Припомнив некоторые подробности этого дела из рассказа моего отца, я спросил:
— Даже если у них есть основания предполагать, что поединок был нечестным?
— Не знаю, — ответил он. — Трудно делать какие-то предположения в столь щекотливых вопросах.
— А кто сейчас глава дома Хендрейк?
— Герцогиня Белисса Миноби.
— Герцог Ларсас, ее муж… Что с ним стало?
— Погиб при падении Лабиринта. Кажется, принц Джулиан из Амбера убил его.
— А Борель их сын?
— Да.
— Ох, черт. Сразу двое. Я и не знал.
— У Бореля было двое родных братьев, сводный брат и сводная сестра, полным-полно дядей, теток, кузенов… Да, это большая семья. И женщины там столь же воинственны, как и мужчины.
— Да, кончено, я знаю. Даже песенка такая есть: «Не женись на леди Хендрейк». А ничего не известно о том, были ли у Корвина какие-то дела с семьей Хендрейк, когда он был здесь?
— Вряд ли сейчас можно что-то узнать, ведь прошло столько времени… Воспоминания стираются, следы исчезают… Нелегко…
Он покачал головой.
— Скоро небо станет голубым? — спросил я.
— Да, вот уже скоро.
— Тогда мне нужно отправиться в Пути Мондора. Я обещал Мондору, что позавтракаю с ним.
— Увидимся позже, — сказал он. — На похоронах, или незадолго до начала.
— Ладно, — ответил я. — Пойду приму ванну и переоденусь.
Я вернулся в свою комнату, где наколдовал себе ванну, наполненную водой, мыло, зубную щетку, бритву, а также серые брюки, черные сапоги и пояс, пурпурную рубашку и перчатки, угольно-черный плащ и клинок в ножнах. Когда я привел себя в порядок, то вышел из комнаты и, пройдя по лесной прогалине, оказался в гостиной. Оттуда я вышел через стену. Дальше на четверть мили тянулась горная дорога, в конце резко обрывающаяся в пропасть. Пришлось вызывать магическую дорожку в виде ленты колышущегося тумана. Пройдя над пропастью, я вышел на дорогу, ведущую прямо в Пути Мондора, вдоль голубых пляжей под двойным солнцем и протянувшуюся вперед примерно на сто ярдов. Я повернул направо, и прошел сквозь обсидиановую черную стену, за которой оказалась небольшая пещера. Затем, перейдя мост, я срезал угол через кладбище, находящееся в нескольких шагах от Грани, и вышел на подъездную дорогу к дворцу Мондора.
Стена слева от меня целиком состояла из пламени, а стена справа, непрерывно изменяясь, сейчас имела видимость морской глубины, в которой плавали какие-то светящиеся твари, поедающие друг друга. Я вошел.
Мондор, в человеческом облике, сидел возле книжного шкафа прямо напротив входа, одетый в черное и белое, положив ноги на черную отоманку. В руках у него был экземпляр «Восхваления» Роберта Хасса, подаренный мной.
— «Гончие смерти боятся меня», — процитировал он. — Замечательное место. Ну, как ты?
— Отдохнул, наконец-то, — сказал я. — А ты?
Он положил книгу на небольшой безногий столик, плавающий неподалеку, и поднялся на ноги. Хотя он явно читал эту книгу потому, что знал о моем приходе, его комплимент не был проявлением простой вежливости — она ему действительно нравилась.
— У меня все в порядке, спасибо, — отвечал он. — Пойдем, я тебя угощу.
Он взял меня за руку и подвел к огненной стене, которая исчезла, как только мы приблизились. Затем какое-то время нас окружала полнейшая тьма, но вскоре мы уже шли по лесной тропинке, и солнце светило сквозь арки ветвей у нас над головой, а по обеим сторонам цвели фиалки. Тропинка привела нас во внутренний дворик, вымощенный каменными плитами, с небольшой бело-зеленой террасой в дальнем конце, откуда открывался вид сверху. Мы проследовали туда, и, поднявшись на несколько ступенек, подошли к роскошно сервированному столу. Я обратил внимание на запотевший графин с апельсиновым соком и корзину теплых еще рогаликов. Мондор жестом предложил мне садиться. Следующий жест — и рядом со мной на столе появился кофейник с кофе.
