— С вами не сяду! — решительно отказался он.
Братья расхохотались.
— Да не с нами, — пояснил Эллинг. — С Яльгой сыграешь? Она вообще карты впервые видит, так что можешь не трястись…
— Когда это я трясся? — с той же воинственностью уточнил гном.
— Никогда-никогда, — замотал головой Яллинг, но рожа у него была такая хитрющая, что на месте гнома я давно бы двинула ему в глаз. — Короче, считай, что ты рыцарь, объясни девушке правила, а мы пойдем с Хельги сыграем. Все, отбой! — Он сделал пальчиками, и братья мигом улетучились на дальний конец стола.
Гном воззрился на меня.
— Так тебя Яльгой зовут? — подозрительно спросил он.
Я кивнула, и гном расплылся в улыбке:
— А-а, это ты вашего магистра так обломала! И этих штымпов заодно… — Он ткнул пальцем в близнецов, уже подсевших к вампиру, и перетасовал колоду еще на раз. — Ну что, во что играть будем?
Я неуверенно пожала плечами:
— Да я вообще-то ни во что не умею…
— Значит, в дурака, — заключил гном. Он быстро раздал по шесть карт, вытащил одну из оставшейся колоды — это оказалась дама бубен — и положил ее передо мной. — Все просто. Эта масть козырная…
…Через семь минут я с удивлением воззрилась на стол. Карты кончились, а гном, мрачнее ночи, положил рядом с моей монеткой свою, выглядевшую малость поновее. Я деловито сгребла ее в карман. Правду говорят, новичкам везет… что же, на приличный обед корчме все одно недостанет, но хотя бы не так обидно, как раньше.
— Я требую реванша! — возвестил гном, сверкая глазами.
Я пожала плечами и пододвинула к нему груду карт.
…Еще через полчаса я обыграла гнома до последней монеты. Он едва не плакал от обиды — проиграть женщине, да вдобавок еще и новичку! — и порывался поставить на кон собственные штаны. Штаны мне были без надобности, да и потенциальный вид голой гномьей задницы не вселял в меня большого энтузиазма, так что я решительно отказалась.
Гнома, от огорчения рвавшего бороду, отодвинули конкуренты. Ко мне подсел алхимик Вигго фон Геллерт; его не иначе как подослали близнецы, обрадованные моей неожиданной прытью в карточных делах.
К тому моменту у меня накопилось достаточно денег, чтобы прибавить к счастливой монетке еще с десяток золотых.
Со мной сыграло еще, наверное, человек семь. Я обыгрывала всех, сама не веря глазам. Карты легко ложились мне в руки, я быстренько научилась тасовать; соперники вырывали у меня колоду, утверждали, что близнецы научили подругу крапить карты, и очень удивлялись, обнаруживая обратное. Честно говоря, уже после пятой игры у меня образовался вполне достойный выигрыш, которого мне должно было хватить на два с половиной обеда. Я попыталась прервать игру.
Какое там! Народ сверкал глазами и едва ли не лез в драку, выясняя, кто следующий сядет со мной играть. Более того, проиграв, каждый желал немедленно восстановить статус, чего совсем не хотели оставшиеся, справедливо полагавшие, что такими темпами меня на всех не хватит. В воздухе запахло маленьким магическим сражением — это было серьезно, если учесть, что большинство адептов училось на старших курсах боевого и некромантического факультетов. Поняв это, я поставила условие: отыгрываться можно, но только один раз.
Мужская гордость, помноженная на гордость магическую, дала совершенно невероятный результат. Горка золота на столе росла буквально на глазах; теперь мне хватило бы на то, чтобы питаться в нашем трактире не меньше года.
Я ни разу не проиграла. Монеты шли одним прямым потоком, никуда не сворачивая и не оседая в чужих карманах. Мало-помалу игра сосредоточилась на мне одной; народ сгрудился вокруг, но молчал, не рискуя давать советы.
— Так, все, теперь играем мы! — после девятнадцатой партии решительно заявили близнецы. — По очереди. Яльга, с которым будешь?
Я молча ткнула пальцем в правого. Мне было все равно.
