Ему не было необходимости пересказывать мне, что он пережил за истекшие месяцы. Кошачье завывание, доносившееся из-за окна, было красноречивее любых слов. Меня охватывал ужас при мысли о том, чтоб прожить здесь хотя бы один день, не говоря уже о нескольких неделях. Бедняга прозябал в аду, который сам же и сотворил. Я понимал, что он еще не окончательно помешался — в противном случае он не отважился бы распахнуть передо мной дверь своей хижины, а перед этим встретить меня у причала.
— Собаки! — прокричал я. — Где собаки?
Кошатник уставился на меня как последний идиот — можно было предположить, что он не понимает смысла сказанных ему слов.
— Они сожрали их, — проговорил он странным, каким-то металлическим голосом. — Две недели назад. Убили и сожрали — не оставили даже коготка или клочка шерсти. Прежде собакам удалось загрызть несколько кошек и те сожрали их трупы. С тех пор они стали преследовать даже меня.
Несмотря на его вид, я понимал, что старик продолжает держаться изо всех сил. Первое, что мне предстояло сделать, это накормить толпу алчущих тварей, прежде чем они разорвали нас на куски. Я подхватил его трость и направился к двери.
Несколько зверюг прыгнули мне на спину, пока я прорывался к пристани. Они нанесли мне несколько довольно болезненных укусов и царапин, прежде чем я успел стряхнуть их с себя. Пятерых я прикончил ударами трости, пока они, наконец, не усвоили, что замах у меня подлиннее и покрепче, чем у старины Фостера. Каждая сраженная кошка немедленно пожиралась ее оголодавшими братьями и сестрами.
Добравшись до шлюпа, я перенес в легкую лодку несколько ящиков кошачьей еды и метров на шесть отплыл от берега. Затем я минимум два часа беспрерывно орудовал консервным ножом, открывая банки, пока мои пальцы не покрылись волдырями.
Когда последняя кошка отвалилась в сторону, наконец-то насытившись всласть, я подтянул лодку к берегу и стал пробираться к хижине старика. Он по-прежнему сидел за столом, опустив голову на скрещенные руки — и спал!
Несколько часов отдыха, душ, бритье — и выражение страха на его лице несколько ослабло. Бедолага стал хоть немного походить на себя самого. Мы выпили кофе и принялись обсуждать ситуацию. На сей раз я решил говорить с ним начистоту.
— Полагаю, мне не удастся уговорить вас покинуть остров?
Он покачал головой:
— Ни за что, капитан.
Я стал просчитывать про себя варианты. Люди типа Фостера обладали такой силой воли, которая была способна сдвинуть горы. Возможно, именно поэтому он мне и нравился.
— Ну что ж, — продолжал я, — тогда нам надо что-то придумать в отношении кошек. В следующий раз я привезу с собой добрую порцию отравы для этих тварей.
Несмотря на весь пережитой кошмар, при слове «отрава» лицо Фостера невольно исказилось гримасой боли.
— Скажите, капитан, а без яда нам никак не обойтись? — с надеждой в голосе спросил он.
— Только не пытайтесь меня отговорить, — твердо заявил я. — На сей раз я постараюсь избавить вас от этого кошачьего отродья, и сделаю это даже в том случае, если мне придется привязать вас к пальме.
С некоторой неохотой Фостер все же согласился с моим предложением:
— Пожалуй, вы правы. Я уже не в состоянии сдерживать их. Ведь надо же когда-то и делом заниматься, я имею в виду свою книгу.
Мне была ненавистна мысль о том, что его придется оставить наедине с кошками, однако иного выбора у меня не было. В этот раз я привез с собой даже больше жратвы для кошек, но все равно ее было явно недостаточно. Проинспектировав свои запасы, я отдал ему все, без чего мог обойтись сам, а в придачу ко всему при последней ездке на лодке привез со шлюпа свой карабин.
— Возьмите-ка на всякий случай, — предложил я.
Он взял оружие с таким видом, словно уступал прихоти другого человека. Затем я извлек из кармана коробку патронов и также передал их Фостеру.
— С этим поосторожнее, — добавил я, — и постарайтесь не расходовать их понапрасну. Здесь ровно пятьдесят патронов, больше у меня просто нет.
