Дом — это был просторный особняк — был наполнен холодом и затаившимся покоем. Тишину нарушали разве что глуховатое потрескивание огня в камине да доносившееся снаружи подвывание ноябрьского ветра.
— Я хочу поручить вам особое задание. — Голос старика чем-то напоминал хруст старой сминаемой бумаги. — Насколько я понял то, что мне сказали, именно этим вы и занимаетесь.
— С кем вы разговаривали? — спросил Хэлстон. Ему было тридцать два года и внешность он имел самую что ни на есть заурядную. Вместе с тем, движения его отличались легкой, даже жутковатой грацией, словно это была акула в образе человека.
— Я говорил с человеком по имени Сол Лоджиа. Он сказал, что вы знакомы.
Хэлстон кивнул. Раз именно Сол порекомендовал его этому человеку, значит все в порядке. Если же старик Дроган вздумал шутить и встроил в комнату «жучки» для подслушивания, что ж, тем хуже для него самого.
— И что же это за задание? — спросил Хэлстон.
Дроган надавил на какую-то кнопку в подлокотнике своего кресла, и оно поехало вперед, издавая при этом звук, напоминающий жужжание попавшей в бутылку мухи. Едва он приблизился вплотную к Хэлстону, на того пахнуло смесью запахов старости, высохшей мочи и страха. Он поневоле испытал отвращение, однако виду не подал и внешне продолжал хранить спокойствие.
— Ваша жертва находится как раз у вас за спиной, — проговорил Дроган.
Реакция Хэлстона была мгновенной. Он знал, всегда знал, что именно от ее скорости нередко зависела его жизнь, а потому не только мозг, но и все его тело постоянно находились начеку. Он резко сполз с дивана, упал на одно колено и одновременно повернулся, машинально просунув руку внутрь сшитого по специальному заказу спортивного плаща, где в кобуре под мышкой висел опять же специальный револьвер сорок пятого калибра. Долей секунды оружие оказалось у него в руке, он взметнул его и увидел в прорези прицела… кошку.
Какое-то мгновение Хэлстон и кошка неотрывно смотрели в глаза друг другу. Хэлстон никогда не отличался особым воображением и не страдал избыточным суеверием, однако подобный поворот дела оказался для него полной неожиданностью. В ту самую секунду, когда он, опустившись на колено и подняв револьвер, увидел кошку, ему показалось, что он давно знает ее, хоть, будь это действительно так, он никогда бы не запамятовал животное со столь характерной внешностью.
Морда ее была словно разрезана надвое: одна половина была черная, а другая сплошь белая. Прямая как струна разделительная линия шла от макушки ее плоского черепа, спускалась к носу и далее упиралась в рот. В сумраке изысканно обставленной гостиной ее глаза казались громадными, а черные зрачки, в которых преломлялся свет от камина, сами походили на тлеющие ненавистью угольки.
Зародившись, эта же мысль, словно эхо, вернулась к Хэлстону: мы знаем друг друга — ты и я.
Впрочем, скоро это прошло. Он спрятал револьвер и быстро встал.
— За подобные выходки мне следовало бы вас убить, — спокойно сказал он Дрогану. — Подобных шуток я не люблю.
— А я и не шучу, — ответил тот. — Присядьте пока, и посмотрите вот на это.
Он извлек из-под прикрывавшего колени пледа толстый бумажный пакет и протянул его Хэлстону.
Убийца послушно сел. В тот же момент кошка, приютившаяся, было, на спинке дивана, мягко перепрыгнула к нему на колени. Несколько секунд она неподвижно смотрела на Хэлстона своими огромными, темными глазами со странными, окруженными двойным золотисто-зеленым ободком зрачками, после чего свернулась клубочком и тихо замурлыкала.
Хэлстон поднял на Дрогана изумленный взгляд.
— Дружелюбная кошечка, — проговорил старик. — Но только поначалу. На самом же деле это отродье уже убило в моем доме троих человек. В живых пока остался один лишь я. Я стар, болен, но… мне хотелось бы умереть не раньше, чем истечет отпущенный мне срок. Не раньше!
— Я что-то ничего пока не могу понять, — пробормотал Хэлстон. — Вы что, наняли меня, чтобы я убил кошку?
— Пожалуйста, загляните в конверт.
