— Я никогда не задумывалась над этим. Хотя данное учение есть и в Яшмовой Империи.
— Как жаль… Но, по крайней мере, верите ли вы, что безнадежно влюбленный может снова обрести свою возлюбленную после смерти? И встречу их озарит бумажный фонарик… Ведь это так прекрасно!
— Я верю, что любящие сердца обязательно когда-нибудь встретятся, — сказала Фэйянь и в этот миг подумала не о муже, а о первом императорском каллиграфе Лу Сине. Эта мысль вызвала прилив крови к щекам и легкое головокружение. Фэйянь оперлась рукой о столик, стоящий рядом, и продолжала смотреть на сад, освещенный мириадами фонариков, — смотреть так, чтобы не дать слезам пролиться.
Но, к счастью, императрица, похоже, занята была лишь своими мыслями. Она сказала Фэйянь:
— Мне верится, что в такую Ночь души Наисветлейшего принца и его служанки-возлюбленной гоже встречаются, простив людям все свои прежние обиды.
— Да-да, — рассеянно ответила на это Фэйянь. В ее глазах отражалось сверкание фонариков.
Императрица как-то особенно поглядела на свою гостью и сказала:
— Идемте в пиршественный зал, принцесса. Скоро начнется пир в честь всех предков. Мы будем поминать их и желать им счастливой загробной жизни. Только не пейте много вина, принцесса, — в вашем положении это вредно.
— Я и не собиралась, — улыбнулась Фэйянь. Она вслед за императрицей покинула террасу. Их уже ждали носильщики с паланкинами, чтобы отвезти в пиршественную залу.
Там все ослепляло роскошью: длинные столы с многочисленными яствами и напитками, лицедеи, своим представлением потешающие гостей, танцовщицы, певицы, музыкантши — все услаждали слух и зрение. Когда в зале появилась императрица, все немедленно пали на колени и трижды восхвалили божественную Ют-Карахон-Отэ. Затем почестей удостоилась и Фэйянь. После того как первосвященники Жемчужного Завета принесли в жертву духам предков нескольких петухов и вознесли молитвы о благоденствии страны, началось пиршество. Прелестные, как цветки, служанки засновали по зале, обнося гостей яствами и винами. То там, то тут вспыхивали огоньки остроумных бесед или звонких застольных стихов…
Фэйянь старалась есть мало, отдавая предпочтение фруктам, а о том, чтобы выпить что-нибудь из многообразных вин, не могло быть и речи. Меж тем Ют-Карахон-Отэ пила чарку за чаркой, раскраснелась, громко шутила и смеялась выходкам лицедеев и танцовщиц…
— Так вот какой это праздник — Ночь Неупокоенных Душ, — прошептала Фэйянь. — Разгул и пьянство. Никакого благочестия и уважительного отношения к духам предков. Здесь ничего не понимают в приличиях… Видно, и конца этому пиру не предвидится.
Но принцесса Фэйянь ошибалась. Неожиданно в зале наступила тишина, казавшаяся оглушительной после всего шума и гама. И в этой тишине распахнулись большие двери и процессия мужчин в белых одеждах, с зажженными ароматическими лампами в руках, вошла в зал.
— Кончен пир, — громко объявила Ют-Карахон-Отэ. — Время великой молитвы, ибо пришли монахи из обители Ловцов Душ!
— Я никогда не слыхала о такой обители, — прошептала принцесса.
Монахи слаженно и стройно запели хором нечто удивительно заунывное. Под это пение все гости, бывшие на пиру, встали со своих мест и, подходя к монахам, низко кланялись. Каждый гость получал горящую лампу, и вот чудо: монахов было всего восемь, а гостей — больше сотни, и для каждого гостя нашлась лампа, бравшаяся монахами словно из ниоткуда.
А пение монахов становилось все более печальным и заунывным — словно веял осенний ветер над заброшенным кладбищем, веял и выжимал из глаз горькие слезы… Гости, получив лампы, уходили. Ушли и слуги, музыканты, актеры, танцовщицы… И вот в зале оказались лишь монахи, императрица Чхунхян и принцесса Фэйянь.
— Может быть, ваше величество позволит мне удалиться? — шепотом спросила Фэйянь.
— Никоим образом, — был ответ. — Сейчас начинается самое главное, и вы должны быть участницей, если уважаете обычаи Жемчужного Завета.