Патроны он также принял с печальной, но определенно благодарной улыбкой на лице.
Отгребая от причала, я прокричал ему напоследок:
— Старайтесь целиться в котов!
Уже потом я поймал себя на мысли о том, что мне следовало бы самому пристрелить полсотни котов — это хотя бы отчасти облегчило его положение. Тем не менее, я уже принял решение совершить очередную почтовую поездку и как можно скорее вернуться с солидной порцией яда. Кроме того, мне была бы невыносима мысль стрелять в кошек на глазах у их несчастного хозяина. Он определенно боялся их, однако по-прежнему приходил в отчаяние, представляя, что кто-то может причинить им боль.
Я как можно быстрее завершил свои дела на Папете и уже через три дня вышел в море. В районе Тубуайи меня застал ураган. Это был не самый страшный шторм, который когда-либо обрушивался на эти острова, но худшего мне еще не доводилось переносить на своем шлюпе. Вместе с туземцами я пережидал его на одном из атоллов. К сожалению, мой шлюп врезался в причал и в конце концов его выкинуло прямо к стволам пальм. Можно сказать, что судна я лишился — от него оставались практически одни обломки.
Когда море наконец успокоилось, я договорился с одним из местных моряков, чтобы он отвез меня назад на Папете. Это было долгое, жалкое путешествие, но в конце концов мы добрались до цели. По глупости я рассчитывал, что мне удастся купить или нанять какое-то другое судно, чтобы продолжать заниматься своими обычными делами или, по крайней мере, доставить старику на Тао необходимые вещи. Я даже не представлял, насколько тяжелыми окажутся последствия шторма, пока не увидел Папете. На эти острова обрушилась основная мощь урагана и результаты были самыми плачевными. Девяносто процентов судов и мелких лодок, которые стояли у причалов, были разрушены либо серьезно повреждены. Невозможно было ни купить, ни нанять, ни хотя бы украсть судно, способное выйти в открытое море. Едва взглянув на последствия катастрофы в гавани Папете, я напрочь забыл про собственную утрату. Вскоре, однако, все мои мысли вновь сосредоточились на несчастном старике, который остался на острове наедине со своими кровожадными тварями.
Не будучи способным найти новую лодку, я принялся отчаянно искать выход из создавшегося положения. Я накупил крепежных болтов, приобрел новую ткань для паруса, материал, которым можно было законопатить днище, в общем все, что, как я полагал, может понадобиться для ремонта моего корыта, после чего договорился с туземцами, чтобы они отвезли меня на своей лодчонке на Тубуайю. Я рассчитывал, что нам удастся подремонтировать шлюп, чтобы я вовремя вернулся на «Кошачий остров».
Туземцы вообще никогда не были особо хорошими работниками, а на сей раз откровенно лодырничали, так что я едва не пришиб парочку из них, пока мы собирали обломки моего судна и заново лепили из них нечто похожее на некогда существовавший шлюп. Я регулярно привозил их к месту работы, так что работали они, можно сказать, от рассвета до заката, а порой даже ночью при свете фонаря. То, чего у нас не было, но что действительно требовалось, мы изготавливали сами. За полтора месяца мы, наконец, привели шлюп в относительный порядок. Признаюсь, что судно получилось не очень-то надежное, но я понимал, что оно все же выдержит и сможет идти под парусом, если, конечно, не попадет в очередной ураган.
Все то время, пока мы работали, меня преследовали мысли о старике Фостере, оставшемся на Тао. Запасов продовольствия для прожорливых существ ему должно было бы хватить не более чем на три месяца, и срок этот к моменту окончательного спуска подлатанного судна на воду давно истек. Я произвел элементарный подсчет и понял, что если вернуться на Папете, чтобы пополнить запасы продовольствия и снаряжения, то я потеряю еще не меньше месяца.
Как и остальные белые люди, жившие на островах, я не придавал особого значения всем этим туземным суевериями табу. Обычно эти предрассудки основывались на культурных традициях и легендах, а отнюдь не на каких-то реальных фактах. Тем не менее, я испытал сильное нервное напряжение двадцать шесть дней спустя, когда до Тао оставались одни сутки плавания.