— Я вижу, ты каким-то образом узнал о том, что я привык есть по утрам на Отражении Земля, — сказал я ему. — Спасибо.
Он слегка улыбнулся и кивнул, усаживаясь напротив меня. Из гущи ветвей над нами доносилось пение птиц, которых я не мог узнать. Легкий ветерок шевелил древесную листву.
— Что ты поделывал последние дни? — спросил я, наливая кофе в чашку и разламывая рогалик.
— Наблюдал, как разворачиваются события на сцене, — отвечал он.
— На политической сцене, я полагаю?
— Как всегда. Хотя то, что произошло недавно в Амбере, заставляет меня рассматривать их как составную часть гораздо более обширной головоломки.
Я кивнул.
— Те исследования, которые вы проводили вместе с Фионой, также указывают на это?
— Да, — ответил он. — Их результаты были весьма необычными.
— Думаю, что так.
— Создается такое впечатление, что конфликт Лабиринта и Логруса затрагивает наши мирские дела в той же степени, что и судьбы Вселенной.
— И мне так показалось. Но я могу быть предубежденным. Я еще раньше оказался втянутым в эту игру, причем без козырей на руках. Когда я перебрал в памяти все прошлые события и сопоставил их с теми, что произошли недавно, то обнаружил, что все они являются фрагментами одной и той же картины. Мне это не очень-то нравится, и если есть какая-то возможность обернуть все вспять, я с радостью воспользуюсь ей.
— Хм, — произнес Мондор. — А что если все твоя жизнь также является всего лишь фрагментом этой картины?
— Меня совсем не радует подобное предположение, — ответил я. — Но мне кажется, что сейчас я должен продолжать действовать в том же направлении, что и раньше, только, вероятно, с большей настойчивостью.
Он сделал жест рукой, и передо мной оказался восхитительный омлет, за которым минутой позже последовало блюдо жареного картофеля с гарниром из лука и зеленого горошка.
— Но все это лишь предположения, — заметил я, принимаясь за еду, — разве не так?
Последовала долгая пауза в разговоре, пока мы утоляли первый голод, затем он произнес:
— Думаю, что нет. По-моему, Силы уже давно ведут между собой эту непонятную борьбу, и вероятно, мы уже близки к тому, чтобы увидеть конец игры.
— Что заставляет тебя так думать?
— Я внимательно проанализировал события, — ответил он, — что помогло мне сформулировать и проверить ряд гипотез.
— Мне кажется, научный метод одинаково неприемлем в теологии и в политике, — заметил я, — так что не нужно об этом.
— Но ты сам спросил меня.
— Да, верно, извини. И что же дальше?
— Тебе не кажется немного странным, что Суэйвилл умер именно в то время, когда почти одновременно произошли многие другие вещи, о которых никто даже не мог предполагать?
— Когда-то он ведь должен был умереть, — отозвался я, — а все эти последние события наверняка окончательно его доконали.
— Нет, — возразил Мондор, — здесь присутствовал точный стратегический расчет.
— Для чего? Зачем все это было нужно?
— Затем, чтобы ты смог занять трон Хаоса, зачем же еще? — пожал плечами Мондор.
Глава 4
Иногда, услышав какую-то неправдоподобную вещь, вы просто отмахиваетесь от нее, и все. Но иной раз вы узнаете о чем-то столь же невероятном, и оно отзывается эхом в вашем сознании. У вас немедленно возникает такое чувство, что вы давно уже знали об этом или о чем-то подобном, и вам нет необходимости более подробно углубляться в доказательства. По идее, фраза Мондора должна была полностью шокировать меня, мне следовало бы просто рассмеяться и сказать что-нибудь вроде: «Вот уж ерунда!». Однако я испытывал странное чувство по этому поводу — было ли сказанное им верным или ошибочным, — как будто это уже было больше, чем простое предположение, как будто имел место какой-то грандиозный план, согласно которому я был вовлечен в круг тех сил, которые действовали при Дворе.
