Наконец сталкер вышел к Развалу — так назвали атомщики остатки блочного щита управления. Плюмбум здесь ни разу не бывал, но, разумеется, видел фильмы и читал описания. Действительность не обманула его ожиданий: здесь не осталось ничего целого, только гигантские обломки, осколки, обрывки. Со стен на пол протекли и застыли наплывы из оксида урана и расплавленного графита, похожие на чудовищные слоновьи ноги. Часть их осыпалась и покрыла пол черной пылью, при приближении к которой дозиметр забарабанил, как сумасшедший, и Плюмбум порадовался, что не только надел и загерметизировал «Севу», но и повесил на пояс защищающего от радиации «морского ежа» из набора стандартизованных артефактов, выписанного со склада Гульфика.
Здесь, как нигде в другом месте Зоны, остро ощущалась ничтожность человека, несоразмерность его тем силам, которые он по неосторожности вызвал из бездны.
Плюмбум поморщился. Он не любил ни сентиментальности, ни высокопарности, даже если они были к месту и ко времени, как сейчас. Гораздо больше его беспокоило, что в этом хаосе практически невозможно было найти следы шведки.
И тут, когда Виктор совсем уже собрался повернуть назад, он снова услышал звуки. Точнее, звук — словно кто-то заунывно и надрывно тянул одну ноту. Плюмбум снял автомат с предохранителя и пошел на этот странный зов, осторожно обходя скопления черной радиоактивной пыли.
За Развалом снова обнаружилась лестница, ведущая наверх и через пару пролетов заканчивавшаяся площадкой, на которую выходила еще одна дверь. Поднявшись по лестнице, Плюмбум попал в новый коридор, в конце которого брезжил свет. Виктор, передвигаясь на полусогнутых и стараясь ступать как можно тише, преодолел коридор и остановился на входе в большой зал.
Все пространство зала было залито светом — как ни странно, но люминесцентные лампы на потолке горели так, как будто здесь ничего не случилось. Это показалось Плюмбуму самым пугающим из всего, что он встретил сегодня на Четвертом энергоблоке.
Здесь, как и на Развале, царил хаос, но на этот раз хаос совсем иного рода. Вдоль стен стояли семь массивных сооружений — то ли ванн, то ли саркофагов, из которых тянулись трубки и провода к развороченным и прошитым пулями пультам в углу. В другом углу примостился обычный письменный стол. Одна из его ножек подломилась — то ли от старости, то ли выбитая ударом, и лежавшие на нем бумаги, пресс-папье, скоросшиватель, часы-будильник и старомодный телефонный аппарат свалились на пол.
В дальнем конце комнаты у одного из саркофагов стояла на коленях Ким, похожая в комбинезоне «Сева» на инопланетянина. Она сняла шлем и прижималась щекой к покрытому пылью саркофагу, так что тонкие светлые косички свешивались с его крышки, словно инопланетные щупальца. Ее тело вздрагивало, но Плюмбум понял, что она плачет, только когда разобрал тихие слова:
— Мама… мама…
В пору было рассмеяться — могучая шведская валькирия, суровая бабища рыдает и зовет маму, как сопливая девчонка. Вот только Плюмбуму смеяться совсем не хотелось. Он осторожно отошел от двери и тихо-тихо отправился в обратный путь.
Когда-то Плюмбум считал рассказы о группе О-Сознание, управлявшей Зоной, всего лишь байками, какими принято запугивать молодых крадущихся, и подтрунивал над Давидом Роте, который словно помешался на этой теме, полагая, что сумрачная германская душа генерала тоскует по всяким Лорелеям и сокровищам Нибелунгов. Потом его мнение изменилось — Алекс и Боря нашли архив О-Сознания, и это было лучшим доказательством существования засекреченной группы экстрасенсов. А сегодня Ким невольно привела его — Плюмбум понял это сразу — в ту самую комнату, откуда О-Сознание шесть лет управляло Зоной. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: Ким пришла сюда, чтобы попрощаться с матерью — Мариной Волхановой.
Уже выходя из Саркофага, Виктор вспомнил, как во время тяжелого разговора весной Роте сказал: «Я был знаком с дочерью Волхановой. Очень близко знаком». Интересно, знает ли он, что Ким снова в Зоне? И если да, то захочет ли встретиться?..