— Хорошо, — склонила голову Фэйянь. Монахи подошли к ним и, поклонившись, протянули каждой из женщин по замысловатому бронзовому светильнику. Вот чудо! Хотя внутри светильника горело яркое пламя, снаружи он был таким холодным, что леденил руки!
— Это Юсино, Огонь Мертвых, — сказала императрица Чхунхян. — Идемте вслед за монахами, принцесса. Они приведут нас туда, куда нужно.
Монахи запели громко и грозно, и с этим пением вышли из зала. Следом, подбирая длинный подол платья одной рукой и держа светильник в другой, пошла императрица Чхунхян. Принцессе ничего не оставалось делать, как идти следом. Но едва они все вышли из зала, изумление охватило душу Фэйянь. Где сады, окружавшие зал? Где многочисленные дворцовые палаты, павильоны, террасы, галереи? Она обернулась — и зал исчез! Их процессия шла посреди огромной равнины, освещенной полной луной. Звезды срывались с неба и исчезали во тьме. Мертвенное сияние луны превращало все вокруг в сон, грезу, несбыточное диво.
— Где мы? — осмелилась спросить у императрицы Фэйянь и получила ответ:
— Не в нашем мире.
Монахи шли впереди, не чувствуя усталости, так же спокойно и без устали шла императрица, а Фэйянь почувствовала, что ноги отказываются служить ей.
— Мне трудно идти, — проговорила она, но императрица даже не оглянулась. Фэйянь стиснула зубы и продолжила путь, в глубине души понимая, что, если она остановится, произойдет нечто ужасное. Наконец впереди засветилось хрустальными стенами некое строение, напоминающее скорее нагромождение острых скал, чем жилище. Фэйянь не стала спрашивать, что это, — ей подумалось, что императрица не ответит. И еще подумалось Фэйянь, что, окликни она императрицу, к ней обернется не человеческое лицо, а страшная безжизненная маска, которой устрашатся и демоны. А Юсино, Огонь Мертвых, сиял ярче и ярче, затмевая свет луны.
Монахи остановились у хрустального дворца по обе стороны от сверкающих ступеней. Императрица Чхунхян опустилась на колени у первой ступени и заговорила:
— О неутоленная душа великого Наисветлейшего принца! Снизойди к тем, кто молится тебе и почитает тебя.
Поначалу молчание было ей ответом. Но вот хрустальные двери медленно распахнулись — и на пороге дворца возник юноша, красота которого затмевала все вокруг. Он был совершенен, он был прекрасен, одним своим видом он повергал все окружающее в низменный прах. Фэйянь ощутила это со страхом, благоговением и болью. Ах, если бы такой юноша мог любить и любить ее!… Но тут другие, благоразумные мысли пришли в голову принцессы, пелена обожания спала с ее глаз, и она поняла: этот юноша мертв, мертвее всего на свете, мертвее надгробных плит и высушенных костей! И еще поняла принцесса-этот мертвец голоден, и голод его не утолит целая вселенная. Принцессе стало страшно.
— Я совершила ошибку, я должна бежать, — прошептала она, но ноги словно приросли к земле (и земле ли?). А глаза принцессы неотрывно смотрели в глаза мертвого юноши, Наисветлейшего, как назвала его Ют-Карахон-Отэ.
— Для чего побеспокоили меня? — прекрасным, но мертвым голосом спросил юноша. — Я должен спать и видеть сны о моей безутешной возлюбленной. Оставьте меня!
— Сегодня ночь твоего торжества, Наисветлейший, — сказала императрица. — Войди в радость — твоя возлюбленная отыскалась среди тысяч и тысяч!
И глаза прекрасного мертвеца встретились с глазами Фэйянь.
— Ты, — сказал он, и это слово камнем упало на грудь принцессы. Она отшатнулась и выронила светильник.
— Что такое? — воскликнул принц. — Отчего она погасла? Я не вижу ее! Верните ее!
— Принцесса, возьмите свой светильник, — ледяным голосом приказала Ют-Карахон-Отэ.
— Нет! — закричала принцесса. — Недоброе вы замыслили, владычица, теперь я это понимаю! Вы хотите принести меня в жертву этому мертвецу, дабы его душа обрела покой. Но у вас ничего не выйдет! Я возвращаюсь домой!
Принцесса сжала в ладони кулон, который подарила ей мать, и прошептала:
— Злые чары, отступите от меня! Баосюй, супруг мой, приди на помощь!
