С рассветом, горя нетерпением, ватажники высыпали из острога, в десятки рук подняли струг, донесли до воды, перевернули на прибрежном пляже и, войдя в волны глубже чем по колено, аккуратно опустили.
Ондрейко Усов, главный корабельщик, тут же забрался внутрь, пробежал вперед-назад, суя нос под лавки и заглядывая в щели. Потом прошел еще раз, но теперь старательно раскачивая струг с боку на бок.
– Вроде нигде пока не течет… – И он махнул рукой: – Весла несите!
Казаки, помогавшие ему в работе, быстро притащили весла с нескольких лодок, забрались внутрь. Поплыли.
Сперва вокруг острова, часто останавливаясь – видимо, осматривались. Потом бодро направились к старому острогу, возле которого и застряли на целый день. Зачем – все догадались с легкостью, и вернувшийся струг, просевший под тяжестью огромного золотого идола, встретили приветственными криками.
– Ни единой течи! – крикнул с носа Ондрейко. – Лучше нового!
Юная шаманка прижалась к плечу мужа и сказала:
– Кажется, мне пора собираться на вылазку. Струг есть, добычу вывезти удастся.
– Постой, – обнял Митаюки казак. – Я все мыслю, а ты сдюжишь такое поручение? Ты ведь сказывала, тяжелая ходишь. Тебе ныне уже трудно должно быть бегать да плавать. Ратное дело и мужику здоровому не всякому по плечу! Многие бабы наши, вон, уже заметно в теле раздались, им и вовсе не побегать.
Шаманка прикусила губу. Она уже и думать забыла, что там еще два месяца тому на берегу высказала, дабы дикарей поглубже пронять. И ведь смотри же ты: запомнили!
– Ну, ты понимаешь, Матвей… – потянула она, лихорадочно придумывая, как выкрутиться. Признаваться в том, что колдуньи рода сир-тя умеют беременеть или оставаться чистыми по своему желанию, юная шаманка совсем не хотела. – Мы ведь каждый день да не один раз друг другом наслаждались. Я уверена была, что уже в положении. Но пока ничего не чувствую. Так что не беспокойся, справлюсь…
Митаюки подтянула его за бороду ближе к себе и ласково поцеловала в губы.
Глава 9
Конец зимы 1583 г. П-ов Ямал
Как было заведено, от острога ватажники отплыли вечером. Остяк и сир-тя – впереди, в самом первом, грубо отесанном челноке, вырубленном казаками еще в верховьях. Маюни был в своей малице, без пояса с саблей и без бубна. Митаюки – в истрепавшейся вконец кухлянке и без ремня. Вместо трофейного поясного набора вождя сир-тя она обвязалась двойной веревкой, сплетенной из лыка, на которую повесила мешочек с околотым камнем, костяные шило и иглу, пару кусочков замши и кое-что из шаманских мелочей, на которые среди прочего хлама никто бы внимания не обратил. Зато на дне челнока, накрытые лубяной рогожей, лежали два бивня троерога. Ну, и кое-какие припасы в дорогу, конечно же.
Митаюки-нэ была родовитой шаманкой, чужие чувства, а иногда и мысли ощущала отлично. А чтобы заметить исходящую от маленького дикаря-ханта ненависть, и талант не требовался. Паренек этого даже не скрывал. Посему девушка и не пыталась с ним заговаривать. Ничего, кроме грубостей, не услышишь. Главное, чтобы дело свое справно исполнял. А там – пусть хоть удавится от злобы.
Маленькая, длинная и почти не нагруженная однодревка двигалась заметно быстрее, нежели глубоко сидящие, большие лодки казаков, и потому вырвалась вперед сразу, оставив спутников далеко позади. К рассвету караван из струга и двух лодок окончательно растворился в тумане за двумя излучинами.
Само собой, в первую ночь они плыли без задержек, дабы дозорный с летучего болотного ящера не заметил путников, идущих в колдовские земли. Утром Маюни останавливаться тоже не стал. Долбленка была мала, паренек прижимался ближе к берегу, скрываясь под прибрежными кустами, так что заметить однодревку с высоты было почти невозможно. На третий день берега украсились уже крупными деревьями, а потому и прятаться особо не требовалось. На четвертый – кроны местами и вовсе смыкались над головой. На шестой лазутчики уже подобрались к местам былых сражений.
