Александр Блок видел фиолетовые волны (может быть, ультрафиолетовые), заполняющие вселенную. «Поэт — сын гармонии, создающий космос из хаоса»,— писал Блок.
Но все эти свидетельства мы презрели, приняли их как некую красивость, риторику. А ведь для Блока, Бе¬лого, Хлебникова это была не метафора, а чистейшая реальность, правда об их общении с космосом. Чтобы отличить эту правду от поэтических «украшений», и пона¬добился мне достаточно многозначный и емкий термин, ког¬да к слову метафора прибавляется приставка «мета». Мета¬метафора в отличие от метафоры есть подлинное свидетельство о вселенной. От такого подлинного свидетельства родились «Божественная комедия» Данте и многие книги древ¬ности.
«И увидел я новое небо и новую землю» — эти слова Апокалипсиса стали реальностью. Мы увидели новое, не¬видимое ранее небо черных дыр, пульсаров, квазаров, радиообъектов. Земля разверзлась до микромира, до сингу¬лярности, и только человеческое сердце остается зачерстве¬лым, окаменевшим, как сто, двести тысяч лет назад. Пока наше сердце поражено «окамененным нечувствием», мы не увидим неба, открытого взору поэта. Литература — это новое, словесное небо. Ныне выявляются незримые ранее звездные водяные знаки во многих знакомых текстах.
Вот звездный портрет отца Гамлета: «Кудри Аполлона, чело самого Юпитера, взор Марса, созданный, чтобы угро¬жать и приказывать. Осанка, подобная вестнику Меркурию, только что опустившемуся на вершину горы, целующей небо».
Перед нами портрет, сотканный из солнца (Аполлон) и трех планет.
Роман Гёте «Годы странствий Вильгельма Мейстера» открывает, как от ступени к ступени Мейстер все более ста¬новится космическим человеком. Вот его первая встреча с небом.
«...Астроном повел гостя на обсерваторию по витой лест¬нице... Вильгельм очутился один на открытой площадке высокой круглой башни. Над ним простиралось, блестя и сверкая всеми своими звездами, ясное ночное небо; ему показалось, что он впервые видит себя окруженным небес¬ным сводом во всем его великолепии...
Пораженный и изумленный этим зрелищем, он на мгно¬вение закрыл глаза. Безмерное уже перестает быть воз¬вышенным, оно превосходит нашу способность и грозит нам полным уничтожением. «Что я — перед вселенной? — мыс¬ленно сказал он себе,— как могу я стоять перед нею и среди нее?» Однако после краткого размышления он доба¬вил: «Как может человек противостоять бесконечности, если не тем, что, собрав в глубине своей души все свои духовные силы, влекомые в разные стороны, спросить их:
«Дерзнешь ли ты себя, хотя бы мысленно, представить среди этого вечно живого порядка без того, чтобы ты не ощутил в себе одновременно нечто, непрестанно движущее¬ся, вращающееся вокруг какого-то чистого центра? И даже если тебе трудно будет отыскать в своей груди этот центр, то ты осознаешь его по одному тому, что из него исходит, свидетельствуя о нем, некое благотворное воздействие».
Найти в себе центр, вокруг которого все вращается, то есть Полярную звезду. Кол-звезду, вокруг которой вра¬щаются все звездные стада.
С началом зимнего сезона
В гигантский вытянувшись рост,
Предстал Рубруку с небосклона
Амфитеатр восточных звезд.
В садах Прованса и Луары
Едва ли видели когда,
Какие звездные отары
Вращает в небе Кол-звезда,
Она горит на всю округу,
Как скотоводом вбитый кол,
И водит медленно по кругу
Созвездий пестрый ореол.
Идут небесные Бараны,
Шагают Кони и Быки,
Пылают звездные Колчаны,
Блестят астральные Клинки.
Там тот же бой и стужа та же,
Там тот же общий интерес.
Земля лишь клок небес и даже,
Быть может, лучший клок небес.
И вот уж чудится Рубруку:
Свисают с неба сотни рук,
Грозят, светясь на всю округу:
«Смотри, Рубрук! Смотри, Рубрук!»
(Н. Заболоцкий, «Рубрук в Монголии»)
Вернемся к Вильгельму Мейстеру. Он ищет СВОЮ звез¬ду на небе и на земле. В его душе ею оказалась наставни¬ца Макария. О ней подробно словами Гёте:
«Подобно тому, как про поэта говорят, что элементы видимого мира уже заложены в самой глубине его естества и лишь постепенно раскрываются в нем, и что все то, что ему приходится созерцать в мире, он перед тем уже пере¬живал в предчувствии, так и сознанию Макарии, по-види¬мому, изначала были присущи все соотношения солнечной системы, пребывая в ней сперва в скрытом, покоящемся состоянии, постепенно развиваясь и все ярче и живее проявляясь в дальнейшем».
