Саламан был прав: самоубийством не смыть позор.
– О твоей неудаче знаю только я. Больше никто. Теперь ты мой должник, майор.
Мазар дернулся было, чтобы вырваться, но хватка у Саламана была удивительно сильной для жабы.
– Ну, это вы, полковник, напрасно суетились. Я долго не смогу оставаться в долгу – сегодняшний день станет для меня хорошим, даже если не прыгну с Полусферы. Но если вы так сильно хотите, чтобы я сполна с вами рассчитался, прикажите спецам Инкубатора со мной поработать, и я стану как новенький. Новенький я дольше протяну.
– Увы, майор, но в Инкубаторе тебе нечего делать, ты туда не попадешь. Единственное, что я могу, так это выделить парней, чтобы сопроводили тебя в госпиталь, там наши лучшие спецы заштопают и залатают твои боевые раны.
Боевые раны, угу. Мазарид осклабился, и тут же его согнул приступ кашля. Заштопают, понимаешь. По сути же полковник сказал верному сыну своего народа, что отправляет его на больничную койку как можно скорее подохнуть, чтоб не занимал место, не тратил время костоправов и не переводил напрасно жратву. То есть полковник открыто намекнул, что он, Мазарид, слишком мелкая сошка и недостоин быть излеченным в Инкубаторе.
Саламан верно истолковал выражение лица Мазарида, игру его мимических мышц, новые морщины на лбу и в уголках рта:
– Когда я говорю, майор, что тебя подлатают, это означает, что в ближайшие дни ты встанешь на ноги и еще послужишь своему народу.
И вот тут Мазарида осенило:
– Но ведь и Хэби не нес с собой прибор и был уверен, что Главный Активатор у кого-то из его соратников! Клянусь, это так. Я разговаривал с ним перед тем, как он ударил меня ножом и ушел в Темные Земли. Он не лгал. Он сам удивился, когда узнал, что прибора не оказалось у других заговорщиков. И если никто из беглецов не нес с собой Главный Активатор, то это значит…
За спиной Саламана будто из ниоткуда возникли два крепких гвардейца-рептилуса, и, теряя сознание, майор позволил этим голубокожим жабам подхватить себя.
* * *
Стекая по гладко выбритому черепу Саламана, капли пота объединялись в широкие ручейки, оставляющие соленые следы на его голубых щеках. Скоро пот высохнет, и на коже заблестят крохотные кристаллики.
Несмотря на молодость – а моложе его в Совете никого не было, – Саламан тяжело дышал, по спиральной бетонной лестнице все глубже и глубже спускаясь под Полусферу. Тут и там на перилах и ступенях блестела паутина – кроме полковника по лестнице никто не ходил. Да и он сюда сунулся только потому, что древним лифтам, скрипящим промасленными тросами, не доверял – свои конечности надежнее. Да и дышится на лестнице свободнее, что ли.
Бедолаге Мазариду, прошедшему огонь и воду и во имя своего народа, во имя каждого рожденного наследника пожертвовавшего своей жизнью – майор скоро умрет, очень скоро, он уже мертвец, – Саламан готов был отдать собственные органы, да все свое тело. Увы, любые попытки спасти Мазарида были заранее бесполезны и напрасны, потому что Инкубатор не мог больше заново собирать смертельно раненных воинов, сильно обгоревших и потерявших конечности. Мало того – Инкубатор вот-вот остановится. Но этого майору Мазариду уж точно не надо было знать. И никому вообще в Минаполисе и на землях, издревле отвоеванных у чистяков и заселенных наследниками, не надо было, ибо это знание могло стать разрушительным для государства, могло вызвать массовые беспорядки и послужить причиной братоубийственной войны, когда тайгер протянет когти к горлу пироса, а рептилус будет убивать и тех и других только за то, чтобы лишь его потомство имело право получить базовый набор расовых признаков, ведь иначе младенцам неоткуда будет взять когти и клыки, несущие плоскости и густой полосатый мех!..
И вот как объяснить наследникам, в большинстве своем глупцам, не видящим ничего дальше кончика собственного крыла, что Совет печется об их благе, что Совет – немногие посвященные члены – не спит уже трое суток кряду, пытаясь спасти наследников от вымирания?! Без Инкубатора дети наследников будут неотличимы от детей чистяков, и все девять столетий великого противостояния окажутся бессмысленными, а проклятые чистяки победят!..