Я сделал долгий, медленный глоток из чашки с кофе, затем спросил:
— Вот как?
И почувствовал, что улыбаюсь, встретившись с ним взглядом.
— А ты об этом разве не догадывался?
Я снова поднес чашку к губам. Я уже хотел сказать: «Нет, конечно. Странные у тебя мысли». Тут мне припомнился рассказ моего отца о том, как он одурачил тетушку Флору, выудив у нее всю ценную информацию, восполнившую его потерю памяти. Для этого даже не потребовалось особого ума. Но что, помнится, поразило меня еще больше — сам факт подобного недоверия к родственникам, которое настолько прочно укрепилось в сознании, что стало уже почти рефлекторным. Не обладая его опытом по части семейных интриг, я не мог в полной мере объяснить это. К тому же мы с Мондором всегда были в хороших отношениях, несмотря на то, что он был несколькими веками старше, и в некоторых областях вкусы наши совершенно расходились. Но сейчас, когда я увидел, насколько высоки ставки в этой игре, мне вдруг показалось, что Корвин, а точнее то, что он сам определял как «мое худшее, но более мудрое „я“», тихо произносит, обращаясь ко мне: «А почему бы и нет? Тебе пора попрактиковаться в таких делах, малыш», — и, поставив чашку на стол, я решил воспользоваться советом и хотя бы в течение нескольких минут посмотреть, что из этого получится.
— Я не знаю, было ли у нас двоих на уме одно и то же, — начал я. — Но почему ты не поделился со мной своими соображениями, когда игра была в разгаре, или даже когда она только начиналась, — а теперь так торопишься с выводами?
— И Лабиринт, и Логрус, как выяснилось, обладают разумом, — произнес он. — Мы оба видели этому доказательства. Выполняли они волю Единорога и Змеи, или нет — не имеет большого значения. И в том и в другом случае мы имеем дело со сверхчеловеческими интеллектами. Кто из них возник первым — тема для бесконечной и бесплодной теологической дискуссии. Мы должны проявить интерес к данной ситуации лишь постольку, поскольку она затрагивает нас.
— Правильный расклад, — согласился я.
— Силы, представленные Лабиринтом и Логрусом, веками противостояли друг другу, являясь в то же время равными, — продолжал он, — так что между ними всегда сохранялось равновесие. Они постоянно одерживали небольшие победы друг над другом, каждая из них стремилась присоединить к своим владениям часть владений другой, — и никто не оставался в выигрыше. Оберон и Суэйвилл долгое время были их ставленниками, — так же как Дворкин и Сухьи — посредниками, с которыми Силы вступали в непосредственное общение, когда хотели выразить свою волю.
— Вот как? — спросил я, в то время как он потягивал сок.
— Мне кажется, Дворкин переступил дозволенную черту в общении с Лабиринтом, — снова заговорил Мондор, — и тот подчинил его своему влиянию. Дворкин, однако, был достаточно знающим, чтобы понять это и суметь этому противостоять. Результатом явилось его безумие, оказавшее, в свою очередь, ответное разрушительное воздействие на сам Лабиринт, из-за того, что их связь была слишком тесной. Это привело к тому, что Лабиринт предпочел оставить его, чтобы предотвратить дальнейшее разрушение. Однако, дело было сделано, и позиции Логруса усилились до такой степени, что он даже смог распространить свое влияние на владения Лабиринта, когда принц Бранд начал свои козни, действуя во имя собственных амбиций. Но он, видимо, не смог сделаться полностью неуязвимым для сил Логруса и поэтому оказался его невольным пособником.
— Все это по большей части только догадки, — заметил я.
— Да, но сам подумай — ведь ни один человек в здравом уме не стал бы совершать поступков, подобных тем, что совершил он. Скорее можно предположить, что они были внушены ему кем-то, чьей целью являлось полное уничтожение сил Порядка, превращение всей Вселенной в царство Хаоса.