Хэлстон так и сделал. Конверт был заполнен сто — и пятидесятидолларовыми банкнотами — довольно старыми, потертыми. Он начал было пересчитывать их, но затем остановился. — Сколько здесь?
— Шесть тысяч долларов. Вторые шесть тысяч вы получите тогда, когда предъявите мне вещественные доказательства того, что кошка… ликвидирована. Мистер Лоджиа уверял меня, что это ваша обычная такса.
Хэлстон кивнул, одновременно продолжая машинально поглаживать лежавшую у него на коленях кошку — та по-прежнему негромко урчала и, казалось, погрузилась в безмятежный сон. Вообще-то Хэлстон любил кошек. Более того, это было, пожалуй, единственное животное, которое вызывало в нем искреннюю симпатию. Особенно ему импонировало в них то, что они всегда гуляли сами по себе — так же, как и он. Господь — если он вообще существовал — сделал из них идеальное орудие убийства. Да, они всегда были сами по себе, очень походя в этом на него самого.
— В принципе, я мог бы вам ничего не объяснять, но все же сделаю это, — промолвил Дроган. — Предостеречь — значит вооружить, так, кажется, принято говорить, а мне очень не хотелось бы, чтобы вы отнеслись к этому заданию как к чему-то излишне легкому и незатейливому. Кроме того, у меня есть на то и свои собственные причины — так сказать, для самооправдания. Знаете, даже в том положении, в котором я нахожусь, мне бы не хотелось выглядеть в ваших глазах выжившим из ума старым болваном.
Хэлстон снова кивнул. Про себя он уже решил, что с учетом складывающейся обстановки выполнит порученное задание вне зависимости от того, получит какие-либо дополнительные объяснения или нет. Но, раз старик изъявил желание что-то пояснить, он с удовольствием послушает.
— Для начала я хотел бы спросить вас: вы знаете, кто я такой? Откуда у меня средства на жизнь?
— Фармацевтические предприятия Дрогана, — бесстрастно произнес Хэлстон.
— Да, одна из крупнейших фармацевтических компаний Америки. А краеугольным камнем нашего финансового успеха является вот это. — Он вынул из кармана халата маленький пузырек без этикетки и протянул его Хэлстону.
— Три-дормаль-фенобарбин, состав «Ж», — сказал Дроган. Предназначается исключительно для безнадежно больных людей, поскольку механизм зависимости от этого препарата формируется необычно быстро. Это одновременно болеутоляющее средство, транквилизатор и умеренный галлюциноген. Оказывает поразительно благотворное воздействие на смертельно больных людей, поскольку позволяет им свыкнуться со своим состоянием и легче переносить связанные с ним тяготы.
— Вы тоже принимаете его? — спросил Хэлстон.
Дроган оставил его вопрос без ответа.
— Препарат широко распространен по всему свету. Это самый настоящий синтетик, разработали его в середине пятидесятых годов в одной из наших лабораторий в Нью-Джерси. Эксперименты проводились исключительно на кошках, поскольку их нервная система имеет поистине уникальную структуру.
— И сколько их вы таким образом отправили на тот свет? — вновь поинтересовался Хэлстон.
Дроган как-то поджался и даже напрягся:
— Я считаю подобную постановку вопроса предвзятой и потому неправомерной.
Хэлстон пожал плечами.
— За четырехлетний период между первичной разработкой препарата и его утверждением Федеральной фармацевтической ассоциацией было э… ликвидировано примерно пять тысяч кошек.
Хэлстон тихонько присвистнул. Его пальцы нежно скользили по голове спящей кошки, чуть заползая на черно-белую мордочку. Животное тихо, умиротворенно урчало.
— Насколько я понял, вы считаете, что эта кошка пришла с целью отомстить вам за содеянное?
— Я не испытываю ни малейшего намека на чувство вины, проговорил Дроган, однако его старческий голос стал на тон выше и в нем зазвучали нотки раздражения. — Пять тысяч испытуемых животных погибли ради того, чтобы сотни тысяч человеческих жизней…
— Ладно, не будем об этом, — махнул рукой Хэлстон. Его всегда утомляло, когда люди начинали оправдываться.
— Кошка появилась у нас примерно семь месяцев назад, продолжал Дроган. — Лично я никогда не любил этих тварей. Типичные разносчики инфекции… постоянно бегают где попало… или роются в помойках… что-то подбирают. Это была инициатива моей сестры — она захотела взять ее в дом. С нее-то все и началось. Она первой поплатилась за это.