– Если кого встретим, говори поменьше, ты себя выдашь, – предупредила юная шаманка. – Глупого нелюдимого охотника изображай и хрипи, будто болен. Запомни: меня зовут Митаюки-нэ! И если я вот так пару раз сожму и разожму пальцы, то окликай, маши рукой. Мало ли мне от собеседника нужно будет избавиться? Воины порой бывают ужасно надоедливы!
Вскоре впереди показалась многократно политая кровью луговина, ныне тихая и мирная, успевшая даже зарасти сочной травой.
– Брод я вижу, поворачивай, – распорядилась шаманка. – Нам нужна вторая левая протока.
– Сир-тя… – недовольно буркнул, словно выругался, паренек, но послушался.
Однодревка покатилась по течению. До примыкания первой протоки было всего с час пути – они проскочили ее совсем недавно. И как только впереди появился просвет, Маюни неожиданно повернул в него.
– Ты чего? – возмутилась Митаюки. – Нам вторая нужна!
– Проверю, – односложно ответил паренек, притыкая лодку носом к берегу. Спрыгнул за борт, по мелководью прошелся вперед, вскоре скрывшись за излучиной. Почти сразу вернулся, забрался на корму и мрачно погнал долбленку вверх по течению.
– Ты куда?! – повысила голос шаманка. – Нам нужна вторая!
Маюни хмуро на нее посмотрел, и Митаюки ощутила у него внутреннюю борьбу чувств, что-то между желаниями стукнуть веслом по голове или успокоить. Победило второе. Паренек указал на берег, на корни выдающихся в русло растений:
– Царапины видишь, да-а? И там, под тем берегом? Когда тут плавали, на излучине или течением выносило, или сами близко поворачивали. И задевали, да-а. Тут ходило много лодок. Тебя обманули. Путь к селению здесь.
Охотника наполняла уверенность в своей правоте, и потому спорить девушка не стала. В конце концов, гребет он. Если ошибется – сам виноват, самому больше плыть.
Челнок продолжал пробираться выше, изгиб за изгибом, и вскоре они миновали участок берега с утоптанной за ним травой и ломаным кустарником. Тут явно была чья-то стоянка.
Маюни победно глянул на спутницу, Митаюки пожала плечами.
Еще излучина, и впереди открылось густо заросшее камышами болото. Протока сузилась, но зато стала глубже, паренек даже не доставал веслом дна. Еще сотня-другая саженей, и русло раздалось, превратившись в заросший ряской пруд, течение исчезло.
– Вон протока! – заметила разрыв в камышовой стене шаманка.
Паренек навалился на весло, направил нос лодки в проход, и уже через десяток шагов камышовые заросли оборвались, уступив место низкорослым осинкам. Впрочем, берег поднимался, и за чахлыми деревцами величественно вздымались вековые сосны, понизу опушенные лещиной и можжевельником. В нос ударило едко-кислым смолистым ароматом, перед лицом промелькнули несколько стрекоз, послышалось стрекотание птиц.
– Мы миновали ведовской круг, – прошептала шаманка, крутя головой. – Наговоренная защита от чужаков. Где-то здесь должен быть обережный амулет.
– Чего бормочешь, да-а?
– А ты молчи и помни, о чем я тебя упреждала…
За склонившейся к воде лещиной открылся узкий песчаный бережок. Скорее даже – спуск к воде. И на нем стоял могучий воин сир-тя, высокий и статный, загорелый, в замшевой набедренной повязке до колен, украшенной на поясе беличьими хвостиками и роскошными ножнами с торчащей из них резной костяной рукоятью. Левая нога была чуть отставлена к древку копья, которое воин удерживал полусогнутой рукой. Кожа влажно блестела, под ней мелко подрагивали внушительные мышцы. Суровый подбородок, выставленный вперед, зачесанные на затылок и стянутые ремешком волосы.
Было от чего тревожно забиться девичьему сердцу!
– А-ах! – невольно выдохнула юная шаманка. – Маюни, греби к берегу!
– Кто ты такая и куда держишь путь? – величественно спросил ее воин.
– Я… Я Митаюки-нэ из Яхаивара, с озера, – девушка махнула рукой на юг. – На реку отселились семьей, да обносились сильно. Хотим с братом бивни тихтиорда на кухлянки меховые выменять… – Шаманка приподняла рогожу на днище. – Или хоть на мех для кухлянок. А у вас тут такое маленькое селение?
