Маттиас будто поймал на крыло неуправляемый восточный ветер – игривый, порывистый, дарящий волшебную легкость полету, кидающий то вверх, то вниз… В глазах замелькали буйные огоньки, тело наполнилось веселящими пузырьками. Протяжный стон Даниэля, бьющегося в сладком экстазе, подтолкнули Маттиаса к собственному пику наслаждения. Он несколько раз с силой толкнулся бедрами в горячую тесную глубину, наполняя узкий канал пряной жидкостью. Чуть не задохнулся от невероятной смеси эмоций - граничащего с болью жгучего физического кайфа, счастья обладания и бесконечного удовольствия, испытанного Даниэлем.
-Мээтт… - на пределе голоса пропел юноша и выгнулся ему навстречу, раскрывая ноги над его плечами.
Маттиас целовал длинные волосы, пахнущие пионами, нежную кожу висков, уголки глаз, где скопились соленые слезы. Даниэль счастливо улыбнулся, опустил ноги на постель, потянулся под тяжелым мужским телом.
- Данни, - прошептал Маттиас. – Ты мой прекрасный избранник…
- Целуй, - приказал Даниэль, подставляя влажные, чуть припухшие губы.
Целовал Маттиас долго, сладко, не торопясь, наслаждался мягкостью и покорностью. Руки Даниэля поглаживали его спину, бережно обрисовывая рельефы. Оторвавшись от нежных губ, Маттиас посмотрел в наполненные синим светом счастливые глаза.
- Я словно сорвался с тобой в слепящую пропасть, - жмурясь, улыбнулся Даниэль. – Только не упал, а взлетел, обретя крылья.
- Так и должно быть, любимый, - Маттиас не боялся, что юноша заметит капельку, сорвавшуюся с ресниц. – Полет любви дается двоим. Иначе – черная пропасть, ледяное ущелье…
Он прижал Даниэля к себе, провел руками по гладким теплым бедрам, наслаждаясь юношескими очертаниями.
- «Бедра твои, как украшение ювелира», - подняв бровь, подсказал Даниэль.
Маттиас улыбнулся, кивнул.
- «Как прекрасны ноги твои в сандалиях… Живот твой, как ворох пшеницы, оплетенный лилиями…»
- Твои волосы - вороново крыло, твоя кожа ароматна, как дикий мед, - сымпровизировал Даниэль, перебирая пальцами пряди черных волос.
- «Твои очи, как озера Хешбане у ворот Бат-Раббима… Волны на твоей голове наполнены солнечными лучами… Уста твои пьянят, как вино…» - Маттиас придерживался классического текста «Песни песней».
Даниэль не мог спокойно слушать страстный бархатный голос, прижался пахом к сильным бедрам мужчины, глубоко вздохнул. Маттиас вел горячими губами огненную дорожку по шее, по скуле. Жарко прошептал на ухо.
- «Положи меня печатью на сердце твое, печатью — на мышцу твою! Ибо сильна, как смерть, любовь».
Ответом был стон… Страсть в любимых голубых глазах… Моментальное возбуждение и протянутые в безмолвной просьбе руки…
Африканская ночь наступила внезапно. В открытое окно светил лежащий на спине полумесяц. Даниэль, уставший после любовного марафона, заснул на широкой постели в номере Маттиаса. Мужчина с улыбкой склонился над спящим юношей.
Его сильное смуглое тело отбрасывало на противоположную стену длинную полупрозрачную тень с едва заметными очертаниями причудливых крыльев.
========== Часть 5 ==========
Непокорные Фивы. Семивратные Фивы. Оплот величайшей культуры Греции, разоренный до основания. Библиотека, купальни, дома богатых горожан были разрушены, прекрасные статуи на площадях повалены, кипарисы и оливы сожжены. На улицах – раненые и убитые. Пленных осматривали, сортировали и отправляли на корабли. Воины развлекались, демонстрируя отвратительные права завоевателей. Царь отдал на растерзание своему верному войску бывший великий город.
На окраине, в лагере, слышался постоянный смех и разговоры возбужденных победителей.
Теплая ночь освещалась по периметру лагеря отсветами костров. Внезапно, перекрывая привычные звуки, в темноте раздался тонкий свист рассекаемого знойного воздуха и над головами сидящих у костра караульных пронеслась черная тень.