От одной только этой мысли Саламана передернуло, он сбился с шага и едва не покатился, оступившись, по лестнице. Он представил собственного сына – волей укомплектатора такого же рептилуса, как и его родитель, – без голубой кожи, защищающей от механических повреждений. Каким, должно быть, он был бы омерзительно голым и слабым! Саламан задышал еще тяжелее, ему залило потом глаза, заставив мигательные перепонки дергаться чаще. Укоплектатору больше нечем оснащать наследников, все его ресурсы исчерпаны. К тому же из-за постоянного использования в течение многих веков он изношен донельзя. Вот почему срочно нужно найти и задействовать Главный Активатор. С помощью легендарного прибора спасителей наконец-то разрешится конфликт, длящийся почти что тысячу лет, и последнее поколение наследников на планете познает цель своего существования, или их раса просто исчезнет с лица Земли, будто ее и не было никогда! И чистяки, победив без боя, сотрут все до единого следы существования своих заклятых врагов и запретят своим детям передавать из уст в уста память о гордых потомках спасителей!..
Кроме Мазарида о грядущей катастрофе знали лишь несколько членов Совета и спецов Инкубатора. Последние и сообщили о том, что укомплектатор перестал выполнять свои функции, из-за чего почти три десятка последних новорожденных пришлось умертвить, а ведь никогда за все девять веков после Третьей мировой такого не делали, ведь подобное просто дико для наследников – в отличие от чистяков. Соратники Саламана по Совету, конечно же, об инциденте будут молчать сами, спецам Инкубатора отныне запрещены любые контакты с кем-либо снаружи, а с убитых горем отцов взяли клятву неразглашения, пригрозив им, что они сами будут приведены досрочно к хорошему дню за то, что их семя оказалось порченым. Но как долго можно будет угрозами заставлять убитых горем отцов-наследников держать язык за зубами? Как скоро количество умерщвленных младенцев станет настолько большим, что найдется первый, кто скажет об этом вслух? Тогда слишком многие откликнутся, и тайное станет явным…
В нос рептилуса, далеко не такой чувствительный, как у самого захудалого тайгера, шибануло древним машинным маслом, настолько пропитавшимся пылью и ставшим таким вязким, что его можно отламывать кусками. Заодно Саламан скривился от вони жженого пластика – изоляция электрических кабелей системы вентиляции частенько перегревалась. Скрипнули петли ржавой двери, на которой еще кое-где остались пласты зеленой краски и краснела надпись на древнем, давно забытом языке: «Осторожно! Опасно!» Надпись была честной: войти в арсенал мог каждый, никаких замков и засовов на двери не было, а вот вый-ти из арсенала удавалось только тем, кого хотел отпустить Первенец. Остальные бесследно исчезали среди многоярусных стеллажей, которыми паукообразный наследник владел безраздельно уже девять сотен лет.
Пол под ногами Саламана засветился мягким светло-зеленым светом. С небольшим опозданием вспыхнула подсветка стеллажей над его лысой головой на десятом уровне полок. Из тьмы будто выдернуло разного размера деревянные, стальные и пластиковые ящики, какие-то округлые предметы, о предназначении которых было известно лишь Первенцу, что-то под развалившимся от гнета лет брезентом, и все это в паутине, по которой ползали мерзкие черные восьмилапые твари, которые неизвестно чем здесь питались, потому что никаких насекомых в арсенале не водилось. Первенец обожал пауков, но мух и комаров терпеть не мог.
Предвещая появление хозяина арсенала, сверху повеяло холодом и заскрежетало так, что полковнику Саламану захотелось заткнуть свои крохотные, едва выделяющиеся на черепе уши. Протяжно взвыв, вентиляция закашлялась, трубы воздуховода слева от Саламана задребезжали, пытаясь оторваться от стены вместе с давно истончившимся из-за окисления крепежом. И одна труба таки лопнула по сварочному шву – одна часть отделилась от другой будто нехотя, с визгом – и сразу десяток крупных, размером с палец, заклепок, оборвав головки, со свистом метнулись именно к Саламану.