Близнецы, насколько я могла судить, мухлевали как умели. Народ молчал, похоже надеясь хотя бы таким образом восстановить статус-кво. Ну нечестно, откровенно нечестно, когда девице, в жизни не бравшей в руки карт, вдруг подваливает такая удача!
Когда правый близнец проиграл — вчистую, ведь он зараз поставил все имевшиеся деньги, — я заподозрила неладное. Мы играли их картами, крапленными едва ли не в два слоя, он нагло таскал карты из отбоя, но все одно проиграл с таким позорным счетом, что даже первый гном немножко приободрился. В самом деле, после такого поражения одного из аунд Лиррен сам он выглядел практически героем.
— Яльга, а ты точно раньше в карты не играла? — подозрительно уточнил второй близнец.
Я отрицательно качнула головой, начиная догадываться, отчего мне так не хотелось садиться играть. Если и этот проиграет…
Он проиграл. С тем же оглушительным треском, что и предыдущий.
Народ загалдел. Я машинально перетасовала колоду, практически не обращая внимания на возмущенные вопли близнецов — до того, видно, их обыгрывал исключительно Генри Ривендейл.
Я не могла проиграть. Просто не могла, и все тут; не зря, видно, в таборе говорили, как я похожа на свою прабабку… Я не могу проиграть, даже если сыграю с телепатом краплеными картами, потому что моя удача одолеет любую внешнюю силу. Против этой удачи, пожалуй, не стоило бы вставать и дипломированному магистру, не то что близнецам аунд Лиррен.
И поэтому я не имею права играть дальше. Ведь суть игры в том, чтобы удача переходила от одного к другому, но мое везение скорее уж перетянет к себе чужое, на этом дело и кончится. Это несправедливо; выйдет все равно как если бы Эгмонт сразился с Полин, не знающей, с какого слова начать заклятие Щита.
— Так, все! — Я решительно положила карты на стол и попыталась подняться на ноги. Меня тут же усадили обратно, для верности ухватив за плечи. — Ребята, я больше не играю!..
Но в глазах у адептов горели одинаковые азартные огоньки. Я поняла, что прорваться мне удастся только с боем, и затосковала. Я, конечно, лучшая студентка, но со столькими соперниками сразу справиться не удастся даже мне. Тем более что большинство было со старших курсов.
Аунд Лиррен быстренько смылись, забрав с собой крапленую колоду. Передо мной сел Хельги, собранный и внимательный, точно на практическом занятии.
«Ладно, сами напросились», — мрачно подумала я.
И мы продолжили игру.
Время бежало так, точно за ним гнался наш завхоз, требующий немедленного возмещения утраченного имущества Академии. За окном мало-помалу смеркалось, кто-то принес свечи — в комнате разом сделалось гораздо уютнее прежнего.
Я играла не останавливаясь. Рук я уже почти не ощущала; никогда прежде мне не приходилось совершать столько однообразных движений много часов подряд. Мрыс его знает, с кем конкретно я играла. Партнеры менялись, их лица тасовались перед моими глазами, точно колода карт. Хельги, кажется, подсел потом еще раз, но его прогнали, в красках расписав, что именно с ним щас сделают.
На столе то и дело образовывалась какая-то «скороеда», как ее метко охарактеризовал тот самый первый гном. Я не глядя ухватила два ближайших бутерброда, из-за остальных попытались было поспорить, но тут ко мне подсел очередной партнер, ни разу не игравший со мной прежде, и про бутерброды все мигом забыли.
Наверное, после того как я обыграла близнецов, народ решил, что они попросту поддались неимущей подруге. Адепты в принципе знали, что от них всего можно ожидать — эльфы, что с них возьмешь? — но такой героизм оказался в новинку. На близнецов косились с большим уважением, принимая их возмущенное ворчание за отличную актерскую игру.
Я особенно не присматривалась к картам, которые держала в руках. Не выстраивала ходов и комбинаций, не пыталась предугадать, что конкретно задумал против меня соперник. Проиграй я тогда, я бы, пожалуй, даже обрадовалась, — но я не проигрывала. Груда золота росла и росла. Вскоре ее пересыпали на стул, потом, когда стула стало мало, — на пол, предварительно подстелив чей-то плащ.