Он очнулся от короткого сна в знакомом шатре возлюбленного – красная плотная ткань, богатое убранство. На земле - бесценные абиссинские ковры, на широких лавках из черного палисандра – серебряные чаши и кубки. Пять бронзовых масляных светильников давали тусклый свет. Рядом, на ложе, покрытом тигровой шкурой, спал любимый друг. Мощные плечи, золото отросших в походе кудрей. Бешеный темперамент. В порыве страсти – тигр и лев в одном человеке. Юноша поморщился, почувствовав боль во всем теле, осторожно сполз с любовного ложа. Ноги не слушались, мышцы ныли так, словно их выкручивали и подвергали изощренным азиатским пыткам. А разве это не пытка – любовь? Такая, что каждый миг отзывался страхом потери, каждая минута – будто последняя…
Словно в насмешку над побежденными греками, он закрепил белый хитон вычурными золотыми фибулами, завернулся в красный воинский хламис и вышел в сентябрьскую ночь. Было относительно тихо и тепло, но почему-то по спине юноши прошелся холодок. Страха? Предчувствия беды?
От костра к нему шли двое. Птолемей, один из «гетайров» царя, за ним - кто-то высокий, широкоплечий, одетый в странный длинный плащ.
Он посмотрел прямо в кажущиеся черными, как безлунная ночь глаза - чуть раскосые, полные непонятной тоски, боли, мудрости. В сердце толкнулась тревога.
Птолемей представил незнакомца как военноначальника из отдаленной провинции. Смуглый мужчина с нездешним взглядом поклонился любимцу македонского царя и отступил в тень.
Он остановился на пороге шатра, прислушался к звукам ночи. Почему-то тишина показалась зловещей. Ему вдруг почудились свистящие фразы и жаркий шепот. Отчаянные вздохи и шорох песка… Такое странное ощущение, будто ночь оплакивала его заживо… На мгновение представились эти скорбные глаза на выразительном лице. Вспышка синего света и вместо лица - странное божество с крыльями и длинным хвостом. Когтистые лапы, раздвоенный язык…
Юноша вздрогнул, стряхивая наваждение, и задернул полог шатра.
***
Даниэль проснулся в темной спальне и несколько минут лежал неподвижно, пытаясь вернуть свой сон. Странное впечатление, словно обрывки другой жизни - солнце, пески, сражения… И Маттиас с болью в черных глазах. Эту бесконечную тоску Даниэль вспомнил прежде всего. Эта тоска прогнала сон, поселилась бесформенным комком волнения в его сердце… Даниэль открыл глаза. Маттиас, как всегда, проснулся раньше, лежал рядом, опираясь на локоть, и смотрел на своего любимого с мудрой улыбкой.
- Только сон, - прошептал он, целуя Даниэля в уголок губ.
Парень вздохнул.
- В последнее время слишком много снов. Какие-то мифические существа. Древняя война - то ли Троя, то ли битва за Рим…
- Ты забыл, как напрягал свой мозг, накачивая античностью. Теперь расплачиваешься зашкаливающим воображением, - мягкие губы переместились на шею.
- Мудреные слова с самого утра, - уже улыбаясь и забывая о смутных картинах сновидений, отозвался Даниэль, с удовольствием подставляя себя ласкам любимого.
Сильные пальцы прочесывали густые русые волосы, будто снимая последние впечатления от странного сна, даря забвение. Тяжелое идеальное тело с твердыми мышцами, словно отлитыми из бронзы, прижималось своим возбуждением к моментально ощутившему напряженное томление Даниэлю. Они уже три года были близки, но каждый раз прикасаясь к Маттиасу, парень чувствовал туман в голове и трепет во всем теле. Мужчина действовал на него магически, воспламеняя, поражая воображение безграничной любовью и страстью. И в это утро, пока солнечные лучи пытались проскочить сквозь плотные шторы спальни, Даниэль блаженно утопал в объятиях, поднимаясь на волнах удовольствия лишь от умелых прикосновений рук, губ, бедер. Прикусывал губы и сдерживал стоны, чтобы потом они прорвались, переходя в крик. Изучал своими руками знакомые рельефы и внушительно торчащий орган, снова восхищаясь, сжимая и поглаживая, с восторгом слушая несдерживаемые слова любви. Маттиас мог смутить одними только фразами, и ими же довести до пика. Ритмично двигая ладонью по скользкому от смазки члену Даниэля, мужчина с прикрытыми от наслаждения глазами, цитировал бессмертную «Одиссею», пока парень не забился в сумасшедшем оргазме, теряясь в удовольствии от красоты слов древнего эпоса.