Море было совершенно спокойным. В корму дул легкий, устойчивый ветерок и меня со всех сторон окружала чистая, темно-синяя вода. На сей раз все шло нормально, но меня не оставляло предчувствие, что я покидаю мир живых существ и направляюсь прямо к вратам ада.
В лагуне я оказался где-то вскоре после полуночи. Едва я бросил якорь, как со стороны черной кромки атолла послышался громкий, похожий на стон звук, который донесся до меня, отражаясь от походившей на залитое лунным светом зеркало поверхности воды. По коже у меня пробежали мурашки и я в буквальном смысле почувствовал, как напряглась кожа у меня на затылке. Оголодавшее зверье услышало меня и теперь требовало своей пищи.
Я тщетно пытался увидеть луч света из окон хижины старика. Раз десять я прокричал ему над поверхностью лагуны, но в ответ мне раздавались лишь очередные всплески кошачьего воя. Потом я стал всматриваться, надеясь разглядеть на берегу хоть какие-то признаки жизни, и в самом деле вскоре увидел их. Кошачьи глаза! Сотни и сотни их отражали свет полной луны и переливались подобно серебристым блесткам на черном бархате береговой линии атолла. Все они были там — голодные и ожидающие меня или кого-либо еще. Волна тошноты подступила к моему горлу, когда я понял, что опоздал. На ум почему-то пришла мысль о том, сколько же старику удалось подстрелить этих тварей, прежде чем они добрались до него?
Я дождался начала рассвета и лишь тогда отвязал свою лодку от кормы шлюпа. Когда солнце наконец взошло, я вооружился двумя увесистыми дубинками и стал приближаться к берегу. Достигнув пляжа, я увидел зрелище, которое, наверное, не забуду до конца дней своих. Несколько кошек плескались и ныряли на мелководье неподалеку от берега, плавая на манер тюленей. Они ловили рыбу!
Два здоровенных кота поплыли навстречу моей лодке и попытались, было, забраться в нее сбоку. Я яростно огрел их дубиной по спинам и сразу же отставил в сторону идею добраться до причала, поскольку он был полностью заполонен проклятым зверьем; существовала реальная опасность того, что они запрыгнут в лодку и опрокинут ее прежде, чем я ступлю на сушу. Пляж буквально кишел ими, превратившись в сплошной ковер, сотканный из мохнатых тварей. Они выли и вопили в безумном крещендо, как если бы я нес личную ответственность за их бедствия. Пока я подгребал к дальнему концу пляжа, они преследовали меня по берегу, злобная, пятнистая волна шипящего меха.
Я вновь принялся открывать банки с едой и бросать ее кошкам, пока мои пальцы не покрылись кровавыми ссадинами. Опустошив шлюпку, я погреб назад к причалу. Примерно половина кошек продолжала следовать за мной, явно намереваясь встретить меня на берегу. Я решил не искушать судьбу и не выходить на сушу, а вместо этого быстрыми гребками направил лодку к пляжу. За мгновение до того, как днище лодки коснулось песка, я убрал весла, схватил обе дубинки и приготовился к прыжку.
Едва ступив на землю, я бросился бежать, размахивая своим оружием подобно крыльям мельницы. Кошки подыхали при каждом моем взмахе, но они все равно пытались наброситься на меня. Я кричал от боли, чувствуя на теле укусы их зубов. Проклятые звери совершенно обезумели; они настолько рехнулись от голода, что готовы были бросаться на кого и что угодно.
Я с боем пробивал себе путь к хижине старика и несколько раз был на грани полного поражения. Как я и предполагал, оконные рамы были сплошь исцарапаны когтями. Я не стал тратить время, чтобы отпирать дверь, а вместо этого плечом вышиб ее и по инерции влетел внутрь. Охваченный яростью и ощущая острую боль, я увидел, что кошки отчаянно сражаются за какую-то добычу, лежавшую на полу посередине хижины. Мне уже было ясно, что добычей этой являлось то, что оставалось еще от тела Фостера.