Часы, висевшие внизу, гулко пробили восемь. Я будто очнулась; передо мной лежал небольшой золотой сосуд, запаянный наглухо. Его поставил на кон кто-то из некромантов (я сделала этот вывод по тому, как из недр сосуда доносились сдавленные завывания вперемежку с руганью на восточном языке).
Некромант, игравший со мной, молча вышел из-за стола. Произошла заминка: все отшатнулись от свободного места — как учитель бестиологии от нашего мгымбра.
— Что, кто теперь? — Я обвела усталым взглядом толпу студентов. Глаза слегка разъезжались, и мне стоило определенного труда собрать их в кучку. — С кем теперь играем? — Адепты молчали, и я с надеждой поинтересовалась: — Что, никто не хочет?
Народ подавленно молчал. Хотели многие, но все деньги, которые у них с собой были, давно уже лежали на чьем-то плаще, украшая собой дальний угол комнаты. Мой выигрыш никто не трогал, подчиняясь правилам чести. Игра — это святое. Здесь можно обманывать, но нельзя воровать.
Я облегченно вздохнула; но в тот момент, когда я уже собралась с силами и попыталась встать, наконец из-за стола в первые ряды прошел Генри Ривендейл. Ряды немножко расступились: герцога уважали. За ним знали большую удачу — еще бы, он был не только вампир, а еще и вампир родовитый, что само по себе не позволяет проигрывать. На него смотрели с большой надеждой, ожидая, что уж он-то точно восстановит справедливость.
Я мысленно застонала. Переубедить Ривендейла, вообразившего, что задета его фамильная гордость… Проще сразу застрелиться, причем из пехотного арбалета. Помнится, его батюшка, старший герцог Ривендейл, как-то раз выиграл у соперника маленькое графство — а ведь начиналась та игра всего лишь с «во-он того лужка по-над речкой»…
— Я играю, — с подлинно герцогским достоинством уведомил меня Генри.
— Я в восторге, — мрачно буркнула я.
Не снисходя до ответа, Ривендейл достал из кармана кошелек — точная копия того, выигранного мною в пазимнике, — и уронил его на стол. По тому, как звякнуло, я моментально поняла, что сумма, находящаяся внутри, немногим недостает до моего выигрыша.
— Ставка принята? — то ли спросил, то ли сообщил наследный герцог.
— Принята, принята, — заверила я. Ой что сейчас начнется…
«Ой что щас будет…» — тоненько подтягивало чувство неприятностей.
К тому моменту, когда герцог, двигавшийся с царственной величественностью — он явно упивался моментом: еще бы, такой случай показать удачу и мастерство! — сел наконец играть, чувство неприятностей уже не подтягивало, а вопило в голос. Но, боги мои, что же я могла поделать?
Генри держал карты так же уверенно, как рукоять фамильной шпаги. О вампирах говорили правду: играть с ними в азартные игры я не пожелала бы и врагу. Право слово, от герцога веяло такой непоколебимой уверенностью в собственной победе, что я даже сама на несколько минут в нее поверила. Ну в самом деле, я же ведь играю впервые в жизни, а он такой мастер… Я даже рада буду наконец-то проиграть…
Я бросила на стол предпоследнюю карту. Это была семерка пик; козырями в этот раз были крести, и я ничуть не сомневалась, что Ривендейл, у которого осталась одна-единственная карта, легко сможет отбиться. У меня оставалась только червонная шестерка — да если бы она обернулась козырным тузом, победа все одно останется за Ривендейлом. Я была настолько в этом уверена, что даже не посмотрела, какой конкретно картой герцог бьет мою.
Стало тихо. Очень тихо. Я недоуменно воззрилась на вампира — он что, заснул там?
Я опустила взгляд на стол и увидела, как Генри, обычно невозмутимый, совершенно дикими глазами смотрит на мою карту. Он переводил взгляд от нее к своей, и я невольно испугалась за его рассудок. Оно, конечно, так, в старых родах дело обычное, но все равно не слишком-то приятно.
— Ну!!! — заорали из-за его спины близнецы. Они уже пытались подсматривать к нему в карты, и всякий раз герцог легко убирал свой веер.
Вампир, не говоря не слова, бросил свою карту на стол.
Это был туз. Червонный туз, которым, пойди я шестеркой, герцог легко выиграл бы партию. Но здесь эта карта была бесполезна; и это означало, что я победила еще раз.
