Слушая слова Хэтчисона, я одновременно поглядывал на кошку и успел заметить, что она все так же продолжала отчаянные попытки запрыгнуть на стену. Снова и снова она отбегала далеко назад и затем бросалась почти вертикально вверх, иногда достигая значительной высоты. Похоже, ее нимало не беспокоила та боль, которую она не могла не испытывать, всякий раз тяжело падая на землю. Напротив, она с удвоенной энергией, даже с какой-то рьяностью повторяла свои попытки, а облик ее с каждым разом становился все более угрожающим.
Хэтчисон был в общем-то добрым малым — мы с женой неоднократно отмечали проявления его истинной любви и сочувствия к животным как к почти разумным существам, — и сейчас можно было видеть, что он отнюдь не остался равнодушным к этим проявлениям отчаянной ярости осиротевшего животного.
— Представляю, что должна сейчас чувствовать эта бедняга, — проговорил он. — Ну-ну, малышка, извини меня, я же не хотел, просто так вышло. Хотя тебе, конечно, от этого не легче. Нет, правда, раньше со мной никогда ничего подобного не случалось. Вот до чего доводят дурацкие игры взрослых! Похоже, мне с моими руками-крюками даже с кошками нельзя играть. Послушайте, полковник — как я успел заметить, он весьма свободно награждал людей, в шутку, разумеется, всевозможными званиями и титулами, — я не хочу, чтобы из-за этого случая у вашей жены сложилось превратное представление о моей персоне. Честное слово, я никак не ожидал, что так получится.
Он подошел к Амелии и пространно извинился. Моя жена заверила его в том, что не сомневается в чистой, хотя, конечно, и очень прискорбной случайности этого трагического инцидента. Затем мы вместе подошли к краю стены и заглянули вниз.
Потеряв Хэтчисона из виду, кошка пересекла ров и уселась на его противоположном краю. Вся ее поза свидетельствовала о том, что она готова в любое мгновение броситься вперед. И действительно, едва заметив нашего друга, она прыгнула с дикой, почти непостижимой яростью, которая могла бы показаться гротескной, не будь столь реальной. Вновь приблизившись к стене, она не стала предпринимать новых попыток взобраться или заскочить на нее, и лишь неотрывно смотрела на Хэтчисона, словно надеясь на то, что от ненависти и лютой злобы у нее вырастут крылья, на которых она сможет преодолеть разделявшее их расстояние.
Амелия чисто по-женски всерьез восприняла все происходящее и озабоченно порекомендовала Хэтчисону:
— Вам надо быть настороже. Будь это животное поближе, оно не преминуло бы убить вас. Посмотрите, у нее глаза настоящего убийцы.
Хэтчисон беззаботно рассмеялся:
— Извините, мадам, просто не мог сдержаться. Мужчина, воевавший с медведями-гризли, страшится обычной кошки!
Услышав его смех, кошка неожиданно изменила свое поведение. Оставив попытки взобраться или запрыгнуть на стену, она снова подошла к мертвому котенку и принялась лизать его как живого.
— Смотрите! — воскликнул я. — Вот она — реакция слабого существа на присутствие настоящего мужчины. Даже эта зверюга в разгар лютой ярости распознала голос господина и подчинилась ему.
— Как индианка… — пробормотал Хэтчисон, после чего мы продолжили нашу прогулку по крепостной стене.
Время от времени заглядывая через край парапета, мы заметили, что кошка по-прежнему неотступно следует за нами, идя как бы параллельным курсом. Поначалу она то и дело возвращалась назад к котенку, но когда расстояние между нами стало слишком уж большим, взяла его в зубы и так продолжала свое шествие. Правда, спустя некоторое время мы увидели, что она снова одна — видимо, спрятала труп где-нибудь в укромном месте. Эта настойчивость кошки лишь усилила тревогу Амелии, которая еще пару раз ненавязчиво повторила свое предупреждение. Американец же продолжал отшучиваться, но, заметив, что женщина не на шутку встревожена, сказал:
— Мадам, повторяю, не стоит преувеличивать опасность этой зверушки. Ну что вы, в самом деле. И потом, я достаточно бдителен и даже вооружен. — Он улыбнулся и похлопал себя по кобуре небольшого пистолета, укрепленной на поясе под рубашкой. — Чтобы покончить с вашими беспокойствами, я просто подстрелю эту драную кошку, которой вздумалось раздражать благородных дам, хотя и рискую оказаться в полиции за ношение оружия без специального разрешения.