На светлой кухне Даниэль взялся за свою кастрюльку, наполняя чистой водой, запуская кофемолку и сосредоточенно отмеряя нужное количество ложек. Маттиас уселся около окна и из глубокого кресла наблюдал за сложившимся ритуалом. Теперь Даниэль варил кофе на двоих. Не сразу, но профессор пристрастился к бодрящему напитку, правда, в отличие от предпочитающего классику любимого, постоянно экспериментировал, добавляя в свежесваренный кофе то мороженое, то сливки, а иногда мог побаловать себя шоколадной крошкой, ложкой коньяка или долькой лимона. Даниэль в этом плане был удивительно тверд, оставаясь верным варианту с корицей. Доведенные до автоматизма движения приводили его мысли и чувства в рабочее состояние, создавали ощущение покоя и стабильности. К тому же, парень ощущал горячий взгляд от окна, словно теплыми лучами оглаживающий его волосы и спину.
К завтраку полагались испеченные накануне вечером в четыре руки печенья, получившиеся спонтанно, в результате ревизии холодильника. Изобретательный Даниэль предложил смешать с мукой оставшиеся полпачки облегченного масла, два яйца, кусочек мягкого сыра и ванильный йогурт. Маттиас на эксперимент косился с подозрением, тем радостнее Даниэль праздновал победу час спустя, когда квартиру наполнил аппетитный аромат выпечки. К тому же, создавая кулинарный шедевр, мужчины незаметно касались друг друга и разожгли нешуточную взаимную страсть. До спальни они не дотянули, свалившись на расстеленную в гостиной перед камином пятнистую шкуру неизвестного науке животного.
Даниэль замечтался и чуть не пропустил момент закипания кофе. Маттиас с улыбкой следил за парнем из своего кресла, поглаживая указательным пальцем подбородок и, Даниэль мог поклясться, легко читал его мысли. Уж слишком лукавым стало выражение его выразительного лица.
Они не торопясь пили кофе и размышляли, как бы провести выходные дни. Даниэль решил взять двухдневную паузу в написании своей сложной дипломной работы, о которой уже серьезно говорили в университете. Студент убедил пожилого профессора фонетики в целесообразности своего мнения по поводу правил звучания древнегреческого языка. Выкладки показались маститому историку настолько красивыми и логичными, что он взял руководство над работой, своей основной мыслью расходящейся с его собственной научной позицией. Даниэль так остервенело принялся за труд, словно от этого зависела его жизнь. После первого представления тезисов на совете профессор фонетики пожал своему оппоненту руку и выразил надежду на успешное исследование. Даниэль почти поселился в архиве университетской библиотеки, иногда перемещаясь в Пергамский музей, для непосредственной работы с артефактами. Сопротивления от сотрудников он не ощущал, наоборот, его молодой талант, щедро рекламируемый Маттиасом, там одобряли и предвкушали сенсацию на историческом поприще.
Даниэль уже почти согласился на дальнюю велосипедную прогулку, когда услышал звонок от своей названой сестры Эмми. Парень не общался со своими приемными родителями – при мысли о Роберте сердце заливало ледяным отвращением, а Хелен, принявшая роль молчаливого созерцателя, до сих пор вызывала недоумение. Зато девушек-погодок Даниэль считал своими сестрами и был в курсе их жизни. Старшей недавно исполнилось восемнадцать и парень, полгода не видевший девчонок, подбивал Маттиаса на визит в Потсдам, куда на следующий день после совершеннолетия переехала Эмми, взяв с собой младшую сестру. О мотивах своего переезда девушка уклончиво отвечала, что расскажет подробности при личной встрече.
Голос Эмми был слегка взволнованный, когда она настойчиво приглашала Даниэля и Маттиаса приехать в гости. Желательно, даже сегодня. Даниэль, зная настырный характер сестры, согласился, заметив молчаливый кивок Маттиаса.
Они быстро добрались до Потсдама, с помощью навигатора сориентировались в незнакомом городе и остановились около трехэтажного незаметного дома на Цеппелинштрассе. У подъезда стояла высокая худая девушка в узких синих джинсах и простой курточке, со строгими светлыми глазами и стильной стрижкой. Если бы Даниэль не обменивался с Эмми селфи, он бы ни за что не признал в этой серьезной барышне ту мелкую оторву в готском макияже и встрепанными, плохо стриженными черными волосами.