Но лишь насмешливый взгляд Ют-Карахон-Отэ был ей ответом. А затем императрица сказала:
— Здесь, у стен хрустального павильона, не действует ничья волшба. Ничья, кроме моей. Вы снова проиграли, принцесса. Так примите свой проигрыш со смирением, подобающим смертным.
— Вы чудовище! — вскричала Фэйянь. — Вы попрали все законы чести и гостеприимства! Вы не посмеете ничего сделать со мной — Лунтан объявит вам войну!
— Вы недальновидны, принцесса, а я — я все предусмотрела, — сказала императрица. — Войны не будет. Но довольно разговоров. Примите то, что вам уготовано, и знайте — это ничем не хуже вашей обычной жизни. Даже лучше.
— Нет! — крикнула Фэйянь. — Я не отдам вам ни своей жизни, ни жизни своего ребенка! Вам неведома жалость и милосердие, ну так и от меня, их не ждите!
С этими словами принцесса выхватила из-за пояса платья каллиграфическую кисть, которая неизменно была с нею, и начертила в воздухе иероглифы:
«Небесный огонь опалит изменников, и святые горы падут на них».
Иероглифы вспыхнули невыносимым для глаз блеском, так что принцесса зажмурилась. К горлу подступила дурнота, голова закружилась, принцесса почувствовала, что падает, падает в бездну, но глаза страшилась открыть… И тишина, тишина мертвых и забвенных, давила ей на грудь…
А потом тишина сменилась каким-то шумом, очень живым и обыденным. Принцесса повела руками около себя и поняла, что лежит на постели, застеленной шелковым одеялом. Фэйянь открыла глаза. Она находилась в собственной спальне на Лунтане, а рядом был Баосюй, внимательным и ласковым взором глядевший на жену.
— Баосюй! — измученно воскликнула Фэйянь.-Я попала в ужасный плен. Это ты освободил меня?
— Конечно, — сказал дракон. — Я прочел твое письмо и бросился на помощь. Еле успел… Моя бедная Фэйянь, опять тебе досталось! Но все позади. Отдыхай, любимая, набирайся сил и ни о чем не тревожься.
— У нас будет дитя, Баосюй!
— Знаю, любимая, и потому прошу тебя беречься. А с императрицей Чхунхян я и сам разберусь.
— Ах, при этом имени у меня кружится голова. Эта ведьма чуть не убила меня! Горло пересохло. За каплю воды готова отдать пол-Империи!
Баосюй усмехнулся:
— Не надо разбазаривать Империю. Вот чаша с настоем из успокоительных трав. Это будет тебе полезно. Выпей.
И дракон протянул жене чашу с настоем.
— Спасибо, — прошептала Фэйянь и одним глотком выпила пахнущий нежными травами напиток…
…И поняла, что не было ничего и никого — ни ее родного дома, ни спальни, ни Баосюя. Это был лишь сон, нет, не сон, а греза. Предсмертная греза.
И в гаснущие глаза Фэйянь внимательно, испытующе глядят глаза императрицы Чхунхян.
— Будь ты про… — прошептала Фэйянь и умерла.
Бездыханное тело принцессы династии Тэн лежало у ступеней хрустального дворца. Но вот легкое сияние окутало тело, и от него словно отделилось легкое облако. Облако напоминало принцессу Фэйянь, только легкую и прозрачную. Да, это была старшая душа принцессы, главная душа.
— Добро пожаловать в хрустальный дворец! — сказала императрица Чхунхян душе принцессы.-Вспоминаешь ли ты эти места?
Душа покачала головой.
— Жаль. А не вспоминаешь ли ты того, кто стоит на пороге дворца?
Душа принцессы смотрела на призрачного принца. Затем склонилась в поклоне:
— Наисветлейший принц! Возлюбленный мой!
— Возлюбленная моя! — вскричал-простонал Наисветлейший принц и бросился со ступеней дворца к бесприютной душе. — Наконец я обрел тебя! О зачем ты отправилась в то злосчастное утро рвать глицинии к горе Симао! О зачем пошла по мосту Осторожных!
— Евнух приказал мне нарвать корзину глициний, — печально проговорила душа. — Он замыслил убить меня по приказу твоей матери.
— О возлюбленная моя! О звезда печали, вечно сияющая на небосклоне! Клянусь тебе: отныне мы никогда не расстанемся. Ты навсегда останешься со мною в хрустальном дворце и обретешь покой. Нет, мы обретем покой!