С этими словами он посмотрел вниз и кошка, заметив его, с негромким урчанием скрылась в зарослях высоких цветов.
— Ручаюсь, — продолжал Хэтчисон, — что у этой зверюги достаточно хорошо развито чувство самосохранения. Полагаю, больше мы ее не увидим. Сейчас вернется к своему котенку и устроит ему персональную панихиду.
Амелии не хотелось продолжать этот разговор, и Хэтчисон, видимо, из сочувствия к ней, также отказался от прежнего намерения пристрелить кошку.
Недолго посовещавшись, мы отошли от стены и направились к деревянному мосту, соединявшему Бург с пятиугольным зданием Башни пыток. Проходя по нему, мы, однако, обнаружили, что кошка продолжает следовать за нами по земле. При виде нас к ней будто вернулась прежняя свирепость и она еще раз попыталась было, отчаянным прыжком заскочить на стену. Хэтчисон не смог удержаться от смеха.
— Ну, прощай, старушка! Извини, что попортил тебе нервы. Впрочем, время — лучший лекарь. Будь здорова!
Заканчивая долгую прогулку по прекрасному ансамблю готической архитектуры, мы почти забыли про неприятный утренний инцидент. Раскидистые и благоухающие в своем цветении лимонные деревья, шелест листвы и дивная красота простиравшегося перед нами ландшафта почти стерли из памяти досадный случай с котенком.
В тот день мы оказались единственными посетителями Башни пыток и эта малолюдность была нам явно на руку, поскольку предоставляла практически неограниченные возможности и время, чтобы тщательно изучить каждый экспонат. Да и старый служитель Башни, чувствовалось, несколько оживился, увидев в нас единственных в этот час поставщиков чаевых. Естественно, он был готов выполнить любую нашу просьбу.
Башня пыток и вправду была мрачным местом, даже несмотря на то, что тысячи посетителей неизбежно привносили в ее атмосферу оттенок живого веселья и робости. Когда мы входили внутрь, строение буквально излучало волны гнетущего недружелюбия, и мне даже показалось, что страшная история башни словно впиталась в осевшую на ее стенах вековую пыль.
Сначала мы осмотрели нижнюю часть помещения. Некогда она утопала в почти непроглядном мраке, да и сейчас солнечный свет, проникавший в нее через распахнутые настежь двери, как бы растворялся в толще стен, чуть оттеняя их грубую каменную кладку. Глубокие борозды и царапины на стенах, будь они живыми, наверняка смогли бы поведать о многих совершенных здесь тайных злодеяниях и человеческой боли. Чадящее пламя длинной свечи на стене уже начинало действовать нам на нервы, и потому мы откровенно обрадовались, когда служитель проводил нас по деревянной лестнице к выходу на залитую солнцем площадку.
Едва миновав перекидной мост, связывающий обе части башни, Амелия неожиданно резко прижалась ко мне. Страх ее был вполне обоснован, поскольку очередное строение казалось еще более зловещим, чем предыдущее. Света здесь, правда, было побольше — ровно настолько, чтобы разглядеть угрюмое обрамление окружавших нас стен. Создатели башни как бы намекали на то, что лишь им, каменщикам, работавшим наверху, были доступны радости яркого солнечного света и окружавшей их панорамы. Еще снизу мы заметили, что в стенах были прорублены оконца, очень маленькие, глубоко утопленные в толщу камня, но все же это было хоть какое-то подобие окон, тогда как остальным помещениям приходилось довольствоваться лишь крохотными отверстиями не шире бойниц. Некоторые из них были расположены так высоко над полом, что, даже подняв головы, мы могли разглядеть через них лишь крохотные кусочки неба.
В нишах стояли беспорядочно прислоненные к стенам всевозможные мечи, палаши, сабли и другое оружие с широкими лезвиями и острыми краями. Неподалеку расположились несколько деревянных колод, на которых некогда рубили головы; в ряде мест дерево было испещрено глубокими бороздами с неровными, потрескавшимися от времени краями — здесь топор палача, пронзив плоть жертвы, впивался в толщу колоды. По кругу на стенах в неуловимом для неискушенного глаза порядке висели несчетные орудия пыток, один вид которых никого не мог оставить равнодушным. Цепи, обросшие тонкими иглами, от прикосновения которых все тело пронизывала резкая, жгучая, как удар бича, боль, канаты с тугими узлами, на первый взгляд совсем не страшные, но оставлявшие после нескольких ударов на теле узника кровоточащие раны шириной с ладонь. Бесчисленные «пояса», «башмаки», «перчатки», которые по воле истязателей могли вдвое уменьшаться в размерах; плетеные железные шлемы, стискивавшие человеческую голову и превращавшие ее в сплошное кровавое месиво; крюки и ножи с длинными рукоятками — обычный инструментарий тогдашних стражей порядка.
