Полыхнуло, словно я опрокинул керосиновую лампу. Разумеется, в моих жилах течет не огонь, но в некоторых местностях кровь жителя Хаоса исключительно быстро воспламеняется, и эта, похоже, была как раз из таких.
Пламя хлестало и в кубок, и мимо, на его руку, на локоть. Бранд вскрикнул и начал съеживаться. Я отступил на шаг. Он превратился в смерч – примерно как после жертвоприношения, только более мощный, – с ревом взвился в воздух и через мгновение исчез, а я остался стоять с открытым ртом, глядя вверх и зажимая вену на дымящейся руке.
«Впечатляющий исход,» – заметила Фракир.
– Семейная черта, – отвечал я. – Кстати, об исходах и выходах…
Я обогнул камень и вышел из круга в темноту. Она стала еще чернее, и казалось, что тропа светится ярче. Я разжал пальцы – дым больше не шел.
Я припустил рысью, торопясь оказаться подальше от этого места. Когда через некоторое время я обернулся, камней уже не было – только бледный смерч тянулся вверх, вверх, затем исчез.
Я продолжал бежать. Дальше дорога шла под уклон, я разогнался и вскоре уже вприпрыжку летел по пологому склону. Тропа сверкающей лентой убегала вниз и вдаль, постепенно теряясь из виду.
К своему изумлению, я увидел, что не так далеко ее пересекает другая светлая ниточка. Правее и левее она таяла во мгле.
– Есть какие-нибудь специальные указания касательно перекрестков? – спросил я.
– Пока нет, – отвечала Фракир. – Думаю, там придется принимать решение, а какое – станет ясно только на месте.
Впереди расстилалась огромная темная равнина с разбросанными там и сям островками света – все они были неподвижны, но одни горели ровно, другие зажигались и гасли. Ниточек, впрочем, было всего две – моя тропа и другая, поперечная. В полной тишине слышалось лишь мое дыхание да звук шагов. Ни ветерка, ни запаха, даже воздух не теплый, не холодный, а просто никакой. Справа и слева снова маячили какие-то силуэты, но у меня не было ни малейшей охоты в них вглядываться. Я хотел одного: побыстрее со всем покончить, выбраться отсюда и вернуться к своим делам.
По обочинам стали попадаться туманные пятнышки света – расплывчатые, дрожащие, они возникали и пропадали сами собой. Казалось, вдоль дороги протянутпятнистый прозрачный занавес, и поначалу я не обращал на него внимания, но он постепенно светлел, изображение проступало, как если бы я настраивал подзорную трубу: стулья, столы, припаркованные машины, витрины. Вскоре призрачная картина начала обретать цвет.
Я остановился как вкопанный. Передо мной был красный «Шевроле» пятьдесят седьмого года, присыпанный снегом, припаркованный на знакомой улице. Я подошел и протянул левую руку.
Она вошла в полумрак и сразу поблекла. Я потрогал радиатор – твердый, холодный, – стряхнул с него снег. Вытащил руку – к ней прилипли снежинки. И сразу картина померкла.
– Я нарочно щупал левой рукой, – сказал я, – где ты. Что это было?
«Спасибо. По-моему – заснеженная красная машина.»
– Это либо компьютерная модель, либо что-то извлеченное из моей памяти. Дело в том, что это картина Полли Джексон из моей коллекции, увеличенная до натурального размера.
«Значит, дела все хуже, Мерль. Я не почувствовала, что это – модель.»
– Выводы?
«То, что этим заправляет, набирает умения. Или силы. Или того и другого.»
– Черт, – заметил я и потрусил дальше.
«Может, оно хочет показать, что способно полностью сбить тебя с толку.»
– Тогда ему это удалось, – признал я и крикнул: – Эй, что-то! Слышишь? Твоя взяла! Я полностью сбит с толку! Могу я теперь отправляться домой? Если ты хотело чего-то другого, тебе это не удалось! Я ровным счетом ничего не понял!
Вспышка молнии бросила меня на землю, я полностью ослеп на несколько минут. Я лежал ничком и трясся, но грома не последовало. Когда зрение вернулось, а дрожь улеглась, я увидел прямо перед собой исполинскую фигуру Оберона.
Правда, всего лишь статую – копию той, что стоит в дальнем конце Главной Аллеи в Амбере, а может, и ее саму, потому что, вглядевшись, я различил на плече великого человека птичий помет.