Принц заключил душу принцессы Фэйянь в объятия и удалился с нею во дворец. И тихо закрылись за ними хрустальные двери.
— Пора возвращаться, — сказала императрица монахам.
— Что прикажете делать с телом? — спросил старший монах.
— Похороните труп без почестей и погребальным украшений где-нибудь в заброшенной деревне или близ непроходимого леса. Ее никто не должен найти и никто не найдет!
— Будет исполнено, государыня Мониен.
Перед императрицей из воздуха возникла колесница, запряженная алыми, огнистыми конями. Императрица взошла на колесницу и сказала:
— О, наконец-то душа безумной Мониен, заключенная в моем теле, обретет прощение и покой. Все исполнено, все исполнено! Возрадуйся, Мониен!
Она хлестнула коней пламенной плетью, колесница взвилась в небеса и пропала, стала точкой-звездой на ночном небосводе. А монахи, оставив свои светильники, превратились в стариков жуткого, безобразного вида. Были они великими колдунами, служившими безумной императрице…
— Тело нужно надежно схоронить, — сказал один.
— Это и так ясно, — буркнул другой.
— Где нам лучше всего это сделать?
— За бамбуковой рощей Тысячи Призраков есть великое болото. Туда не пройти ни одному смертному. Да и божество побрезгует туда сунуться.
— Верно. Это хорошее место.
Колдуны взяли тело Фэйянь и тут же оказались за бамбуковой рощей Тысячи Призраков. Здесь бродили неприкаянные духи великих злодеев, самоубийц и непочтительных детей. А болото будто и не имело краев.
В это болото колдуны бросили тело Фэйянь, и оно опустилось на самое дно — туда, куда не проникает ни луч света, ни глоток воздуха. Лишь разложение, смерть и тлен царят там… И никто не оплачет гибель принцессы…
Сделав свое дело, колдуны превратились в черных аистов и разлетелись кто куда. Луна светила за бамбуковой рощей, не давала призракам покоя.
Но так устроен мир, что одно в нем дополняется другим: холод -теплом, мужчина -женщиной, смерть -жизнью. И любое преступление, как бы искусно совершено оно ни было, найдет своего свидетеля и свое наказание.
Небожительная императрица Нэнхун пребывала в нетленных заоблачных чертогах богини Гаиньинь и услаждалась чтением Пяти Священных Законов, когда в золотом сердце ее зашевелилась тревога. Лик Нэнхун изменился, руки задрожали и едва не выронили драгоценный свиток.
— Что с тобой, сестра Нэнхун? — спросила богиня, от тысячи глаз которой ничего не могло укрыться.
— Что-то случилось с моей земной дочерью, принцессой Фэйянь, — сказала Нэнхун. — Ибо свет кулона-оберега изменился. Раньше он был алым, а теперь стал черным. Кто-то посягнул на жизнь моей дочери! О, как я хотела бы быть с нею!
— Сестра-небожительница, но ты же отправили Небесных Чиновников Аня и Юй присматривать за Фэйянь, как делали они это всегда. Под их присмотром с твоей дочерью не случится никакой беды!
— Так-то оно так, — сказала Нэнхун. — Но сердца матери иное чует.
— Сестра, ты уже и Небесным Чиновникам не доверяешь! — покачала головой тысячеглазая Гаиньинь.-Но, впрочем, будь по-твоему. Небесные Чиновники Второго Облачного ранга Ань и Юй, явитесь немедленно на Девятое Небо для отчета о проделанной работе!
Трижды взывала богиня и ни разу не получила ответа. Беспокойство Нэнхун превзошло все границы.
— Я должна спуститься на землю! — вскричала она, заламывая руки. — С моей дочерью что-то случилось!
— Постой! — сказала Гаиньинь. — Сначала мы найдем Аня и Юй и хорошенько проучим их за пренебрежение к своим обязанностям!
Гаиньинь дважды хлопнула в ладоши, и перед нею захлопали крыльями сотни сотен алокрылых фениксов, готовых исполнить волю богини.
— Облетите всю землю и найдите Небесных Чиновников Аня и Юй, а найдя, доставьте на Девятое Небо!
Фениксы ринулись на землю. Прошло некоторое время, и фениксы вернулись.
— Нашли ли вы тех, кого искали? — спросила богиня.
— Нет, о владычица Девятого Неба, — ответил самый старый и почтенный феникс — На земле нет Небесных Чиновников Аня и Юй.