Все произошло так быстро, что он никак не успел на это отреагировать: ни присесть, ни упасть, ни отпрыгнуть в сторону. Полковник остался на месте, прямо-таки врос в светящийся зеленым пол, и это спасло ему если не жизнь, то уж точно уберегло от соседней с майором Мазаридом койки в госпитале. Заклепки пролетели у его висков, вжикнули над лысиной и между ног, и лишь одна задела бок, скользнув по армированной голубой коже-броне, покрывающей все тело Саламана.
– Х-хорош-ший день, ш-штобы умереть, – прострекотало сверху, и, заставив его пригнуться, полетели вниз со стеллажей прямо на голубую лысину комья пыли и пласты паутины. – П-понравилас-сь моя вс-стреч-ча? Обрадовала?
– Еще как. Первенец, ты ведь про заклепки? А если б у меня случился хороший день, чтоб ты дальше делал? С кем бы работал? С соратником Шмелем? – Саламан с трудом сдержал дрожь, с трудом заставил свой голос быть ровным, не хватало еще заиканием выдать свою слабость. Но кто бы знал, как ему хотелось сейчас наброситься на тварь, которая не спешила спуститься к нему из мрака верхних ярусов арсенала.
Где же все-таки Первенец?! Саламан слышал его над собственной лысиной, казалось, в полумере. Зачем уродец прячется от него? Полковник задрал голову так, что щелкнуло в шее. Неужели боится его, всего лишь слабого председателя Совета, давно уже не того диверсанта, который в молодости наводил ужас на деревушки чистяков в приграничье по ту сторону радиоактивных кратеров?..
Но вот Первенец показал себя, спрыгнув на пол со стеллажа.
Несомненно этот уродец был наследником, потому что чистяка с такой внешностью умертвили бы при рождении, чистяки не церемонятся с теми, кто появляется на свет с заметными отклонениями от нормы. Первенец был крохотным – с самого маленького пироса размером. Из-за его спины торчали бесполезные крылья, которыми можно было разве что обмахиваться в жару, но спинные мышцы Первенца и этого не позволяли делать, так что крыльями он лишь смахивал пыль, цепляясь за стеллажи. Полосатый хвост бессильно вздыбился, когда Первенец шлепнулся на пол перед Саламаном, – на конце хвоста не хватало ядовитого шипа, которым тайгеры привыкли умерщвлять своих врагов и убивать себя, чтобы избежать позорного плена.
– Пусть умрут наши враги, – ответно поприветствовал Саламан Первенца.
Первенец был рожден и укомплектован девять столетий назад, когда на поверхности планеты бушевали невиданной силы штормы, сыпал с небес радиоактивный пепел, когда горел сам воздух, закрученный спиралями разрушительных ураганов, и начал уже замерзать мировой океан. Даже прибывшие с далеких звезд спасители сомневались, что на поверхности когда-либо будет возможна жизнь. Поэтому у Первенца такие чувствительные к свету глаза – он ведь был предназначен для жизни в полумраке бетонных подземелий-бомбоубежищ.
– Говори, – велел Первенец.
Чуть помедлив, вроде как для того, чтобы отдышаться, – спуск по лестнице все-таки, а он уже не мальчик, – Саламан рассказал все, что узнал сам про заговор против народа наследников и что услышал про поимку заговорщиков-ренегатов от полумертвого майора Мазарида.
– Это з-с-снач-шит, ш-што прибор до с-сих-х пор нах-ходитс-ся в Минаполис-се. – Хлюпнули, сократившись от возбуждения, присоски на пальцах Первенца. Его голубая кожа на голове без броневставок – особенно это было заметно на пухлых щеках – враз побледнела, что говорило о сильнейшем волнении Первенца.
– Я с самого начала не исключал такой вариант, – сдержанно ответил полковник. Самое важное Саламан приберег напоследок. В разговоре с Первенцем следовало быть более сдержанным, чем с тупыми старперами-соратниками. Кто знает, какие мысли бередили мозг существа, которого качали на руках сами спасители?..
– Ш-што думаеш-шь? Говори! – встопорщился мягкий серый пушок, покрывающий все тело Первенца.