– Наше селение огромное и могучее! – выпятил грудь воин. – Но оно дальше, за двумя излучинами, на Великом озере стоит. Мы же здесь охраняем подступы дальние, дабы ворог не добрался.
– А разве этим по обычаю не молодые шаманы занимаются? – удивилась Митаюки.
– Мало осталось шаманов… – потухнув взглядом, ответил дозорный. – Вот нас и ставят.
– Так ты тут и за шамана, и за воина?
– Нас трое. – Услышав девичий голос, вышел на открытое место еще один сир-тя, выставил вперед плечо, полусогнул руку, демонстрируя сильные мышцы.
– Вы мужи или юноши? Избранницы уже есть? – Митаюки, прекрасно зная о своей непревзойденной красоте, выбралась из лодки, поднялась наверх, прошла по тропе.
Воины устремились следом.
Лагерь дозорных был невелик, но удобен. Навес, три гамака, кувшины с мучным отваром. Плетеный оберег между деревьями. Юная шаманка подошла ближе, прищурилась.
Сплетение знаков неба, земли и вод, темная точка жертвенной крови в центре, окаймляемая звездой жизни. Все четыре символа соединены одной тонкой нитью.
Митаюки вспомнила, как воспитательница предупреждала их о частой ошибке начинающих шаманок: они не принимают жертвенную кровь за знак. Но если эта маленькая точка не увязана с остальными в единое целое – амулет не обретет силы, не будет спасать и предупреждать своих владельцев.
– Вы же говорили, вас трое? – обернулась она к широкоплечим лоснящимся красавцам.
– Один всегда в дозоре, – указал на макушку сосны второй воин. – Не отрывает взгляд от болота, дабы никто не мог проникнуть незамеченным.
– Неужели вам не страшно одним среди густой чащи? – восхитилась Митаюки, увидела под ногами обломанную веточку, подняла и, как бы в задумчивости, сунула в зубы.
– Мы воины, и нам не страшны никакие опасности! – дружно выпятили грудь храбрецы.
– И у вас нет избранниц? – Девушка пару раз сжала пальцы.
– Мы еще ищем…
– Митаюки-нэ! – крикнул Маюни, похлопав ладонью по борту лодки. – Митаюки-нэ!
Воины повернули головы к реке, и шаманка быстрым движением палочки оторвала нить от центральной точки, тут же приняв прежнюю позу, соблазнительно повела плечами.
– Нам надобно в селение… – пробралась она мимо юношей, хорошенько притиснувшись к каждому, – но ведь вы обо мне не забудете? Когда придет время выбора, я постараюсь приплыть…
Она спустилась вниз, чуть отпихнула лодку, забралась и повернула голову, не сводя восхищенного взгляда с воинов. Негромко спросила:
– Ты заметил дозорного на дереве?
– Да.
– С ним будет трудно. Он видит куда дальше, нежели летит стрела. С воды не достать, а лесом… Мы его не знаем.
– Казаки хитрые. Они придумают, да-а. – В голосе и чувствах паренька впервые не проявилось ненависти. Вернее, ненависть осталась. Но обращена была уже не на шаманку.
Все свои эмоции Маюни вложил в силу гребков, и челнок помчался дальше с такой скоростью, словно плыл по течению, а не против него.
Вскоре берега разошлись, лазутчики оказались на круглом просторном озере, пересечь которое на веслах быстрее чем за час было невозможно.
Сир-тя любили селиться на берегах озер, где вдосталь и воды, и свежего воздуха, и рыбы, и зверей. И что не менее важно – где приятно любоваться закатами и восходами, игрой теней и света, красотой природы.
Здешнее селение тоже выглядело красивым: святилище, походящее на замершего перед прыжком неодолимого нуера и укрытое его же шкурой, Дом Воинов, крытый шкурами товлынгов, и отделенный от общего селения Дом Девичества, крытый шкурой длинноголова, изящного и крупнотелого и почти недоступного врагам – каковыми и надлежит быть настоящим женщинам.
Митаюки кольнуло в сердце детскими воспоминаниями – и сразу отпустило. Она не могла поверить, что со времени ее беззаботного ученичества минула всего одна зима… Ей казалось – прошла уже целая жизнь.
– Ты, главное, не разговаривай, – уже в который раз напомнила сир-тя пареньку. – Греби к берегу, к перелеску. К причалам не приставай, хозяева иногда обижаются. А нам споры ни к чему.
