Игра шла очень странно. По ходу я набрала полные руки карт, и Ривендейл вроде бы даже приободрился; но стоило партии перейти за середину, как я стремительно начала отыгрываться. К концу у меня осталась одна-разъединовая карта, а герцог все принимал и принимал.
По-моему, финал был вполне предсказуем.
Герцог с убитым видом рассматривал свои карты. Он выложил их веером на стол, и я увидела, что там встречались и короли, и дамы, был даже один туз — но во второй половине козырные карты словно сами шли мне в руки, и никакие «картинки» не могли бы ничего изменить.
Я задумчиво посмотрела на Генри. В его власти было дать мне многое… я отстраненно подумала, что удача все-таки отвернулась от него не до конца. Окажись на моем месте Полин — и назавтра в роду Ривендейлов прибавилась бы еще одна герцогиня.
Похоже, Генри посетила точно та же мысль. По крайней мере, в глазах у него отражался все больший и больший ужас.
— Так, — начала я. — Я имею право забрать выигрыш прямо сейчас?
Герцог убито кивнул. На него было жалко смотреть; я невольно вспомнила, что в пересчете с вампирьих лет на человеческие Генри выходил младше меня. Ему не было жалко денег, но сейчас он изо всех сил пытался сохранить лицо, одновременно стараясь разгадать, чего конкретно я у него затребую.
А затребовать я могла многое. Хотя бы и фамильное бриллиантовое ожерелье герцогини-матери, подаренное ей старшим герцогом в день свадьбы. Про ожерелье это нам рассказывали на истории — штука была известная, стоила примерно столько же, сколько выигранное старшим герцогом графство. Картинка матери, снимающей с шеи ожерелье, надо думать, очень четко предстала пред внутренним Ривендейловым взором. Нет, она ничего не скажет сыну — карточный долг есть карточный долг, это святое, — но, право слово, лучше бы сказала.
Я хлопнула в ладоши, призывая всех ко вниманию.
— Это мой выигрыш? — Я указала на тускло поблескивающую груду золота в дальнем углу. В ее середину была воткнута фамильная шпага с гербом Ривендейлов на рукояти.
Народ согласно загудел. К согласию примешивалась определенная доля скорби, — кажется, до всех только сейчас дошло, какую конкретно сумму они проиграли.
— И я могу распорядиться им как захочу?
Снова согласное гудение.
— Герцог Ривендейл… — громко сказала я, глядя Генри в глаза. Глаза были темные в прямом и переносном смысле: яркая Ривендейлова фантазия наверняка уже нарисовала ему картинку: меня, намертво вцепившуюся ему в руку, в белом платье и с длинной фатой. На заднем плане видения маячила матушка, лишившаяся фамильной драгоценности, и отец, опозоренный невероятным проигрышем сына. Я вспомнила свою единственную встречу с Ривендейлом-старшим и подумала, что Генри тревожится не напрасно. — Герцог Ривендейл, ты клянешься исполнить мое желание? Каким бы оно ни было?
— Да, — так же громко ответил вампир.
— Я хочу… — Я выдержала паузу — не из любви к садистским эффектам, а просто дожидаясь полной тишины. — Я хочу, чтобы мы прекратили игру и никогда больше ее не возобновляли. Я хочу также, — мне пришлось возвысить голос, чтобы перекрыть поднявшийся шум, — чтобы ты забрал все, что проиграл ранее, за исключением, — герцог обратился в слух, — этого желания и золота, которое проиграл в самый первый раз. Это был первый пункт. Пункт второй… — Шум поднялся такой, что я пожалела, что не сообразила залезть на стол. — Я согласна вернуть каждому его проигрыш за исключением одной десятой части — в обмен на два желания.
Народ смолк. В глазах у каждого возникла задумчивость, сходная с той, которая не успела еще покинуть взгляда Ривендейла. Впрочем, им-то было не так уж и страшно: выйти за всех оптом я бы все одно не смогла, да и не такой, признаться, я плохой вариант. По крайней мере, с моей удачей можно не волноваться за семейный бюджет.
— Желание первое. Каждый день в течение года один из вас должен накормить меня приличным обедом. Не в школьной столовой, — поспешно уточнила я, потому что в глазах у гномов мгновенно запрыгали нолики. — Не претендую на эльфийские рестораны, но еда должна быть съедобная. Желание второе, — продолжила я в полной тишине. — Я хочу, чтобы, когда мне будет грустно или скучно и просто настроение плохое, вы меня развеселили. Я скажу как именно, но ничего плохого там не будет. Все согласны?
В карих герцоговых глазах окончательно померкло видение нашей свадьбы. «Оно и к лучшему», — облегченно подумала я. В конце концов, когда я сюда шла, то надеялась всего лишь получить деньги на нормальный обед. Пополнять собой ряды Ривендейлов в мои планы не входило. Да и ссориться с большинством студентов — тоже.
Все оказались согласны. Еще минут десять народ разбирал проигранное; на то, чтобы определить, кто именно поведет меня кормиться, ушло немножко больше времени. В итоге вызвался Ривендейл. Похоже, по сравнению с возможным ущербом даже оплата обеда в лучшем ресторане столицы для всего нашего курса не показалась бы ему особенно обременительной.
Второе желание я решила затребовать пару недель спустя.
Был холодный день просинца, каникулы приближались к концу. По пути от Академии до города и обратно я замерзла как цуцик. Не сказать, однако, чтобы мое настроение было таким уж плохим, — сегодня меня кормил тот самый гном, которого я победила самым первым. Не мудрствуя лукаво, он привел меня в специальный трактир, находившийся на дальнем конце города, и, не обращая внимания на табличку «Только для гномов», приказал идти внутрь. Я послушно шагнула через порог, и на меня тотчас уставилось с сотню возмущенных глаз. Я в принципе неплохо их понимала, потому что на гномку походила примерно так же, как на конунга Валери. Но гном не растерялся, пошушукался с хозяином, и меня встретили как родную. Мне выделили самый удобный столик у окна, дважды протерли его тряпочкой (тряпочка прямо-таки сияла чистотой) и накормили практически до отвала. Третья порция десерта в меня даже не вошла.
— Слушай, что ты ему сказал? — невольно вырвалось у меня, когда мы с довольным гномом покинули сей гостеприимный кров.
Гном ухмыльнулся так, что рыжая борода разъехалась во все стороны.
— Хозяин трактира — мой четвероюродный дядя, — чуть свысока пояснил он. Гномы традиционно гордятся родственными связями. — Я показал ему тебя и сказал, что ты только по ошибке родилась человеком, а на деле — чистокровная гномка.
Я недоверчиво покосилась на собеседника. Гномкой меня еще не называли.
— Он тоже не поверил, — бодро продолжил кормилец. — Ну я и рассказал, как дело было… Ты на меня так не косись, я тебе правду говорю! Ежели ты не гномка, в жизнь бы до такого не додумалась!
— Вампиры — они тоже хозяйственные, — осторожно предположила я.
Гном возмущенно фыркнул.
— «Вампи-иры»… — передразнил он. — Чушь это все! Мы всю экономику придумали, а они у нас готовенькое сперли! Ну чего эти вампиры могут? Если Генри Ривендейл у них лучший, то про худших и думать не хочется!..
Я с сомнением поцокала языком. Быть может, насчет гномьей крови он был и прав — но, учитывая, что Хельги, уже кормивший меня ранее, интересовался, не был ли вампиром, скажем, мой двоюродный дедушка, а братья аунд Лиррен всю дорогу пламенно убеждали меня в том, что я хотя бы на четверть, но эльфийка… Люди, кстати, ничего не говорили. Они просто молча мной гордились.
В общем, хлеб у меня уже есть. Теперь мне хочется зрелищ. Тем более нечего расхолаживать народ — еще через недельку он вообще напрочь забудет, чего такого мне наобещал.
Мы дошли практически до самых ворот. Я остановилась, не доходя до них нескольких шагов. Гном прошел эти шаги по инерции, потом остановился и недоуменно посмотрел на меня.
— Передай всем, что я жду их сегодня в пять вечера. — Для верности я ткнула в гнома пальцем. Тот опасливо покосился на давно не стриженный ноготь, но промолчал. — Будем выполнять вторую часть договора, насчет веселья. Передашь и сам придешь, понял?
Гном исполнительно кивнул.
В пять часов вечера я стояла перед дверью в потайную комнату и мучительно пыталась вспомнить, каким таким хитрым стуком воспользовались в тот раз близнецы. Так ничего и не сообразив, я просто постучала кулаком, громко сообщив, что меня наконец-то дождались.
Подействовало. Дверь гостеприимно распахнулась, я зашла внутрь.
Все оставалось по-прежнему, только стол сдвинули в угол. В центре комнаты мигом образовалась непривычная пустота. Адепты сидели кто на столе, кто на стульях, кто на подоконнике и переговаривались между собой. Стоило мне войти, и в помещении установилась относительная тишина. На меня выжидательно уставилось с полсотни любителей карточных игр.
Я щелкнула пальцами, начаровывая себе стул. Сказать по правде, творить вещи из пустоты я еще не умела — этому учат только на шестом курсе, так что стул был попросту телепортирован из ближайшего кабинета. Не исключено, что магия выдернула его из-под чьей-то задницы, хотя я постаралась подстраховаться.
Я села на стул, развернув его спинкой вперед. Спинка была высокая, резная и очень удобная: я немедленно положила на нее локти. Похоже, мимоходом подумалось мне, стул прилетел от кого-то из учителей.
— Значит, так, — заговорила я, когда тишина стала окончательно полной и даже близнецы аунд Лиррен перестали болтать друг с другом. — Мне сейчас грустно. А когда мне грустно, я хочу слушать свою любимую песенку. — Подумав, я уточнила: — В театрализованном исполнении.
— А что за песенка? — после секундного замешательства спросил правый близнец.
— Песенка простая, — пожала я плечами. — Вся фишка в исполнении. А слова там такие:
На зеленой солнечной опушке
Прыгают зеленые лягушки.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
Стало тихо.
Я не обманула доверчивых адептов ни на гран. Песенка и впрямь была любимая — я услышала ее лет девяти от роду в исполнении двух подвыпивших эльфов. Лыковки ими было принято немало, поэтому исполнение получилось весьма душевным. Я, по крайней мере, впечатлилась и запомнила его навсегда.
— И… и что дальше? — наконец выговорил Хельги.
Я досадливо передернула плечами.
— Спойте, вот и все. Только не просто так, а как-нибудь интерес-ненько… — Я неопределенно пошевелила пальцами. Признаться, я сама представляла правильное исполнение весьма и весьма смутно.
— Так, все, мы поняли, — решительно сказал левый близнец. — Щас все будет. Яльга, выйди на минутку, мы народ организуем.
— На минутку! — Я многозначительно подняла палец.
— На три минутки, — пунктуально уточнил правый. — Не волнуйся, дело принято в надежные эльфийские руки… Давай-давай, не задерживай народонаселение…
Я вышла в коридор, тщательно выпроваживаемая близнецами. Постояла перед дверью; просто так стоять было скучно, и я отошла к замерзшему окну. На нем уже отметилось штук семнадцать адептов. Я заметила три надписи «Такой-то — козел»; одна «Генри, я тебя люблю!» (эта почему-то без подписи); четыре «И я тоже!!!», подписанные вокруг предыдущей; сердечко знакомых по Полин очертаний и, наконец, восемь партий в крестики-нолики.
Подышав для верности, я написала пальцем «Яльга»; пальцу сделалось холодно, и я не стала дописывать фамилию, решив, что меня опознают и без нее. Отошла подальше, критически осмотрела творение; свеженаписанное оказалось аккурат под признанием в любви. Я торопливо стерла свое имя, воровато оглядываясь по сторонам. Переместилась чуть в сторону, поближе к нейтральным крестикам, повторила надпись еще раз. Добавила к заглавной букве завитушку. Еще одну.
К тому моменту, когда из комнаты высунулся растрепанный Хельги, я исчерпала годичный запас фантазии по части завитушек и окончательно отморозила палец. К вампиру я едва не бросилась как к родному.
— Что, все? — Пальцу было холодно, рисовать мне уже надоело, поэтому я с надеждой уточнила: — Уже?
Хельги приглашающе мотнул растрепанной головой.
Я зашла, пытаясь понять, что же такое сделали с несчастным вампиром. Пол им подметали, что ли?
Внутри произошли некоторые изменения. Стол и подоконники были пусты, адепты ровным квадратиком стояли посреди комнаты. В первом ряду я заметила обоих близнецов, алхимика фон Геллерта и давешнего некроманта. Где-то рядом мелькала и знакомая рыжая борода, принадлежавшая, понятно, гному-кормильцу.
Перед строем прохаживался Генри Ривендейл. Вид у него был какой-то смутный.
— О, Яльга! — хором обрадовались близнецы. Меня тут же проводили до стола и помогли на него усесться.
— Ну смотри, — сказал правый (по-моему, это был Эллинг).
— Мы старались, — скромно потупился предполагаемый Яллинг. Для пущего эффекта он застенчиво поскреб ножкой пол. Пол был каменный и оттого почти не проскребывался.
Я благосклонно кивнула. Близнецы улетучились обратно и стали по двум передним углам квадрата. Перед строем, как я заметила, ходили уже двое — к Генри Ривендейлу присоединился Хельги Ульгрем. Оба были какие-то задумчивые. Остальные адепты косились на них с непонятным выражением — ехидным и предвкушающим.
— Ну грянули! — ни к кому в отдельности не обращаясь, воскликнул правый близнец.
И хор грянул:
На зеленой солнечной опушке
Прыгают зеленые лягушки!
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
Генри, мрачнее ночи, покосился в мою сторону. Предполагаемый Эллинг сделал ему знак, и вампир, наградив меня еще одним хмурым взглядом, нехотя запрыгал по полу. В прыжках его было что-то знакомое; приглядевшись, я поняла, что он изображает лягушку.
С другой стороны то же самое проделывал Хельги. У него физиономия была малость жизнерадостнее, но на лягушку он все одно тянул с большим трудом.
Общая идея мне понравилась. Но воплощение оставляло желать лучшего. Хор пел вразнобой, кое-кто попадал в ноты, остальные голосили кто во что горазд. Про лягушек все и так сказано выше.
— Так, стоп! — Я постучала ногами по столешнице. Подумав, я взобралась на нее, чтобы меня было видно как можно лучше, и попрыгала, призывая народ к вниманию. — Так. Слушайте сюда. Идея хорошая. Но кто вас, мрыс дерр гаст, учил так петь? И вообще, герцог, что это за лягушка? Художественнее, художественнее… И Хельги это тоже касается…
— Без музыки сложно, — вякнул кто-то из задних рядов.
— А я буду дирижировать! — тут же нашлась я. — Чем тут можно помахать?
Произошла заминка. Народ рассматривал комнату. Ничего подходящего поблизости не имелось.
— Шпага! — сообразил один из близнецов. — Генри, давай сюда шпагу!..
Вампир побледнел. Он явно представил, что скажет старший герцог, буде он услышит о подобном непотребстве.
— Давай-давай, на ниву искусства… — Ловкий эльф уже выдернул шпагу из ножен.
— Ты не против? — озабоченно спросил второй.
Генри махнул рукой. Ему, похоже, было уже все равно.
Я сомкнула пальцы на рукояти. Да… штука была удобная, не зря герцог с ней почти не расстается. Говорили, что он берет ее даже в постель; девицы, делившие с Ривендейлом эту самую постель, возмущенно говорили, что оружие он обнимает гораздо более страстно. Вдобавок при дневном свете девиц он почти не различает (оттого избегает называть их по имени, обходясь словечками вроде «солнышко», «лапочка», «киска» или «зайка»), зато шпагу, наверное, нашел бы и на ощупь.
— Раз-два-три… Начали!
Хор уже привычно завопил:
На зеленой солнечной опушке
Прыгают зеленые лягушки!
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!!
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!!
Особенно старались близнецы. У них, как у чистокровных эльфов, слух был практически идеальный; кажется, только они двое и попадали в ритм до конца.
Лягушки бодро прыгали по воображаемой полянке. Без шпаги, путавшейся у Генри в ногах, дело пошло на лад, но все одно здесь предстояло работать и работать. Ладно, поработаем, что нам, разве сложно? Напротив, нам это даже нравится… — «Ля-ля-ля, ля-ля-ля-а, Ля-ля-ля, ля-ля-ля-а-а!!!»