– Настоящий или модель? – спросил я.
«По-моему, настоящий, – отвечала Фракир.»
Я медленно встал.
– Мне понятно, что это ответ, только непонятно, что он означает.
Я потрогал статую – на ощупь она казалась скорее полотняной, чем бронзовой. Перед глазами поплыло, и я понял, что держусь за огромный – больше чем в рост – портрет Отца Страны. Потом края его начали расплываться – передо мной была картина, одна из многих в блеклой череде вдоль тропы. Затем она пошла рябью и растаяла.
– Сдаюсь, – сказал я, проходя там, где только что стоял Оберон. – Ответы еще загадочнее, чем ситуация, породившая вопрос.
«Поскольку мы идем между Тенями, это может означать, что все сущее хоть где-нибудь реально. А?»
– Может. Но это я знал и так.
«И что все сущее реально в разном смысле, в разное время и в разных местах?»
– Ладно. Положим, оно и впрямь хотело выразить то, о чем ты говоришь. Только я сомневаюсь, чтобы кто-то пошел на такие крайности с единственной целью доказать философские положения, возможно, новые для тебя, но вообще-то порядком избитые. Должна быть какая-то причина, и ее я ухватить не могу.
До сих пор мне показывали только неживую натуру. Теперь на картинах появились люди и животные. Здесь были воинственные сцены, любовные и просто домашние.
«Да, развитие есть. Возможно, это куда-то ведет.»
– Когда они выпрыгнут на меня, я соображу, что мы у цели.
«Кто знает? Насколько я понимаю, искусствоведение – наука разносторонняя.»
Однако картины вскоре исчезли, и тропу вновь обступила тьма. Я бежал по пологому склону вниз, к перекрестку. Где же Чеширский Кот, когда мне и впрямь понадобилась логика Кроличьей Норы?
Я бежал к отчетливо видному перекрестку. Вдруг я заморгал. Передо мной был по-прежнему перекресток, но декорации полностью сменились. Справа на углу стоял фонарный столб. Под ним кто-то курил.
– Фракир, как они это сделали? – спросил я.
«Очень быстро,» – отвечала она.
– Что говорит нам внутренний голос?
«На тебе сосредоточено внимание. Впрочем, ничего угрожающего.»
Я замедлил бег. Тропа сменилась асфальтовой дорогой, по бокам появились бровки и тротуары. Я перешел с проезжей части на правый тротуар. Сразу натянуло серого тумана, и фонарь скрылся из виду.
Я пошел еще медленнее и вскоре увидел, что асфальт под ногами – мокрый. Шаги отдавались глухо, словно от ближних домов, но туман еще сгустился, так что, есть дома или нет, было не разглядеть. Впрочем, что-то вроде зданий все же угадывалось – сгустки мрака по правую руку. В спину подул холодный ветер, на голову упали несколько капель. Я поднял воротник. Где-то высоко в скрытом туманом небе загудел самолет. Я постоял, пока гудение смолкло, затем пошел дальше. Очень тихо – возможно, на другой стороне улицы – пианино заиграло смутно знакомую мелодию. Я плотнее закутался в плащ. Туман клубился и густел.
Еще три шага, и он расступился.
Она стояла совсем близко. На голову ниже меня, в берете и френче, черные волосы поблескивали под фонарем. Она бросила окурок и медленно растирала его высоким каблуком черной лаковой туфельки. Ножка – очень даже ничего. Потом она вынула из кармана пальто плоскую серебряную коробочку с выпуклой розой на крышке, достала сигарету, вставила в рот, закрыла и убрала портсигар. Не оборачиваясь, спросила:
– Огоньку не найдется?
Спичек не было, но такой пустяк меня не остановил.
– Конечно, – сказал я и медленно поднял руку к ее тонко очерченному лицу, ладонью к себе, чтоб не видно было, что в ней ничего нет. Я шепнул ключевое слово, искра скакнула с пальца на кончик сигареты, и тут женщина придержала мою руку, чтобы прикурить. При этом она подняла глаза – огромные, синие-пресиние, с длинными ресницами – и встретила мой взгляд. Женщина вскрикнула и выронила сигарету.