Естественно было усомниться в таких способностях, но вскоре ученый убедился: «Макария находится в таком отно¬шении к солнечной системе, какое мы едва осмеливаемся выразить словами, она не только лелеет и созерцает ее в своем уме, в своей душе и в своем воображении, но как бы составляет часть ее; она ощущает себя вовлеченною В небесные сферы, но каким-то особым образом; с детства она движется вокруг солнца, и притом, как теперь уда¬лось установить, по спирали, все более и более удаляясь от центра и постепенно в своем круговороте направляясь к внешним сферам».
Я понимаю, что современное скептическое сознание, ко¬нечно же, поставит под сомнение это свидетельство Гёте, как и тысячи других свидетельств, из которых лишь не¬многие проникли в эту книгу. Но давайте, наконец, опомнимся от рационалистического дурмана, поверим Гёте, Льву Толстому, Достоевскому, Андрею Белому, В. Хлебникову, поверим тысячелетним преданиям всех народов. Да, чело¬век — существо космическое в самом полном смысле этого слова. Он вмещает в себя, как Макария, нашу планетную систему, а может быть, и вселенную.
Человек рождается. Сначала в нем формируется чувство своего тела, потом — мать, отец, семья, родина, земля и, наконец, появляется чувство космоса, сначала видимого, по¬том незримого. В космосе он, говоря словами Тютчева, узнает «свое наследье родовое».
Каждый писатель по-своему переживает вселенское рож¬дение. Иногда космическое чувство приходит лишь в ста¬рости, как итог и финал земной жизни. Так увенчал Валентина Катаева «алмазный венец» из звезд: «Мне вдруг показалось, будто звездный мороз вечности сначала слегка, совсем неощутимо и нестрашно коснулся поредевших серо-седых волос вокруг тонзуры моей непокрытой головы, сделав их мерцающими, как алмазный венец.
Потом звездный холод стал постепенно распростра¬няться по всему моему помертвевшему телу, с настой¬чивой медлительностью останавливая кровообращение и не позволяя мне сделать ни шагу, для того чтобы выйти из-за черных копий с золотыми остриями заколдованного парка, постепенно превращавшегося в... лес, и... делая меня извая¬нием, созданным из космического вещества безумной фан¬тазии Ваятеля».
Александр Блок ощущал космическое рождение в про¬буждении духа музыки. В этот миг «мир омывается, сбра¬сывая старые одежды; человек становится ближе к стихии; потому человек становится музыкальнее... дух, душа и тело захвачены вихревым движением; в вихре революций духов¬ных, политических, социальных, имеющих космические соот¬ветствия... формируется новый человек... Я думаю, что все остальные признаки, включая национальные, или второсте¬пенны» или вовсе несущественны».
Двести лет наука самоуверенно отрицала, что вокруг человека есть аура излучений. Аргумент простой: это виде¬ли мистики и поэты, а не доценты и доктора наук. Теперь, благодаря приборам, видят доктора и доценты. Они тол¬куют о своем: длина волны, природа изучений и т. д. А для множества людей свечение, исходившее от лица, было «нимбом». Святой от слова «свет». Святой—тот, кто светится. «Освятить» значило в древности передать другому свой свет. То же самое значило «посвящение» — передать светом тайное знание о космосе, недоступное тем, у кого нет нимба.
Я верю свету, исходящему от икон Рублева, Дионисия, Феофана Грека, Эль Греко, Джотто и Боттичелли. Что зна¬чит излучение золота и камней по сравнению со «славой Божией» — так в старину называли свет, исходящий от вели¬кого человека. «Троица» Рублева, одетая в драгоценный оклад, усыпанный каменьями, была обычной дорогой ико¬ной. А когда оклад сняли, от нее хлынул свет, который не иссякает и по сию пору.
Вот звездное небо — оно очевидно. Поднимите очи к небу — и увидите. Теперь мы вернемся к Левиафану с Ионой. Это очень древнее сообщение, которое есть также в шумеро-вавилонском эпосе. Левиафан — чудовище Тиамат (тьма) побеждено там Мардуком. А в Древнем Египте Левиафан — водное чудовище в образе крокодила, погло¬тившего свет,— бог Сет. Его поражает, освобождая солн¬це, бог Гор. Гор изображен с головой сокола, на коне, его копье пронзает поверженного крокодила. Георгий (Гор) на белом коне (Пегасе), поражающий чудище змея, чтобы освободить царевну (Андромеду), снова напоминает нам о Пересе. Персей, Пегас, Андромеда на небе рядом. Именно так на полотне Н. Пуссена запечатлено «Освобождение Андромеды». Персей в сияющих звездных латах, белый конь — Пегас и освобожденная, снятая со скалы Андро¬меда. Рядом в воде поверженный Левиафан.
Из космоса на разных языках идет одно сообщение о будущем: «Человек — Персей, освободи свою душу — Андромеду, прикованную к скале — земле, выйди из нутра Левиафана, как вышел из него Иона. Побори тьму, как Мардук, Гор и Георгий».
