Ничто не должно было отвлекать Избранных от их основного занятия: ухаживать за деревом и за каждым квадратным дюймом почвы и растительностью, окружавшей его.
Но в любом случае…
Что-то легонько коснулось его плеча.
— Кирисин…
Голос пришел ниоткуда, внезапный и невыразимо глубокий. Кирисин аж подпрыгнул, услышав его. На его плече покоилась тонкая ветка. Она не сжимала и не обвивала его плечо, но удерживала Кирисина крепко, словно цепью.
— Возлюбленный мой…
Кирисин почувствовал, что волосы на затылке встали дыбом. Его била дрожь, как от холода, хотя утро было теплое и безветренное.
Кирисин был одним из тех, кто всегда увиливал от решений. В любом деле он был на стороне сомневающихся.
Но сегодня он поступает иначе. Почему?
Этот вопрос почти заставил его остановиться. Ответа у Кирисина не было. Он ощутил странное чувство, как будто, приняв решение, он перешагивает некую черту, и ему следует хорошенько подумать, прежде чем идти. Но гнев и двигавший им порыв поддерживали намерения Кирисина в момент, когда здравый смысл и сомнения могли заставить повернуть обратно. Он так гордо, с такой непреклонностью удалился, что возвращение назад будет равносильно признанию в трусости. Прекратив обсуждение причин, по которым он принял на веру то, что говорила Элкрус, Кирисин покончил с бессмысленными разговорами. Он не мог объяснить, почему его обязательства по отношению к Элкрус превыше всяких доводов и здравых рассуждений, и исходил из самой сути своей службы в качестве Избранного. Кирисин не мог объяснить остальным, но для него это был единственно приемлемый путь.
То, что Элкрус говорила с ним сегодня утром, подстегнула его всегдашнюю готовность служить и защищать ее.