орбит не выкатывались. Не ел практически, чтобы казаться более худым - это не мешало коже обтягивать выдающуюся мускулатуру - и действительно поклонялся Киру, как языческому богу. Правда, в отличие от Антона, свои тылы для “любимого и единственного” Яр не берег. Трахался, как кролик, где можно и где нельзя. В общем, из спортсмена он быстро превратился в бесплатную шлюху, работающую “для собственного удовольствия”. Во имя любви.
Антон презирал Донского всеми фибрами души, считая его поведение излишне аморальным.
Но каждую ночь перед сном, думая, Тоха приходил к простому, как пять копеек, выводу. Ради Лёши он сделал бы и не такое. И хотя разница между Шрамом и Ланновым была очевидной - Лёхе парни в сексуальном плане не нравились вообще - Антон словно чувствовал что-то неправильное, сжигающее изнутри.
Вот поэтому теперь, когда Лёшка, пусть и в теле Ярослава, находился в непосредственной близости от Резцова, Антон… боялся. Встреча двух этих совершенно непохожих, но в то же время таких одинаковых людей не сулила ничего хорошего. Для Глубоковских - точно.
***
Чуть сутулый парень с капюшоном на голове и в пластмассовой маске на всё лицо вздрогнул, когда на его плечо легла чья-то рука.
Аккуратные ухоженные женские пальчики пробежали от предплечья до шеи, немного надавив на гулко бьющуюся, кажущуюся страшно синей под бледной, почти прозрачной кожей, венку.
– Д-но, - произнесла девушка тихо на ушко парню. – Дно-о, талантливый придурок, - нежность красивого, завораживающего голоса никак не сочеталась с видом хозяйки.
Чёрные ботинки на толстой, объемной подошве, пряжки с золотым напылением, которые позвякивали при ходьбе, кожаные штаны, выгодно подчеркивающие подтянутые ягодицы, и черная же косуха с золотыми замками, клепками и цепями. Как знал сам парень, на улице у неё тоже была кличка - “Шлюха”. Рыжие волосы, зелёные глаза - линзы, заметил он сразу - и аккуратный, разве что слегка длинный нос. Это первое, что бросилось в глаза, когда Дно повернулся к ней лицом.
Несмотря на то, что к лицу плотно прилегала сплошная маска, и лица рыжеволосая видеть не могла, парень нервничал.
Он чувствовал себя едва ли не птицей в клетке - бестолково бьющейся о железные прутья птицей. Сердце, кажется, стучало где-то в горле, и Дно не мог избавиться от явственного ощущения паники. О, девушка была опасной. Но только на дороге.
Дно не помнил, когда начал гонять. Год, или два назад - самое большое. Тогда ему едва исполнилось восемнадцать, он получил права и тачку, купленную по дешевке у соседа сердобольной бабулей-опекуном. Огонь в крови и страсть к высоким скоростям мучали парня с пятнадцати. После того, как разбились родители, это лишь усилилось, возрос интерес.
Дно воспитывал в себе бесстрашие перед крутыми поворотами и встречными машинами, но так и не смог стать бесстрашным в жизни. Напротив, во всём, кроме машин, он был жалким трусом. И голос у него был соответствующим - почти бабским, с высокими, почти визгливыми нотками. Поэтому Дно постоянно молчал, предпочитая словам жесты и эффектные действия.
– Красивый мальчик, - кивнула она тем временем сама себе, по-прежнему улыбаясь. – Но… Восемнадцать тебе есть, дурачок?
Парень заторможенно кивнул, не до конца понимая, что подразумевалось под “красивым мальчиком”.
– Вот и славно, - улыбка из дружелюбной превратилась в ехидную. – На тачку! Или… ты боишься? - рыжая сучка явно издевалась. Даже такому парню без простейшего чувства юмора, как Дну, это было понятно.
Он, развернувшись, жестом указал девушке на её место - за рулём красной “Мазды”, выглядящей весьма недурно, на первый взгляд. (Да и на второй, решил парень, тоже ничего)
Но всё же, он совсем не хотел расставаться со своим чёрным “Мерсом” седьмого года производства. Седан выглядел совершенно безобидно, даже жалко на фоне других машин, стоящих рядом. И только сам парень знал, что у его крошки под капотом. И никакие шлюхи его любимую машинку не получат. Дно слишком любил свои игрушки - капризы не сложившегося детства.
…Маринка вышла из машины, хлопнув дверью так, что хоть оторви и выкинь - руки, додумал Псих, сочувствующе качая головой. Мазда Марише - а точнее, её отцу - обошлась в копеечку. Да что там - самому Пашке машина тоже нравилась. Но, в конце концов, девушка сама была виновата. Нужно было слушать старого-доброго Психа, а не лезть в самое пекло, полагаясь на “авось прокатит”.
Дно гонялся слишком хорошо, чтобы делать ставку на тачку. Дно просто гонялся, и без ставок тоже. Просто в последнее время, когда слава о нём шла впереди всех, ему было скучно, да и аутов, не понявших до сих пор, что пытаться выиграть у Дна - дело неблагодарное, не наблюдалось. А тут Коваль вдруг решила неожиданно, что старый “Мерс” лучшего гонщика города против её красавицы - лужица потёкшего масла. Не угадала!
Но, как говорил всегда Псих, кодекс гонщика - это закон чести. Сказал - не наебал. За поступки и слова нужно отвечать. Последствия, понимаешь ли…
========== Глава 10: “Жестокая реальность не брезгует даже лежачим.” ==========
Антон никогда не обижался на меня долго. Ну, два-три дня ещё куда не шло! Но неделю! Гребанную неделю! Семь дней одиночества и тоски.