К тому моменту я взбесился не хуже кошек. Не обращая внимания на кровожадное зверье, которое продолжало отчаянно цепляться и вгрызаться в мое тело, я принялся пробивать брешь в этом извивающемся слое меха. Дубинки взлетали и падали, пока я методично размалывал волосатые тела, и наконец я увидел, за что именно они дерутся. Это был клок белоснежных волос, прилипший к остаткам скальпа.
Пожалуй, в тот момент я совершенно лишился рассудка. Не знаю, как я выбрался из той хижины, но подозреваю, что определенно сошел с ума, потому что потерял одну из своих дубинок, бросив ее на пол, чтобы схватить волосы. Помню только, как я несся к пляжу, а кошки взметались и со всех сторон прыгали на меня. Едва вступив в воду, я с размаху поднырнул под лодку и с силой уткнулся руками в ее корму.
Этот маневр спас мне жизнь. Удар был настолько силен, что лодку оттолкнуло от берега и она медленно поплыла вглубь лагуны. Толком ничего не соображая, я отмахивался от подплывавших ко мне кошек, пытаясь орудовать неудобной теперь дубинкой.
На палубе я сбросил свою изодранную одежду и принялся залечивать сотни царапин и укусов, чем и занимался практически на всем обратном пути к Папете. По прибытии в порт я подробно сообщил обо всем французскому губернатору, но у меня сложилось впечатление, что он мне не поверил. Тем не менее, он все же отправил к атоллу Тао служебное судно с представителями местной полиции, чтобы они на месте разобрались во всем этом деле. Когда отряд вернулся назад, мои рассказы о «Кошачьем острове» стали восприниматься как нечто вроде сказок из воскресной школы.
Полицейские даже не вышли на берег Тао. Плавающие кошки встретили их еще в водах лагуны; они взбирались по оснастке судна и пытались добраться до сидевших в нем людей. Неудивительно, что полицейские постарались поскорее унести оттуда ноги. По их словам, тела кошек покрыли собой абсолютно весь атолл и они охотились в лагуне не хуже пингвинов. После этого за атоллом и закрепилось, став практически официальным, название — «Кошачий остров».
С тех пор буквально все жители этого района обходят атолл стороной. На протяжении нескольких лет ни одно судно даже не приближается к нему. По своим почтовым делам я временами проплываю мимо него, однако никогда там не останавливаюсь. Иногда я подумываю о тех деньгах, которые старик хранил в железном ящичке у себя в хижине, прикидывая варианты того, чтобы сплавать туда за ними, однако всякий раз, когда подобная глупая идея приходит мне в голову, я принимаюсь пересчитывать оставшиеся на теле следы от понесенных ран и извлекаю из своего морского сундучка оставшийся от Фостера «сувенир». Мне достаточно одного взгляда на клок белоснежных волос старого писателя, чтобы от столь вздорных мыслей не осталось и следа.
Стивен Кинг
ГОСТЬЯ ИЗ АДА
Имя Стивена Кинга, все еще принадлежащего к числу достаточно молодых писателей США, едва ли нуждается в дополнительных комментариях. Работая преимущественно в жанре психологической драмы, фантазии, ужаса и гротеска, он является автором значительного числа нашумевших романов, к числу которых относятся, в частности, «Сияние», «Мизери», «Кэрри» и ряд других. Работая преимущественно над солидными по объему произведениями, где он в деталях прорабатывает нюансы довольно неоднозначных характеров своих героев, автор иногда уделяет внимание и короткому рассказу.
«Гостья из ада» — одна из таких миниатюр, в которой черты криминального рассказа сочетаются с элементами полуфантастического описания сил потустороннего зла, получающего свое воплощение в образе безобидного — но лишь на первый взгляд! — животного.
Поначалу Хэлстон подумал, что сидящий в кресле на колесиках старик сильно болен, чем-то крайне напуган и вообще вот-вот отдаст Богу душу. Ему приходилось и раньше сталкиваться с подобными ситуациями. Среди профессионалов Хэлстон имел репутацию одиночки, автономного боевика, который, однако, вполне успешно сосуществовал с обычными громилами. За время своей активной «работы» на этом поприще он отправил на тот свет восемнадцать мужчин и шесть женщин, так что можно было с уверенностью утверждать, что лик смерти ему хорошо известен.