Несколько секунд над столом висела мертвая тишина. Потом ее словно прорвало — все заговорили разом, перебивая друг друга. Но шум, поднявшийся в комнате, умолк так же быстро, как и начался, когда Генри Ривендейл одним движением выхватил из ножен свою шпагу.
Ближайшие адепты отшатнулись назад. Все знали, как здорово Ривендейл владел оружием — еще бы, за столько лет опыта и Полин бы наловчилась не хуже. Я отшатываться не стала — такая уж репутация, — но напряглась, готовая в любой момент выставить магический блок.
Ривендейл взял шпагу за лезвие и положил на стол передо мной. На его пальцах я заметила кровь — он порезался о собственный фамильный клинок, раньше с ним никогда такого не случалось. Лицо у вампира было бледное, глаза горели — мне невольно сделалось и страшно, и жалко. Еще бы, у бедняги рушились устои мироздания. Солнце теплое, снег холодный, род Ривендейлов всегда выигрывает в карты. Даже у вампиров — чего уж говорить о безродной человеческой девчонке?
— Карты, — хрипло выговорил вампир.
Ему поднесли новехонькую колоду. Распечатали — у всех на глазах; быть может, адепты решили, что близнецы успели научить подругу тонкостям мухлежа. К столу немедленно подтянули еще два стула, из студентов выбрали двоих самых честных — одним из них был Вигго, другим — Валентин де Максвилль, наше банковское все. Алхимик принимал отбой, некромант раздавал карты, близнецов на всякий случай оттерли подальше, и теперь они громко ругались на заднем плане, тщетно пытаясь пробиться к столу.
Мы начали игру.
Эта партия была еще короче предыдущей. Я выиграла, оставив Ривендейла с ворохом карт на руках.
Похоже, у вампира взыграл наследственный герцогский гонор. Герцогиня-мать, верно, часто отчитывала старшего герцога за чрезмерную любовь к игре, и сын его унаследовал от отца эту страсть. Он играл хорошо, удача всегда ему сопутствовала. Наверное, Генри, как любой игрок, был готов к возможному поражению, — но это должно быть поражение от сильнейшего. А я… да что такое я? Допускаю, что после василиска… нет, для вампира — взлома Эгмонтова кабинета — Ривендейл проникся ко мне некоторым уважением, да и на занятиях я через раз одерживала над ним верх, но карты оставались целиком и полностью его сферой. Он попросту не имел права спасовать передо мной.
— Еще! — потребовал герцог, стаскивая с пальца старинный перстень.
Я оглянулась на публику, ища поддержки. В конце концов, прежде все они с энтузиазмом восприняли мое предложение, чтобы каждый сыграл со мной не более двух раз. Мне совершенно не хотелось обыгрывать герцога до штанов. Но народ хотел зрелищ; посмотрев же на вампира, я поняла, что если откажусь, то наживу себе смертельного врага.
«А, мрыс с тобой!» Я ощутила вдруг кураж, круживший мне голову не хуже вина. Гордый герцог, свысока смотрящий на рыжую девчонку, — что, должно быть, неприятно ей проиграть? Сам виноват, никто тебя не звал… я не герцогиня-мать, чтобы уговаривать не совершать глупостей. И не Полин, чтобы любить за одни красивые глаза.
Мы сыграли общим счетом пять партий. С каждым разом игра становилась все короче, а на руках у герцога оставалось все больше карт. Близнецы, прорвавшиеся-таки к столу, предположили, что в конце концов случится самая короткая партия в мире, когда Ривендейл разом заберет себе всю колоду, а я схожу единственной имеющейся у меня картой — козырным тузом.
В четвертый раз Генри поставил на кон другой свой перстень, с герцогской печатью. Его откровенно несло, ничем иным я это объяснить не могла. В пятый раз он попытался было поставить штаны, но я отказалась, сообщив, что меня зовут не Полин и стриптиз в исполнении герцога интересует меня в последнюю очередь.
Мы сыграли на желание.
Я не знаю, зачем Генри затеял пятую игру. Он должен был понять, что выиграть у меня невозможно, но всякий раз выкладывал карту с таким видом, будто именно она и поможет ему победить. Я, напротив, ходила все менее и менее охотно.