– Да, Главный Активатор в Минаполисе. И это означает, что прибор был спрятан тайгером Фелисом перед смертью. – Полковник сделал паузу, чтобы насладиться тем, как изнывает от нетерпения Первенец, как подрагивают все его четыре пары конечностей вместе с крыльями. Как же полковнику хотелось уничтожить уродца, затоптать его, медленно ломая косточку за косточкой, но – нельзя! Нельзя, чтоб его!.. И поэтому Саламан, с трудом сохраняя спокойствие и внешнюю невозмутимость, продолжил: – И вот еще что… Не знаю, важно ли это, правильно ли я поступил… Тело тайгера Фелиса было разукомплектовано, но не было предано огню. По моему приказу оно тайно хранится в морозильнике Инкубатора.
Первенец замер. Он даже перестал дышать, остекленели его слишком чувствительные к свету глаза. А потом он заухал, хлопая себя верхней парой рук по впалому животу.
– Молодец-с, полковник, какой ж-ше ты молодец-с! Не з-сря я выбрал тебя, полковник, не з-сря с-сделал главой С-совета! А з-сначит, полковник, нам нуж-шен некромант, который з-саставит мертвец-са говорить!
– У меня есть воин, который с радостью займется поисками некроманта. Правда, ему нужно день-другой отлежаться в госпитале.
– Майор Маз-сарид? Верный выбор, полковник, верный. Этот мальч-шиш-шка ещ-ше удивит тебя, попомни мое с-слово.
Глава 9
Звезды на броне
Вой сирены оглушал, вминал в череп барабанные перепонки, ломал виски, заставлял обхватить голову руками и беспорядочно метаться по сторонам, выискивая, где же можно скрыться от этого воя. Столы из черного пластика – Крыця в ужасе вскочила на один, босыми пятками сбросив с него пяток древних приборов, – от воя, пронимавшего до мозга костей, не защищали, Зил это выяснил на личном опыте, потому что присел сначала за одним, потом переполз за другой. Диваны, сдвинув которые Даль соорудил укрытие, – тоже. Зубастику, ощеренному и поджавшему хвост, хотелось провалиться сквозь пол, потому-то мышара и царапал его твердую гладь, и чуть ли не кусал. А тут еще у Крыци началась истерика или что-то вроде того. Она вдруг принялась хохотать и гримасничать, и бубенцы на ее лодыжках и запястьях зазвенели невпопад, и Зилу захотелось все это прекратить, потому что невозможно же так, ну просто невозможно!.. Он смотрел и смотрел на беснующуюся карлицу, и она становилась ему все противней и противней. Он даже испугался, что из-за этого навсегда отвратится от женских прелестей. Особенно его раздражали ее босые пятки. Ну вот почему у нее босые пятки?!
На ожившем приборе древних мелькали циферки и какие-то буквы-слова, сменяющиеся совсем уж странными символами, просьбами подтвердить команду: «Да?», «Нет?», «Отмена?», и что-то нужно было срочно сделать, потому что грозный голос – третий контур защиты – прохрипел на древнем языке что-то угрожающее. Прозвучало это спокойно, деловито, но все равно угрожающе, потому что нельзя добродушно пробубнить о несанкционированном – что бы это значило, а? – проникновении и о том, что территория резервной Ставки будет зачищена, а потом начать обратный отсчет, как было уже наверху.
Услышав про зачистку, Даль забрался на свою баррикаду из диванов и принялся смешно подпрыгивать, будто всерьез рассчитывал, что сможет добраться до подвижного потолка, который, приоткрывшись ему навстречу, пустит его обратно.
С лица Зила закапал холодный пот – родниковая вода зимой теплее.
– Почему ты босиком? – спросил он у Крыци, сумев переорать вой сирены. Ему важно было знать, почему она босиком. Важнее этого ничего на свете не было.
«Сто».
– Что?.. – шевельнула она губами, не прекращая своих ужимок.
«Девяносто пять… девяносто четыре… девяносто три…».
Время невыносимо быстро утекало, просачиваясь между пальцев на босых ногах карлицы, а Зил до сих пор не узнал, почему она, эта крохотная женщина, прыгает перед ним босиком. Да он так сдохнет тут – и не узнает. Но этого никак нельзя допустить.
И тогда он сорвался на крик:
– Крыця, почему ты босиком?!
Спрыгнув с диванов, Даль заслонил ее собой, а Зубастик неодобрительно покосился на Зила и перестал ломать клыки о пол.