– Mon Dieu! [9]– Она бросилась мне на шею, прижалась всем телом и зарыдала. – Корвин! Ты нашел меня! Как долго…
Я обнимал ее крепко, боясь заговорить, боясь грубой правдой разрушить ее счастье. К чертям правду! Я погладил черные волосы.
Очень нескоро она оторвалась от меня, подняла глаза. Еще секунда, и она поняла бы, что обманулась сходством, приняла желаемое за действительное. Поэтому я спросил:
– Что такая девушка делает в таком месте?
Она тихо рассмеялась.
– Ты придумал, как? – И тут глаза ее сузились. – Ты не…
Я кивнул.
– Духу не хватило, – сказал я.
– Кто ты? – спросил она, отступая на полшага.
– Меня зовут Мерлин, и я влип в дурацкое приключение, смысла которого не понимаю.
– Амбер, – мягко произнесла женщина, не снимая руки с моего плеча.
Я кивнул.
– Я тебя не знаю, – сказала она, – а вроде должна бы знать, но… я… не…
Она снова прижалась ко мне, спрятала голову у меня на груди. Я пытался что-то сказать, объяснить, но незнакомка приложила палец к моим губам.
– Не сейчас, а может, и совсем не надо. Не говори ничего. Но ты-то должен знать, призрак ты Образа или нет.
– Что такое призрак Образа?
– Его порождение. Образ запоминает всех, кто его прошел. Он может воссоздать нас, когда пожелает, – такими, какими мы были в то время. Он может распоряжаться нами по своему усмотрению, отправлять куда угодно с любыми заданиями. Геас, [10]если хочешь. Разрушать и создавать снова.
– Часто он это делает?
– Про других не знаю – только про себя. – И вдруг: – Ты не призрак! Я чувствую! – вскричала она и вцепилась в мою руку. – Только ты не такой, как другие, в ком течет кровь Амбера…
– Наверное, – отвечал я. – Я веду свой род и от Амбера, и от Двора Хаоса.
Незнакомка поднесла мою руку к губам, словно хотела поцеловать, но губы ее скользнули ниже, к разрезанному по просьбе Бранда запястью. Внезапно до меня дошло: кровь Амбера чем-то притягательна для призраков Образа.
Я попытался вырвать руку, но и она обладала силой Амбера.
– Во мне иногда струится пламя Хаоса, – сказал я, – как бы оно не причинило тебе вреда.
Она медленно подняла голову и улыбнулась. Губы ее были в крови. Я опустил глаза, увидел алую влагу на своем запястье.
– Кровь Амбера имеет власть над Образом, – начала она, и тут у ее щиколоток заклубился туман. – Нет! – закричала она и снова припала к моей руке.
Смерч обвил ее колени, бедра. Зубы рвали мою руку. Я не знал, каким заклинанием это остановить, поэтому просто обнял ее и погладил по волосам. Через мгновение она растаяла в моих объятиях, обернулась кровавым вихрем.
– Иди направо! – выкрикнула она, устремляясь ввысь. На асфальте, рядом с лужицей моей крови, осталась тлеть ее сигарета.
Я повернулся и пошел прочь.
Далеко-далеко за туманной мглой пианино по-прежнему тихо наигрывало мелодию из давнего прошлого.
ГЛАВА 6
Я шел вправо, и везде, где капала моя кровь, реальность немного подтаивала. Впрочем, порез вскоре затянулся, кровь остановилась. Даже запястье больше не дергало.
«Ты меня всю кровью залил, начальник.»
– Скажи спасибо, что не огнем.
«Тогда в камнях немного и подпалило.»
– Извини. Можешь объяснить, что происходит?
«Если ты о новых указаниях, то их еще нет. Однако я думала – теперь, когда я это умею, – так вот, это место становится все более интересным. Взять хоть призраков Образа. Он не может проникнуть сюда сам, но засылает агентов. Как ты полагаешь, не способен ли на то же Логрус?»
– Все может быть.
«У меня сложилось впечатление, что здесь, за изнанкой реальности, между Тенями, у них идет поединок. Вдруг это место существовало раньше? Прежде Теней? Вдруг они сражаются здесь изначально, неким загадочным метафизическим способом?»
– А нам-то что?
«Тогда, возможно, и сама Тень – побочный продукт напряжения между полюсами.»
– Боюсь, Фракир, ты недослышала мой вопрос.