Эмми кинулась на шею названому брату, из-за его плеча улыбнулась Маттиасу. Даниэль немного покружил легкую девушку и, наконец, отпустил на землю. Окинул придирчивым взглядом.
- Какая ты стала взрослая, сестренка. И такая красивая. Стильная.
- Я учусь на визажиста, - отозвалась Эмми, сверкая голубыми глазами. - Я обязана всегда выглядеть классно, иначе я неправильно выбрала профессию!
- От тебя странно пахнет, - вдруг заметил Даниэль, потянув носом воздух.
Эмми кивнула.
- Не успела переодеться, выскочила вам навстречу в домашней кофте.
Даниэль принюхивался и не смог обозначить словами такой притягательный, но словно бы… интимный запах.
- Материнским молоком, - вдруг негромко произнес Маттиас, смотря мимо девушки.
Эмми вздрогнула.
- Пошли домой, - сестра потянула брата за рукав в подъезд. - Сейчас все узнаете.
Следующие полчаса Даниэль обалдело переваривал полученную информацию.
Элли месяц назад родила дочку, после страстного рандеву с каким-то гастролером, о котором сестры, не сговариваясь, не сказали ни слова. Элли едва исполнилось семнадцать. Родители настаивали на аборте, но девушки имели на этот счет свою недетскую позицию и стояли насмерть. Тогда Роберт и Хелен пригрозили выгнать дочь из дома, если она не оставит новорожденную в приюте.
Два месяца назад справившая совершеннолетие Эмми перевезла сестру из неуютного родительского дома в небольшую квартиру в Потсдаме, где успешно училась на курсах визажистов у знаменитого мастера-стилиста. Теперь сестры переживали напряженный период. Элли едва оправилась от трудных родов и страдала постоянными недосыпами и депрессией. Эмми помогала сестре ухаживать за крошечным ребенком, но сама собиралась вот-вот сорваться в гастрольный тур с молодой рок-группой, в которой была костюмером и стилистом. Банда выросла из тех самых школьных друзей-рокеров, переживала сейчас первый успех на небольших клубных площадках восточной Германии. Парни только начали раскрутку и помощь Эмми, хорошо знающей стиль группы, была незаменима. Кстати, банда в полном составе изо всех своих мальчишеских сил принимала посильное участие в непростой жизни сестер. Парни по очереди бегали за продуктами и памперсами, иногда гуляли с коляской по ближайшим улицам и пытались развеселить Элли веселыми рассказами и звучащими слишком громко для квартиры, самыми лиричными из своих композиций.
Даниэль ошеломленно слушал перебивающих друг друга сестер и прижимал к себе бледную Элли. От рассказанной истории кружилась голова. Даниэль удивлялся позиции родителей, которые смогли прогнать беременную несовершеннолетнюю дочь из дома и с тех пор ни разу не поинтересовались ее состоянием. Зато своими назваными сестрами он гордился - девчонки оказались сильными, не сломались от навалившихся потрясений, стойко держась друг за друга.
А потом проснулась крошечная Рози. Все вопросы и сомнения тут же исчезли, стоило Даниэлю увидеть маленького человечка в светло-зеленом бодике, сучащего миниатюрными ручками и ножками. Вид кормящей грудью юной Элли взволновал парня до слез. Он тихо вышел в кухню. Неоформленное желание сделать добро горьким комком стояло в горле.
Даниэль почувствовал тяжелые руки на своих плечах. Маттиас легко поцеловал парня в висок, стер слезинку со щеки.
- У меня идея. Поехали, пока сестры заняты кормлением.
Они метались по детскому супермаркету, увлекая за собой двух молоденьких продавщиц. Скупали ворохи разноцветной одежки, игрушки-погремушки, плюшевых мишек и кукол, огромные упаковки японских подгузников и прочую, необходимую для ухода за младенцем мелкую дребедень. Маттиас толкал наполненную доверху тележку и с задумчивой улыбкой наблюдал за светящимся азартом Даниэлем. Парень рассказал всем в магазине о рождении племянницы, пытаясь одновременно показать руками размеры девчоночки и набрать с красочных полок побольше интересных игрушек.