Он с ненавистью посмотрел на кошку.
— Вы сказали, что кошка убила троих.
Немного дрожащим голосом Дроган начал свой рассказ. Кошка все так же лежала на коленях Хэлстона, сильные, опытные пальцы убийцы нежно прикасались к ее шерстке, и она мягко мурлыкала во сне. Из камина иногда доносился похожий на хлопок звук: это лопалась в пламени сосновая шишка, — и тогда животное напрягалось, словно под слоем покрытых шерстью мышц была спрятана стальная пружина. Снаружи доносилось завывание холодного ветра, который кружил вокруг большого каменного дома, затерявшегося в коннектикутской глубинке. В глотке этого ветра клокотала зима, тогда как голос старика продолжал литься нескончаемым потоком.
Семь месяцев назад в доме жило четыре человека: сам Дроган, его сестра Аманда семидесяти четырех лет — на два года старше его, ее давняя подруга Кэролайн Бродмур (из тех уэстчестерских Бродмуров, как пояснил Дроган), давно страдавшая от эмфиземы, и, наконец, Ричард Гейдж — слуга, работавший в доме уже более двадцати лет. Гейдж, которому было под шестьдесят, водил большой семейный «линкольн», занимался приготовлением пищи и по вечерам разносил напитки. В дневное время к ним приходила служанка. Подобным образом вся четверка прожила где-то около двух лет, являя собой образчик немного странной компании богатых пожилых людей и их семейного вассала. Единственным занятием этих чудаковатых стариков было ожидание — кто кого переживет.
Затем появилась эта самая кошка.
— Первым ее заметил Гейдж, — продолжал Дроган, — когда она, крадучись, бродила вокруг дома. Поначалу он попытался, было, прогнать ее прочь — кидал в нее палки, камни, один раз даже, кажется, попал. Однако кошка никак не уходила. Естественно, ее привлекал запах еды. Вид у нее был не ахти — сплошные клочки шкуры да торчащие во все стороны кости. Подобных созданий обычно бросают у обочины дороги, чтобы навсегда избавиться от них. Как это ужасно — столь бесчеловечным образом обрекать животное на медленную смерть.
— Лучше, конечно, подвергать испытанию их нервную систему, — пробормотал Хэлстон.
Дроган пропустил мимо ушей его замечание и продолжал свой рассказ. Кошек он ненавидел — всегда ненавидел. Поняв, что от незваной гостьи им так просто не избавиться, он приказал Гейджу отравить ее — большую, аппетитную порцию кошачьей еды обильно сдобрили три-дормаль-фенобарбином.
Кошка даже не притронулась к этой пище.
К тому времени Аманда Дроган уже заприметила кошку и распорядилась, чтобы ее взяли в дом. Разумеется, брат отчаянно сопротивлялся, но женщина настояла на своем. Как и всегда.
— Да, Аманда все сделала по-своему, — покачал головой Дроган. — Даже сама на руках принесла кошку в дом, а та все время беспрестанно мурлыкала — прямо как сейчас у вас, мистер Хэлстон. Правда, ко мне она ни разу даже не приблизилась. Ни на шаг не подошла… пока. Сестра поставила ей тогда блюдечко с молоком, которое она сразу же осушила. «О, вы только посмотрите на это несчастное существо, как оно проголодалось», сестра едва сдерживала слезы. Они с Кэролайн чуть ли не на цыпочках ходили вокруг нее. Я-то понимал, что таким образом они хотели отомстить мне — им было прекрасно известно, как я ненавижу кошек… как я всегда к ним относился, особенно после того как началась работа над три-дормалем. Им очень нравилось поддразнивать меня, они просто наслаждались этой игрой. — Он мрачно посмотрел на Хэлстона. — Но они и поплатились за это.
Где-то в середине мая Гейдж, как обычно, встал в половине шестого утра, чтобы зажечь в доме свет. Его пронзительный крик разбудил и Дрогана, и Кэролайн Бродмур.
Аманда Дроган лежала на полу у основания главной лестницы в окружении осколков разбитой фаянсовой тарелки и содержимого пачки «Маленькие котята» — это такая еда для кошек. Ее незрячие глаза неподвижно уставились в потолок. Она потеряла много крови — изо рта, из носа, в общем, много было чего. К тому же она сломала себе спину, одну ногу, несколько позвонков.