«Вдруг и Амбер, и Двор Хаоса созданы лишь затем, чтобы поставлять агентов для борьбы?»
– А вдруг эта мысль внушена тебе Логрусом вместе со способностью говорить?
«Зачем?»
– Да все за тем же. Чтоб я поверил, будто борьба важнее людей. Еще один способ принудить меня к выбору.
«Мне не кажется, что мной управляют.»
– Ты сама призналась, что научилась думать совсем недавно. А для новичка ты рассуждаешь уж больно отвлеченно.
«Правда?»
– Поверь.
«И что это означает?»
– Нежелательное внимание сверху.
«Я бы выбирала выражения, пока мы остается в зоне их боевых действий.»
– Сифилис на оба их дома! Не знаю почему, но я им нужен. Они все проглотят.
Впереди глухо заворчало.
«Видишь, о чем я?»
– Блеф.
«Чей?»
– Думаю, Образа. Похоже, этот сектор реальности контролируют его призраки.
«Сам понимаешь, мы можем кардинально заблуждаться. Все наши догадки – выстрелы наугад.»
– Мне кажется, это по мне стреляют наугад. Вот почему я отказываюсь играть по чужим правилам.
«И что ты предлагаешь?»
– Расслабься и виси спокойно, а скажу «Убей!» – выполняй. Пошли, куда идем.
Я снова побежал, прочь из тумана – пусть призраки останутся призраками в призрачном городе.
Яркая дорога на темной равнине, я бегу – обратное смещение Теней, словно местность пытается изменить меня. А впереди – вспышки и снова гром, по бокам возникают и пропадают виртуальные уличные сценки.
И вдруг оказалось, что я бегу наперегонки с самим собой, – на яркую дорогу выскочила темная фигура, и я не сразу понял, что это – отражение. Движения бегущего справа повторяли мои, мимолетные сценки справа от меня зеркально воспроизводились слева от него.
«Что происходит, Мерль?»
– Не знаю, – сказал я, – только мне надоели символы, аллегории и прочая метафорическая шелуха. Если это означает, что жизнь – состязание с самим собой, то можно было придумать и что-нибудь посвежее – разве что силы, устроившие это шоу, расписываются в своей банальности. Вполне в их духе. Как ты думаешь?
«Думаю, что тебя вполне может испепелить молнией.»
Молнии не последовало. Мой зеркальный двойник все бежал. Это продолжалось дольше, чем прежние придорожные сценки. Я совсем было решил не обращать на него внимания, когда мое отражение внезапно поднажало и вырвалось вперед.
«Охо-хо-хо.»
– М-да, – согласился я и тоже прибавил скорости, чтоб сократить разрыв.
Мы сравнялись и теперь бежали параллельно, в нескольких метрах друг от друга. Он снова начал отрываться. Я еще приналег и нагнал. Потом, сам не зная почему, вздохнул, пригнулся и рванул вперед.
Мой двойник заметил это, ускорился, начал догонять. Я тоже прибавил шагу, сохраняя разрыв. Куда это мы чешем?
Впереди дорога расширялась, и поперек нее, похоже, была натянута ленточка. Отлично. Что бы это ни означало, я должен прийти первым.
Метров сто я лидировал, потом моя тень вновь начала нагонять. Я припустил быстрее и какое-то время удерживал сократившуюся дистанцию. Тут он взял скорость, которую, мне казалось, не сможет сохранить до ленточки. Впрочем, кто его знает. Я поднажал еще. Я бежал со всех ног.
Сукин сын все нагонял, наконец мы сравнялись, и он меня обошел. Потом вдруг споткнулся – я мигом оказался рядом, но он больше не оступался и сохранял прежний бешеный темп. Я решил не останавливаться, пока не разорвется сердце.
Мы бежали голова к голове. Я не знал, есть ли у меня силы на последний рывок, не знал, бегу ли я чуть впереди, вровень или чуть позади. Мы мчались по параллельным сверкающим дорожкам к яркой полоске, и вдруг ощущение зеркального раздела исчезло. Две узкие дорожки превратились в одну широкую. Руки и ноги двойника двигались независимо от моих.
Чем меньше оставалось до финиша, тем ближе мы бежали друг к другу и наконец оказались совсем близко. И тут стало видно: я состязался отнюдь не со своим отражением. Волосы его развевались на ветру, и я заметил: левого уха нет.