2
Система защиты Периметра сработала, как часы. Со стороны блокпоста тут же заухала пушка Гатлинга, и над валом засвистели пули. Псих с мечом оглянулся и мгновенно сиганул с гребня Вала вниз, словно горный баран с обрыва. Приземлился где-то на середине склона, но на ногах не удержался, а покатился прямо на минное поле.
Досматривать финал этого триллера Алина не стала — вскочила на ноги, схватила Артура за руку и побежала к холмам, стараясь попадать след в след прошедшей здесь группы. Она все время ждала, что за спиной хлопнет взрыв, но его все не было. Вместо этого она услышала как шлепают по грязи сапоги, и ее сердце пропустило удар — преследователь их нагонял.
Внезапно Артур схватил девушку за плечо и заставил остановиться так резко, что та едва не полетела в грязь. Алина увидела, что псих с мечом уже шагах в пятидесяти от них.
— Ты что?! — потянула она Артура. — Что встал?! Идем же!
— Оставайся на месте, — сказал молодой физик тихо. — Верь мне, пожалуйста. Вот держи.
Он сунул ей что-то в руки. Алина глянула: это был самодельный миноискатель и еще один артефакт — слепившиеся в единый конгломерат стебельки мха, листики, веточки, причудливо изогнутые гравитацией — кажется, это «медуза».
— Зачем? Что ты придумал?
Но Артур, не слушая ее, шагнул навстречу преследователю. И тут Алина заметила, что позади, слева от цепочки следов, оставленной сталкерами, и на полпути между двумя мужчинами словно крутится крохотный смерчик. Он не доставал до земли и, наверное, не был бы заметен при обычных обстоятельствах, но сегодня мимо него проползли аж две команды, брызги грязи попали в поле действия аномалии, и та проявилась. Это же «карусель», сообразила Алина. И Артур слишком близко подошел к ней.
— Артур, осторожно! — воскликнула она.
И неожиданно эхом отозвался их преследователь:
— Стой, Артур!
Но молодой физик уже достал из сумки горсть болтов и с силой запустил их в самый центр аномалии.
Раздался громкий хлопок, оголодавшая «карусель» заработала. Взметнулась вода и грязь, мгновенно закрыв Артура. Гигантская воронка раскручивалась, расширяясь, затягивая в себя все больше массы. Внезапный порыв ветра ударил Алину в спину — она отвернулась и упала на землю, не позволяя себе думать о том, что случилось с Артуром. Ни один человек, которому довелось покататься на этой чертовой «карусели», еще не выбрался оттуда живым.
Поэтому когда кто-то тронул ее за плечо, девушка завопила, как оглашенная. Но это был Артур — живой и здоровый. Он возвышался над ней, пригнувшись и широко расставив ноги, словно борясь с ураганным ветром.
— А вот теперь бежим! — сказал он.
«Бежим» было легче сказать, чем сделать. Раскручивающаяся «карусель» ощутимо тянула их назад, и идти было трудно, словно молодые люди тащили по грязи тяжелый воз. Кроме того, приходилось держать ухо востро — минные поля и другие аномалии никто не отменял. Так что добравшись до твердой земли, оглянувшись назад и не обнаружив никого, они просто без сил повалились на траву.
— Нет, ты точно чокнутый, — сказала Алина. — Прямо в аномалию полез. Смело, но глупо.
— Никаких глупостей, — улыбнулся чумазый от грязи Артур. — Точный расчет. Артефакт «медуза» увеличивает сопротивляемость к воздействию центростремительных гравитационных аномалий вроде «воронки» или «карусели». У нас «медузы» были, у того… э-э-э… дурака — нет.
— Откуда ты это знал, что у него нет «медузы»?
— Я предположил. И, как видишь, не ошибся.
— Предположил, говоришь? — Алина с посмотрела на своего спутника с недоверием. — А он предположил, что тебя зовут Артуром?
— А? Алин? Что? Чего?
— Он кричал тебе: «Стой, Артур!», прежде чем ты бросил болты в «карусель» и началась свистопляска, — девушка пристально глядела на своего спутника, как будто видела его впервые. — Откуда он вообще знает, как тебя зовут?