— Кошка спала у нее в комнате, — заметил Дроган, — и она ухаживала за ней как за младенцем… «Она такая гоодная, доогой. Так пуогоодаась, паавда ведь? Ну что, маютка, ты хочешь выйти и сдеать пи-пи?» Мерзость какая — слышать подобное из уст старой, закаленной в боях Аманды. Как я полагаю, это чертово отродье разбудило ее своим мяуканьем. Аманда взяла тарелку и пошла вниз — ей все время казалось, что Сэмми — это она так ее называла — не любит есть «Котят» всухомятку. Мол, обязательно надо разбавлять их молоком. Ну вот… Встала, значит, и пошла вниз, чтобы налить молока. Кошка, наверное, беспрестанно терлась о ее ноги. А Аманда, что и говорить, уже была старой, очень старой, ноги плохо слушались. К тому же толком, наверное, не проснулась еще. Едва они подошли к краю лестницы, как кошка бросилась ей под ноги… нечто вроде подножки подставила…
«А что, — подумал Хэлстон, — в принципе, все могло быть именно так. А со стороны посмотришь — ничего преднамеренного». Он мысленно представил себе, как старуха заваливается вперед, катится вниз по ступеням, настолько напуганная, что не в состоянии издать ни звука, крикнуть, чтобы позвать на помощь, разбудить спящий дом. «Котята» веером разлетаются по сторонам, тарелка разбивается, а сама она кувырком летит вниз и плюхается на пол. Разумеется, ее старушечьи кости всего этого не выдержали. Следом — эта картина прямо так и стоит у меня перед глазами спускается эта злосчастная кошка, по ходу подбирая разбросанных по ступенькам «Котят»…
— А что сказал судебный следователь? — поинтересовался Хэлстон.
— Ну что он мог сказать? Смерть от несчастного случая, естественно. Но у меня самого сомнений не было. Я все понял.
— Но почему вы после этого не избавились от кошки? Я имею в виду после смерти вашей сестры.
Наверное, потому, что Кэролайн Бродмур пригрозила ему покинуть их дом, если он сделает это. Она вообще была истеричка, и к тому же буквально помешалась на этой кошке. Плюс ко всему она была очень больной женщиной и временами у нее появлялись своего рода… фантазии. Однажды она сказала Дрогану, что ничуть не сомневается в том, что душа Аманды переселилась в Сэмми, а поскольку Сэмми была кошкой Аманды, то теперь она сама возьмет на себя все заботы о ней, как если бы это делала Аманда.
С годами Хэлстон научился довольно неплохо читать между строк и потому смекнул, что когда-то, в далеком прошлом, Дроган и Кэролайн Бродмур были любовниками, а потому ему не хотелось терять ее из-за какой-то кошки. А она действительно могла бы уехать.
— Это было бы равносильно самоубийству, — сказал Дроган. — Ведь у нее никого не осталось — абсолютно никого. У нас она жила на втором этаже в специально оборудованной комнате, где поддерживалась атмосфера повышенной влажности. Ей было семьдесят лет, мистер Хэлстон, причем, едва достигнув двадцати одного года, она высаживала в день по две пачки сигарет, а то и больше. В общем, эмфизема была в крайне запущенном состоянии. Одним словом, я хотел, чтобы она осталась в доме, и если этой чертовой кошке тоже суждено было остаться, то…
Хэлстон кивнул в знак понимания и многозначительно посмотрел на часы.
— Умерла Кэролайн в конце июня, — продолжал Дроган. Смерть наступила во сне. Доктор отнесся к этому факту довольно спокойно — пришел, осмотрел, выписал свидетельство о смерти, вот и все. Но я увидел в ее комнате кошку! Гейдж тоже ее видел.
— Но ведь она все равно должна была когда-нибудь умереть от своей эмфиземы, — заметил Хэлстон.
— Ну разумеется, — лицо Дрогана исказилось странной, какой-то дерганой улыбкой. — Именно так и сказал врач. Но я-то знаю, в чем дело. Я все помню. В детстве мать рассказывала мне, что кошки имеют обыкновение именно так расправляться с малыми детьми и стариками — во сне. Они похищают, крадут у них дыхание.