Увидев эти и многие другие орудия пыток, Амелия оказалась чуть ли не на грани обморока. В какое-то мгновение, видимо, почувствовав головокружение, она присела на один из «стульев пыток», но затем, сообразив, резко вскочила с него, тут же сбросив с себя остатки предобморочного состояния. Мы оба сделали вид, что она лишь побоялась испачкать платье, а Хэтчисон в подтверждение этой версии добродушно рассмеялся.
Однако центральным объектом этого сосредоточения ужасов был, несомненно, особый механизм, известный под названием «Железная дева», который располагался в самом центре помещения. У нее было грубое, похожее на колокол металлическое «туловище» — оно лишь отдаленно напоминало женскую фигуру и, пожалуй, только фантазия автора, ее создавшего и отлившего спереди некое подобие человеческого лица, оправдывало название этого монстра. Снаружи проржавевшее покрытие «Девы» облепил толстый слой пыли, а в середине корпуса, примерно на уровне талии, располагалось большое кольцо, через которое была продета веревка, одним концом закрепленная за впаянный в стену крюк.
Служитель потянул за веревку и показал, что с ее помощью статуя раскрывалась — передняя ее часть откидывалась наподобие двери, открывая доступ внутрь, где в полный рост мог разместиться человек. По своей толщине дверь ничуть не уступала основному корпусу фигуры, а потому служителю пришлось всем телом откинуться назад, чтобы как следует натянуть веревку. Кроме того, в конструкции «Девы» была одна особенность — центр тяжести двери размещался несколько сбоку, а потому при малейшем ослаблении противовеса она наглухо захлопывалась.
Внимательно осматривая корпус «Девы», мы заметили, что изнутри она также вся покрылась ржавчиной, рыжим пухом выстилавшей чрево дьявольского сооружения. Но лишь приблизившись и заглянув внутрь, мы поняли, в чем заключалось истинное и главное предназначение «Железной девы». На внутренней стороне двери были укреплены длинные металлические шипы, массивные у основания и острые, как шило, на концах. Располагались они таким образом, что захлопывающаяся перед отчаявшимся узником дверь своей громадной массой вгоняла шипы в его тело: два верхних пронзали глазницы, а нижние разрывали сердце и другие жизненно важные органы.
Услышав столь подробное объяснение, моя жена вновь почувствовала себя дурно, так что мне пришлось проводить ее вниз и усадить на скамью. Вернувшись минут через десять — я все же уговорил Амелию продолжить осмотр, пообещав не показывать больше подобных страстей, — мы застали Хэтчисона стоявшим перед дверью «Девы» и пребывавшим в явно философическом расположении духа.
— Знаете, — проговорил он, когда мы подошли, — пока вы отсутствовали, я подумал: мои старые знакомые — тот самый злосчастный «Щепка» и эта индианка — видимо, были уверены, что превзошли всех и вся в искусстве причинять страдания человеческому существу. Бедолаги! Знай они, что человечество еще за несколько веков до их появления на свет создало подобную железную куклу, им пришлось бы оставить свои детские забавы с поджариванием людей на огне лучины. Не отказался бы я показать что ему, что ей, пару вещиц из тех, что висят на этих стенах. — Произнеся эти слова, он снова о чем-то задумался, после чего продолжал:
— А знаете, мне сейчас захотелось на минутку залезть внутрь ее. Интересно узнать, что чувствует человек в подобной ситуации.
— Нет, прошу вас! — воскликнула Амелия. — Это слишком ужасно.
— Думаю, мадам, что испытание собственных чувств меня не шокирует. Мне довелось бывать в нескольких переделках, так что я успел приобрести кое-какой опыт, а заодно и выдержку. Помните, я рассказывал вам, как провел ночь в утробе дохлой лошади, пока вокруг меня полыхала загоревшаяся от молнии прерия? В другой же раз мне пришлось залезть в брюхо сдохшего полмесяца назад буйвола — залезть, да еще и виду не показывать, что я там нахожусь, иначе разбушевавшиеся индейцы непременно уже набили бы мне живот камнями. Так что, как говорится, не привыкать.