— Так ты думаешь, мы знакомы? — У Артура вытянулось лицо. — Алин, ты что? Не сходи с ума. Я же… я понятия не имею, кто это такой, вот тебе честное слово… Думаешь, я тебя обманываю? Думаешь, я на это способен?
— Не знаю я, что думать, — устало отозвалась Алина. — Думаю, что есть хочу. Пошли скорее к Роте — может, как раз к обеду успеем.
3
Носилки сооружать не пришлось. Координатор Гоголь в знак мирных намерений предложил раненому генералу свой транспорт — видавший виды открытый внедорожник, что придало отступлению объединенных армий «Долга» и «Свободы» некий оттенок мрачной торжественности.
Когда они выехали на дорогу, ведущую к Припяти, Гоголь обернулся к восседавшему сзади Роте и предложил:
— Господин генерал, не пора ли нам обсудить церемонию заключения перемирия?
Давид находился в расстроенных чувствах — прорыв с территории Армейских складов стоил жизни еще двум «долговцам», а потому ответил коротко:
— Кончай ерунду пороть, Николай Васильевич. Какие еще церемонии, чернильная ты душа? Твои люди переходят под мое начало, а я постараюсь пристроить их к делу, так чтобы они не путались под ногами и не нарывались на ссоры с моими парнями.
— Позволю себе напомнить, что меня зовут Александром Сергеевичем, — сказал Гоголь обиженно. — Кроме того, формулировка «переходят под мое начало» выглядит неприемлемой. Мне представляется, что необходимо разделить обязанности к взаимному удовольствию сторон.
— От раздела толку не будет, — хмуро ответил Роте. — Любая армия дееспособна только под единоначалием. Можешь поверить двадцати поколениям моих предков-офицеров.
— Это которым? — Гоголь не смог сдержать ехидную улыбку. — Которых русские варвары гнали до самого Берлина?
— Может, и гнали, — сказал Давид равнодушно. — Только ты у нас никак не Сталин, Николай Васильевич. Как это у вас, у русских, говорится? «Тарас Бульба был вольным казаком, потому что нигде не работал»?
— Меня зовут Александр Сергеевич! — возразил Гоголь строго, однако почел за лучшее оставить пассаж про Тараса Бульбу без комментариев.
— Ладно, ладно, Александр Сергеевич, солнце вы нашей поэзии, хватит препираться. Припять близко…
Внедорожник, обогнавший колонны отступающих сталкеров, и в самом деле уже въезжал в город.
Припять приветствовала их так же, как уже двадцать лет приветствовала незваных гостей — скрипом распахнутых дверей, шуршанием листвы в скверах, подвыванием ветра в трубах и потрескиванием электрических зарядов на огромном колесе обозрения, превратившемся в одну гигантскую архианомалию.
Припять была построена в 70-х годах прошлого века и стала девятым с стране «атомградом» — городом, где жили люди, работавшие на атомной станции. Для этих городов была разработана специальная «треугольная» застройка — уникальная для того времени. Она представляла собой сочетание жилых домов стандартной и повышенной этажности, что позволяло оставлять между домами большие пространства, засаженные деревьями, и превращало Припять в «город-сад». Ее улицы и проспекты пересекались под точно рассчитанными углами, благодаря этой сетке Припять и другие атомграды должны были стать городами, в которых исключены автомобильные пробки.
По последней проведенной до эвакуации переписи, численность населения Припяти составляла сорок семь тысяч пятьсот человек двадцати пяти национальностей. В ночь взрыва несколько горожан рыбачили на пруде-охладителе и удивлялись странному зареву над Четвертым энергоблоком. На следующий день было жарко, и многие жители города загорали на крышах домов и удивлялись, какой стал «прилипчивый» загар — кожа сразу темнеет. Они еще не знали, что это — «атомный» загар и самый явный признак поражения радиацией.
Эвакуация города началась 27 апреля 1986 года — через два дня после взрыва реактора. Городской совет народных депутатов сообщил, что «в связи с аварией на Чернобыльской атомной электростанции в городе Припяти складывается неблагоприятная радиационная обстановка». Горожан просили при покидании жилья не забыть закрыть окна, выключить электрические и газовые приборы, перекрыть водопроводные краны. Многие горожане полагали, что отлучка будет только на выходные, и оставили дома теплую одежду, ценные вещи, значимые реликвии. Они уезжали, не зная, что уже никогда не вернутся домой… 3 июня 1986 года было принято решение о бессрочной консервации Припяти.