Вскоре челнок ткнулся в пологий травяной край поросшей осокой луговины. Маюни, выпрыгнув, полувытащил однодревку, спрятал под рогожку весло.
– Пошли, – оправила кухлянку юная шаманка.
И повела паренька вовсе не на центральную площадь, где бегали дети и тренировались воины, а на край селения, к дальним от святилища чумам. Там свернула к грядкам, на которых росли различные приправы и коренья, поклонилась одной из женщин, рыхлящих землю:
– Хорошего тебе дня, хозяюшка! Беспокоит тебя дева Митаюки-нэ из далекого Яхаивара, живущая ныне с родителями наособицу. Нет ли у тебя сына, каковой хотел бы украсить свое жилище достойными настоящего воина украшениями?
– Хорошего тебе дня, гостья из далекого Яхаивара, – выпрямившись, отерла лоб кареглазая огородница. Вытертая малица, темные запыленные волосы, усталость во взгляде и эмоциях. Женщина лет тридцати, уже забывающая далекую молодость с ее мечтами, клятвами, стремлениями. – Зачем тебе мой сын, Митаюки?
– Нам в семье не удается охотиться, а одежда истрепалась. Зато у нас есть два бивня троерога, которые украсят любое жилище и покажут силу и могущество его хозяина. Мы хотели бы обменять бивни на новые кухлянки или меха для них.
– Ох, дитя мое, не вовремя ты пришла с такими просьбами, – отерла лоб женщина. – Ныне окрест селения нашего племя дикарское объявилось, злобное и бесчисленное. Угодья наши топчут, леса портят, зверя распугивают. Воины и шаманы наши многими сотнями ворога сего истребляют, однако же меньше его все не становится. Уже многие храбрецы головы свои в битве сей сложили, иные к братским селениям разъехались помощи искать. Ныне у нас бивнями не хвалятся, хвалятся походами.
– Но ведь в селение дикарей воины не пустят?! – испугалась Митаюки. – Заночевать здесь можно али бежать лучше без промедления? Полон ли ваш Дом Мужей?
– Мыслю, с полста воинов имеется. Да и помощник верховного шамана, на совет отъехавшего, тоже колдун умелый. И не один, есть еще юноши обученные да шаманки опытные. Нет, не ворвутся. Супротив мудрости числом не справиться. Они же дикари!
– Да, – согласилась Митаюки. – Шаманы наши даже с менквами управляются. А уж простых дикарей приструнить им и вовсе несложно. А не посоветуешь ли, хозяйка, может, все же найдутся те, у кого чумы новые али сыновья мужают? Вдруг понравится тут кому-либо мой обмен? Ведь не каждый дом способен бивнями троерога на входе похвастаться! Могучий сие зверь, так просто не дается.
– Попробуй к самому крайнему чуму сходить, – подумав, указала вдоль огородов женщина.
– Благодарствую, хозяюшка, – низко поклонилась Митаюки, жестом позвала за собой паренька и пошла в указанном направлении.
Так, переходя от чума к чуму, сетуя на плохую охоту, на разгул расплодившихся дикарей и беспокоясь о спокойном ночлеге, юная шаманка узнала, что воинов в селении не просто всего полсотни осталось, но и то, что из них только с десяток опытных, а остальные – юнцы совсем, только-только драться учатся. Что из умелых шаманов в святилище остался лишь один да несколько его учеников. Талантливых, но – всего лишь учеников. Что изрядная часть мужчин полегла в схватках с бесчисленными кровожадными дикарями, настолько тупыми, что колдовству не за что зацепиться в их разуме, и давящими самых могучих воинов своим числом, заваливающим их своими мертвыми телами, отчего сир-тя просто задыхаются под тяжестью вражеских трупов…
Когда шестая собеседница внезапно заинтересовалась бивнями – Митаюки чуть не выругалась, столь большим было ее разочарование. Но никуда не денешься. Обещала – надо меняться.
Вместе с пожилой хозяйкой они отправились к озеру, Маюни откинул рогожу, показывая товар.
– Эка какие! – восхищенно цокнула языком женщина. – Я и не думала, что столь огромные бывают!
– Неподалеку от нашего дома утонул, – поспешила развеять любые подозрения Митаюки. – Отец токмо и успел два рога отломать да мяса чуток срезать, а опосля пропала туша.