Поняв, что он действительно настроился на этот эксперимент, я посоветовал ему не мешкать и поскорее осуществить свою затею.
— Понял, понял, генерал, — кивнул он. — Но я, пожалуй, еще не готов. Думаю, те несчастные, кому довелось быть моими предшественниками, попадали в брюхо этой «Девы» отнюдь не по своей воле. Наверняка существовал обычай связывать их, чтобы они и пальцем не могли пошевелить. Мне хочется, чтобы все было по правилам.
Он вынул золотую монету и кинул ее служителю.
— Возьми, хранитель ужасов, и не особенно терзай свою совесть. Я пока что не собираюсь устраивать собственные похороны.
Старик для виду еще немного посопротивлялся, заявляя, что это, мол, совершенно против правил, однако в конце концов раздобыл где-то толстую веревку и ею крепко связал верхнюю часть тела Хэтчисона. Затем тот втиснулся вглубь тела «Девы» и старик принялся вязать ноги нашего друга. Амелия со страхом взирала на эту процедуру, однако не решалась проронить ни слова.
Наконец служитель закончил работу и теперь Хэтчисон стоял спеленатый как дитя, и столь же беззащитный. По его лицу блуждала довольная и в чем-то даже тщеславная улыбка.
— Черт побери, — пробормотал он, — а здесь все же тесновато. У нас в Небраске гробы и те делают попросторнее. Эй, старик, а теперь отвяжи веревку от крюка и конец возьми в руки, да только держи покрепче! Потом начнешь потихоньку отпускать и притворять дверцу. Интересно, как все это будет выглядеть…
— Нет-нет, прошу вас, — снова взмолилась Амелия. — Я этого просто не выдержу.
Но американец заупрямился.
— Слушайте, адмирал, — обратился он ко мне, — а почему бы мадам немного не подышать свежим воздухом? В самом деле, следует позаботиться о ее нервах, даже если я, оказавшись за восемь тысяч миль от собственного дома, решил немного поразвлечься. В конце концов, мужчина не может все время ходить как ухоженный баран на ферме. Давайте быстренько все это проделаем, а потом вместе посмеемся над моей забавой.
Не знаю, то ли женское любопытство оказалось слишком сильным, то ли что еще, но Амелия решила все же остаться — прижавшись ко мне и вцепившись в мой локоть, она неотрывно смотрела на Хэтчисона. Тем временем служитель начал медленно отпускать веревку и дверь стала постепенно приближаться всеми своими шипами к телу узника. Лицо Хэтчисона светилось возбуждением, он внимательно всматривался в надвигающиеся на его глаза иглы.
— Похоже, со дня отъезда из Нью-Йорка я не испытывал ничего подобного, — продолжал бормотать он. — Ну что это за континент — Европа! Вот бы сюда парочку индейских банд… Эй, судья! — прокричал он служителю, — помедленнее там, я же плачу тебе деньги, так что дай мне возможность насладиться зрелищем и возбуждением!
Похоже, служитель унаследовал от своих далеких предков навыки истязателя, и его движения, то приближавшие, то удалявшие от Хэтчисона зловещую дверь, снова стали действовать Амелии на нервы, и без того довольно напряженные. Я бросил на нее встревоженный взгляд и, к своему удивлению, обнаружил, что она не обращает никакого внимания на манипуляции служителя — взгляд ее словно прирос к одной точке где-то в глубине камеры.
Проследив за ним, я увидел все ту же черную кошку, притулившуюся в дальнем конце помещения. Животное сверкало зелеными глазами, горевшими как сигнал опасности, и цвет их еще более усиливался на фоне подсохшей красной влаги, покрывавшей мохнатую спину и ощерившуюся пасть.
— Это опять она! — воскликнул я. — Смотрите, та же кошка!..
Не успел я закончить эту фразу, как животное одним махом преодолело разделявшее нас расстояние и оказалось рядом с «Железной девой». Сейчас кошка походила на ликующего демона, оказавшегося рядом с еще более сильным покровителем зла. Глаза излучали ненависть, вставшая дыбом шерсть чуть ли не вдвое увеличивала ее действительные размеры, хвост хлестал из стороны в сторону, словно у тигра, видящего перед собой добычу. Хэтчисон тоже заметил ее и, как мне показалось, глаза его засверкали изумленным восторгом.