Той же осенью началось строительство нового города для работников оставшихся трех блоков ЧАЭС. Его назвали Славутичем — по древнему имени Днепра. В 2000 году, после окончательного закрытия ЧАЭС, жители начали покидать и Славутич.
Аномальные выбросы, ставшие регулярными после апреля 1986 года и трансформировавшие Зону отчуждения, по-разному обошлись с атомградами. Славутич был просто стерт с лица Земли. Припять неведомая сила разделила на две части: одну утащила на юг, вторую на запад. Долгие годы доступ в город закрывали психотронные генераторы Радара. Немногие решались идти и через вторую часть Припяти, получившую название Лиманск — там сохранялась сумасшедшая аномальная активность. После того как Стрелок отключил психотронные генераторы на Радаре, а группировка «Монолит» была разгромлена, началась затяжная война за новые территории, за новые артефакты, за власть. Сталкеры стреляли на улицах города в мутантов и друг в друга. Использовалась тяжелая техника: бронетранспортеры, танки, оборудованные пулеметами бульдозеры. Горели на земле сбитые вертолеты. Выбраться из той мясорубки удалось немногим. Выжившие прочесали Припять с юга на север и с запада на восток, выдоили ее, как корову, многократно изнасиловали, как портовую шлюху, и бросили. Теперь сюда время от времени заходили вольные сталкеры в поисках свежих артефактов, но предпочитали не задерживаться. Пустые дома, брошенные машины, сгоревшая боевая техника, проржавевшие грибочки на детских площадках навевали меланхолию и мысли о бренности всего сущего. К тому же дома начали оседать, перекрытия проваливались, любая стена любого дома могла рухнуть в один момент без всякого аномального вмешательства — Припять с течением времени превращалась в сплошные руины, как после ковровой бомбардировки.
И вот теперь отряды «Долга» и «Свободы» вступали в многострадальный город. Прежде всего Роте направил сотню «долговцев» во главе с Ханкилдеевым на зачистку — необходимо было освободить Припять от обитающих здесь псевдособак и плотей. Заодно он хотел поднять дух своих бойцов, и это ему удалось в полной мере. Парни устроили веселую охоту на застигнутых врасплох тварей — «долговцев» радовало, что они наконец столкнулись с «нормальными» мутантами, которых пули убивают с первого раза.
Вторая, заметно поредевшая сотня занялась строительством баррикад и устройством огневых точек в наиболее сохранившихся зданиях. Давид не сомневался, что твари Стрелка не оставят их в покое. Кто бы ни скрывался под этим псевдонимом сейчас, когда-то он был человеком, а значит и рассуждать будет по-человечески, пользуясь проверенной тактикой.
«Что бы я сделал на его месте? — размышлял Роте. — Порадовался бы, что мои враги собрались в одном месте и как следует обложил бы их. Обошел бы с юга, с запада и севера. Возможно, напал бы с реки. Ночью».
Штаб разместили в Дворце культуры «Энергетик». Пока бойцы разворачивали узел связи и обустраивали склад боеприпасов, Роте решил посидеть в одиночестве и хотя бы в общих чертах спланировать дальнейший ход операции. Морщась от боли в ноге, генерал поднялся на второй этаж здания и кабинет почище — шкафы с документацией здесь были свалены в угол и сгнили до остова, но начальственный стол и кресло сохранились неплохо. По следам было видно, что сталкеры захаживали сюда и пользовались кабинетом, чтобы переждать ночь. Хорошо хоть не нагадил никто.
Роте с облегчением уселся в кресло, раскрыл свою полевую сумку, достал и разложил на столе старую карту. Он, конечно, мог воспользоваться электронными картами «Длани», загружаемыми на личный ПДА, но маленький экран не позволял охватить взглядом территорию Зоны целиком, чем затруднял анализ, поэтому генерал предпочитал планировать операции как это делали его деды и прадеды, регулярно завоевывавшие Европу.