— Продолжай, — попросил я.
— С другой стороны, в это же самое время Лабиринт приобрел способность, — или, может быть, он всегда ею обладал, — создавать «призраков» — точные копии тех, кто когда-то прошел его, впрочем, довольно недолговечные. Интересно, не правда ли? Это является подтверждением моего собственного тезиса о том, что и Лабиринт, и Логрус способны напрямую вмешиваться в происходящее. Может быть, Лабиринт решил поставить на твоего отца, как на человека, способного одолеть Бранда?
— Извини, что-то не улавливаю, — сказал я. — Ты говоришь, поставить на него?
— Лично я думаю, что Лабиринт на самом деле видел в нем будущего короля Амбера, тем более что это, кажется, отвечало и собственным желаниям Корвина. Что меня больше всего поражает, так это его внезапное появление в клинике на Отражении Земля, и в особенности обстоятельства, которые привели его туда. В самом деле, даже если принять во внимание разные временные потоки, каким образом Бранд мог одновременно находиться в двух местах — оставаться в заключении и смотреть сквозь винтовочный прицел? Сам-то он, конечно, уже не сможет дать нам объяснения по этому поводу.
— Тоже все больше предположения, — сказал я. — Но небезынтересные. Пожалуйста, продолжай.
— Твой отец, правда, в конце концов решил отказаться от трона. Однако, он по-прежнему действовал в интересах Амбера. Амбер выиграл войну. Лабиринт был отремонтирован. Баланс сил восстановлен. Рэндом стал следующим, кого выбрали на роль монарха, — как раз именно тот, кто был нужен, чтобы сохранить статус-кво. Причем заметь, выбор был сделан Единорогом, а не самими Амберитами, у которых, по-моему, были несколько иные представления о личности того, кто должен стоять у власти.
— Мне никогда не приходило в голову взглянуть на вещи с этой точки зрения, — признался я.
— Но твой отец, как выяснилось, сделал для Амбера даже больше, хотя и не имея заранее такого намерения. Опасаясь, что старый Лабиринт не удастся восстановить, он начертил новый. Однако, прежний был отремонтирован. Итак, теперь существовало уже два артефакта порядка вместо одного. Поскольку они, в сущности, были каждый сам по себе, то не могли в значительной степени усилить позицию Лабиринта, но косвенным образом увеличили мощь сил Порядка, ослабляя Логрус. Таким образом, твой отец восстановил нарушенный баланс только для того, чтобы он тут же нарушился вновь, хотя уже в другую сторону.
— Твои заключения сделаны на основе исследования вами с Фионой нового Лабиринта?
Он кивнул, отхлебнул сока.
— Именно поэтому в последнее время настолько участились бури в Отражениях — как внешнее проявление такого положения дел.
— Да, нынешнее положение дел, — согласился я, подливая себе кофе, — представляется весьма интересным.
— Действительно. Мне в связи с этим вспоминается твой рассказ об этой девушке, Корал, которая попросила Лабиринт перенести ее туда, куда он сам захочет. Что же произошло? Он перенес ее в Сломанный Лабиринт, и сделал так, чтобы то место оказалось полностью лишенным света. Затем он отправил тебя освобождать ее оттуда, с тем чтобы ты попутно отремонтировал его копию. Как только это было сделано, тот Лабиринт перестал быть Сломанным и превратился в еще одну версию настоящего, для которого, в свою очередь, стало возможным объединить его с собой в единое целое. Это оказалось тем более легко, что отраженный Лабиринт сам стремился к этому и направлял собственные усилия на объединение. В результате мощь Логруса была ослаблена еще больше, и для него возникла необходимость добиться какого-то значительного преимущества перед Лабиринтом. Именно поэтому он решил подвергнуться такому риску, проникнув во владения Лабиринта и тщетно пытаясь получить обратно Глаз Змеи. Дело зашло в тупик, однако, потому что ты, увидев, какой оборот принимают события, вызвал Колесо-Призрак. Таким образом, баланс сил по-прежнему нарушен в пользу Амбера, что может иметь очень тяжелые последствия.