Времени, которое мы воспринимаем ныне на психоло¬гическом уровне, в реальности нет. Нет и того пространства, которое мы видим, ибо мы воспринимаем его как трех¬мерный объем, отдельный от времени.
Мифы нашего восприятия, к сожалению, считаются нормой. Мы перестали жить на плоской земле, вот и все наши достижения в борьбе с очевидностью.
Очевидно, что земля плоская, но она круглая.
Очевидно, что небо вверху, но небо и внизу, ибо земля В космосе.
Очевидно, что мы внутри вселенной, но мы и над и вовне мироздания, ибо внутреннее и внешнее — понятия относи¬тельные.
Очевидно, что вселенная окружает нас, но и мы окружа¬ем собой вселенную.
Очевидно, что после прошлого будет будущее, но это лишь условность нашего восприятия. Можно прошлое счи¬тать будущим: физически ничего не изменится, а психоло¬гически изменится очень многое.
Очевидно, что человек меньше мироздания, но он и боль¬ше мира, ибо понятия «меньше» и «больше» во вселенских масштабах относительны.
Очевидно, что человеческая жизнь меньше вечности, во вселенских масштабах могут быть обратные отношения: вечность окажется меньше жизни.
Мы утратили человеческий уровень своих знаний. Я предлагаю вернуть утраченное.
Луна диктовала Кириллу и Мефодию правильный алфавит и для хазар, и для славян. Тем более что опирались они на более древние очертания таких же лунных алфавитов. Однако весь алфавит от А до Я диктовала не только луна, но и солнце, идущее по созвездиям зодиака. Оно вносило свои поправки, приближая лунные дуги к углова¬тым созвездиям. Так родились два алфавита — лунный и звездный. Звездный — прописной, а лунный — строчной. «А» звездное хранит в себе очертания Тельца, «а» лунное — округлость нарождающегося месяца
Древнее чтение справа налево соответствует ходу фаз луны от раннего месяца до полнолуния. В Европе закрепилась традиция слева направо—солнечная, «посолонь», по ходу зодиака.
Очень важная буква «Ж», она хранит очертания Ориона и означала «жизнь» Я,
«Н» близка к созвездию Близнецов, «Г» похожа на Водолея, «И» напоминает очертания Рыб, Геркулес хранит абрис буквы «К», «Л» похожа на Персея.
Зодиак — прообраз циферблата: 12 часов — 12 знаков зодиака. Сама идея времени и круговорот времен продиктованы круговоротом созвездий. Здесь солнце играет роль часовой стрелки, а луна — минутной. Небо — звездные часы человечества. Часы мы заводим сами — кто завел зо¬диак? На сколько миллиардов световых лет? Для чего на небесном циферблате присутствуют и другие созвез¬дия? Как эти созвездия соотнесены с кругом зодиака? Что означает «скрижаль» — круг незаходящих созвездий? Как соотнести три звездных параметра и сколько сочета¬ний дает небесный компьютер? Какова роль девяти пла¬нет и солнца в корректировке звездного света? Как воз¬действует на нас небо невидимое — из неизвестных источ¬ников излучений всякого рода? Что значит каждое из таких излучений и как они соотносятся с человеком?
Миллионы вопросов, на многие из которых могли дать ответ жрецы древних цивилизации и не хочет отвечать нынешняя наука.
Есть гениальные догадки Велимира Хлебникова, Андрея Белого, но это лишь отдаленные прорывы к единому зна¬нию. Нет карты, нет путеводителя. Мы сами идем по неизвестной местности, больше всего доверяясь собственной интуиции.
Почему зодиак? Потому что другого пути в пространст¬во-время у нас нет.
Вот Церера — весна, источник любви и жизни. Дева — Ева, она вкусила лунное яблоко с древа познания. Яблоко луны, впитавшее в себя всю горечь земного мира, враща¬лось вокруг нашей планеты. Вкусив его света, Адам и Ева из звездного сада сошли на землю светом, воплоти¬лись в смертных людей и подарили им свою бессмерт¬ную душу. За это они страдают и умирают с нами, но и вкушают горькую радость земной жизни. Созвездие Де¬вы — туда вошел Данте сквозь круги ада. Дева — Беатриче, Джульетта, Лейла — светлое женское начало мира. «В скромном, не очень ярком созвездии Девы, быть может, находится центр самой большой из материальных систем, которые пытается себе представить человечество» (Зигель Ф. Ю. Сокровища звездного неба. М., 1986).
В иконописной православной традиции на лбу у богородицы сияет звезда из восьми лучей. Это главная звезда в созвез¬дии Девы — Спика: «Лишь 600 солнц могли бы одновре¬менно создать такой же поток излучения» На псковских иконах богородица изображена с прялкой. Вспомним, что в китайской мифологии Волопас служит Небесной Ткачихе — Деве.
Блок видел Прекрасную Даму — Деву в отсвете небес¬ной лазури. Он стучался в ту небесную дверь, и она ему отворилась: